Арсланова А.А. Остались книги от времен былых... – Казань: Татар.кн.изд-во, 2002.— 239 с.

В книге рассматриваются вопросы изучения произведений выдающихся средневековых персидских историков — Ала ад-Дина Джувейни («Тарих-и джахангуша») и Фазлаллаха Рашид ад-Дина («Джами ат-таварих») по истории монгольских завоеваний и Золотой Орды. Это — первое комплексное исследование эволюции подходов отечественных и зарубежных востоковедов конца XVIII—XX вв. к персидским историческим хроникам монгольского периода по истории народов Поволжья. При анализе зарубежной историографии в оборот вводится оригинальный материал на английском, французском, немецком, персидском языках.

Исследование предназначено для широкого круга читателей, интересующихся историей народов нашей страны.

ISBN 5-298-01113-6    ©Татарское книжное издательство, 2002

Содержание

Введение

Глава I. Изучение и использование персидских нарративных источников XIII—XV вв. в Западной Европе и России до XX в.

§ 1. Становление проблематики в эпоху зарождения ориентальных наук в западных странах

§ 2. Изучение и использование сведений персидских средневековых исторических источников в российской иранистике XIX — начала XX вв.

Глава II. Основные этапы изучения и особенности разработки сведений персидских источников монгольского периода в XX столетии.

§ 1. Особенности развития иранистики в западных странах в новейшее время. Основные публикации и изучение персидских исторических сочинений по истории народов Поволжья

§ 2. Изучение персидских нарративных источников монгольского периода в современной отечественной историографии.

§ 3. Персидские исторические источники монгольского периода в оценках современных иранских историков

Глава III. Некоторые особенности информативного потенциала персоязычных источников для изучения истории народов Поволжья эпохи монгольских завоеваний и Золотой Орды

§ 1. Спорные вопросы переводов

§ 2. Этнонимия Поволжья в персидских источниках XIII—XV вв.

§ 3. Некоторые проблемы топонимики по данным персидских исторических источников XIII—XVIII вв.

Заключение

Список литературы

Список сокращений.

Посвящаю моим родителям. — Айрату Гареевичу и Марьям Исламовне Арслановым

Введение

К числу ведущих и актуальных проблем мировой медиевистики относится проблема монгольских завоеваний в Евразии в XIII в. и истории возникших здесь полиэтничных владений в рамках огромной Монгольской империи. По выражению английского исследователя Д.О.Моргана, «всегда было много авторов, очарованных чрезвычайным феноменом монгольских нашествий» [480, 120].

Неудивительно, что с каждым годом как у нас, так и за рубежом увеличивается поток научных исследований по данной проблематике. В последнее время проявился особенно интенсивный к ней интерес в связи с переживаемым нами процессом преодоления устоявшихся стереотипов в истории и необходимостью поиска новых подходов в изучении прошлого. Однако до сих пор нельзя твердо сказать, что все ее аспекты близки наконец к своему успешному решению. В силе пока остается замечание А.С.Тверитиновой о том, что «вопросы, связанные с этнической историей, формой общения и взаимодействия народов, входивших в средневековые государственные образования, так же как и источники, в которых нашли отражение исторические судьбы народов Восточной Европы, еще далеко не полностью изучены, хотя теме этой и, в частности, выявлению и разработке восточных источников с давних пор уделяется большое внимание» [366, З]. Известный востоковед Б.Н.Заходер считал, что задача описания истории изучения и публикации восточных историков заслуживает отдельной монографии [178, 107]. Вместе с тем преемственное развитие исторического познания объективно ведет к переосмыслению и перепроверке тех или иных с течением времени устаревающих приемов интерпретации источниковой информации.

Говоря об истории монгольских завоеваний, надо подчеркнуть, что трудность ее исследования заключается в неизбежном столкновении взявшихся за эту проблему историков с большим количеством разноязычных письменных источников, обусловленным непосредственным соприкосновением Монгольской империи со всеми крупными цивилизациями Евразии, сохранившими в той или иной степени память об этом. Речь идет об информационном комплексе памятников на арабском, персидском, русском, армянском, сирийском, монгольском, китайском, японском, тюркских, грузинском, латинском и других языках. Как писал Дж.Сондерс, «...источники имеются на нескольких различных языках, так что только один какой-нибудь потрясающий лингвист и полиглот, владеющий многими языками, мог бы претендовать на удачное использование всех этих источников» [543, 13].

Изучение отдельных памятников нарративных источников, авторы которых в лице интеллектуальной элиты были в основном очевидцами событий, ведется достаточно давно. За этот период исследователям удалось провести колоссальную работу по выявлению, сбору, текстологической критике, определению авторской принадлежности, хронологии, выявлению оригиналов, источников заимствования и т.д.

В данной работе мы ограничиваемся вопросами истории изучения персоязычных письменных источников по истории монгольских завоеваний и Золотой Орды в отечественной и зарубежной востоковедной историографии конца XVIII—XX вв. Этот круг источников изучается ориенталистами достаточно давно и хорошо им известен. Многие персидские источники довольно подробно описаны и проанализированы. Однако, несмотря на большое число связанных с этим публикаций, недостаточность разработки в известной мере ощущается до сих пор. Видимо, еще долгое время будет актуален призыв К.А.Пищулиной, считавшей, что «нужен дальнейший поиск материала в уже, казалось бы, известных сочинениях этих и других восточных авторов» [307, 20].

Поставленная проблема в широком смысле актуальна, имеет самостоятельное значение и вписывается в рамки одной из задач историографической науки, которая подразумевает «изучение методики исторического исследования, совокупности приемов анализа, истолкования и использования источников различными школами и направлениями исторической мысли» [189, 5]. Такая постановка проблемы, включающая обобщение и осмысление опыта, накопленного несколькими поколениями востоковедов, дает возможность представить не только степень разработанности проблемы со всеми ее достижениями и недостатками, но и выявить еще не в полной мере изученные стороны.

Поскольку сохранилось очень мало монгольских источников по истории Монгольской империи, то ее приходится реконструировать «на базе источников, происходящих от завоеванных народов, причем от правящих их классов с позиции их (этих классов) собственной культурной и религиозной перспективы» [481, 125]. Собственно золотоордынских нарративных источников не найдено до сих пор со времен Х.М.Френа, писавшего: «От монголов, которые в Дешт-Кипчаке (т.е. в степях приволжских) основали так называемую Золотую Орду, должно было бы ожидать, что они, как это было у современной родственной династии в Иране, напишут свои собственные летописи, которыя могли бы говорить и о г.Булгаре и прежней его истории. Но напрасно, в продолжение 25 лет я искал такую специальную историю Улуса Джучи» [427, 22]. Понятен и оправдан поэтому пристальный интерес историков к средневековой персидской историографии, обусловленный объективным фактором ее подъема и мощного расцвета в XIII—XIV вв., когда персидский язык, потеснив арабский, стал господствовать в исторической литературе Ближнего Востока, а именно в областях персидско-тюркской культуры [134, 138; 408, 6]. Этому в немалой степени способствовало свержение монголами Аббасидского халифата, что сильно ослабило позиции арабского языка и уменьшило его престиж [467, 62—63].

Яркий взлет персидского языка и персоязычной историографии, ставшей доминирующим литературным средством не только в Персии, но также на какое-то время в Турции, Средней Азии и мусульманской Индии, академик В.В.Бартольд назвал «золотым веком персидской историографии»¹ [59, 282; об этом см. также: 194, 164; 326, 239; 284, 222; 84, 218; 470, 110—120].

Именно в эпоху правления монголов в Иране были созданы наиболее значительные исторические произведения, которые отличались друг от друга по разным критериям: по своей информативности, стилю, хронологическим рамкам, степени компилятивности, по избранной ими позиции в отношении к своим чужеземным хозяевам. По мнению Д.О.Моргана, если относительно качества могут быть претензии, то, «что касается количества, нет никаких сомнений в изобилии имеющегося материала. Его значение не ограничивается только Персией, персидские источники дают много для истории всей Монгольской империи в целом» [479, 125]. Персидская литература в рассматриваемый период по своему уровню сравнялась с литературой греческой, латинской и арабской.

Взлет персидской историографической модели сам по себе являлся индикатором общего подъема культуры Ирана в монгольский период. Между прочим, это дало возможность В.В.Бартольду опровергнуть утвердившееся в науке абсолютное мнение о монголах как о варварах и дикарях [66, 191—192].

Известно, что такому мощному подъему персидской историографии активно способствовали сами монгольские ханы, поскольку были крайне заинтересованы в официальном оправдании своих прав на власть в таких древних культурных странах, как Иран, Средняя Азия и т.д.². Прекрасно понимая огромное значение для персидского менталитета того времени наличия высокоразвитой мусульманской историографической традиции, монголы не преминули этим воспользоваться. Они сделали все, чтобы она с успехом выполнила назначенную ей роль и стала инструментом для достижения поставленной ими цели [491, 131]. Известный иранский историк Аббас Экбаль Аштияни³ — автор четырехтомной «Краткой истории Ирана», писал: «Историописание в монгольский период имело чрезвычайный прогресс. Причина этого заключена в двух моментах:

1) возникновение такого глобального события, как татарское нашествие, о подобном которому до того времени никто не видел и не слышал; в результате этого — гибель нескольких крупных государств, одним из которых был Аббасидский халифат (525 лет), поголовные убийства, невзгоды ислама;

2) поощрение ильханами написания истории, их желание увековечить сведения и память о своих предках и о своем народе, зафиксировать события, которые произошли с ними или с предками монгольского племени, а также записать знания о прошлом государств, граничивших с ними.

Наибольшими были усилия Газана, Улджайту, Абу Сайда и их везирей. Некоторые из самых выдающихся историй монгольского периода составлены при этих трех ильхалах» [539, 515]. Несомненно, что у этих могущественных правителей и служивших им крупных администраторов были большие преимущества в обладании информацией. В их распоряжении находились необходимые монгольские летописи и документы. Важные сведения черпались у еще живых участников и очевидцев событий времени Чингис-хана и его преемников [93, 117]. Такие благоприятные условия помогли ряду персидских историков намного расширить кругозор и использовать в своих трудах ценнейшие источниковые сведения. При этом, как заметил знаток китайских и монгольских источников Е.Бретшнейдер, последние «никогда не дают таких детальных, ясных и вразумительных описаний, как осведомленные персидские историографы по тому же предмету» [462, 90].

С другой стороны, в силу реального положения дел персидские историки, к сожалению, находились в оппозиции к Улусу Джучи, так как тесно были связаны с политической ориентацией дворов Хулагуидов и Тимуридов. У них не было возможности лично побывать в Улусе Джучи и, как указывал М.Г.Сафаргалиев, «они черпали свои сведения из вторых рук, писали со слов перебежчиков, далеко отстоявших от двора. Поэтому у персидских авторов мы встречаем множество неточностей в датах, именах, в изложении сведений по истории Золотой Орды» [341, 14]. Тем не менее, для истории Улуса Джучи именно персидские источники дают достаточно связный фактический материал. Поскольку персидскими историками не велось целенаправленного сбора сведений об Улусе Джучи, то их информация рассматривается обычно в комплексе с данными русских летописей, хотя последние также довольно отрывочны, когда дело касается событий, происходивших за пределами русской земли [450, 5]. Профессор исламских исследований Гамбургского университета Б.Шпулер объяснял этот факт длительным антагонизмом, существовавшим между русскими и их угнетателями, а также тем, что они действительно не были способны к наблюдению и восприятию культуры, отличавшейся от их собственной культуры (то есть монгольской) [490, б]⁴. Кроме русских летописей, сведения персидских авторов дополняются записками западноевропейских путешественников, посещавших в то время интересующий нас регион.

Персидские Ильханы, 1256-1335.
Преемственность правления

Таким образом, именно в «несчастный» монгольский период историческая литература в Иране и по объему и по качеству намного превзошла аналогичную литературу более раннего периода и «заняла место среди лучшего, что было создано всеми мусульманскими народами» [485, 622]. Как писал Дж.Э.Тойнби, «это был период, который дал несравнимо выдающихся персидских историков, в отличие от предыдущих и последующих веков... Доминирование историков в ильханидский период значительно» [493, 69—70]⁵.

Краткая характеристика основных персидских источников монгольского периода. Извлечения из персидских нарративных источников доступны всем заинтересованным историкам благодаря изданному в 1941 г. второму тому «Сборника материалов, относящихся к истории Золотой Орды» В.Г.Тизенгаузена. Биографии и сочинения персидских авторов подробно проанализированы в ряде исследований, многие факты можно извлечь из энциклопедий и справочников. Ограничимся для полноты картины самым кратким их обзором в хронологическом порядке, дабы не повторять подробно то, что уже известно.

Наиболее ранним и единственным враждебно настроенным к монголам автором был Минхадж ад-Дин Абу 'Умар 'Усман б. Сирадж ад-Дин Мухаммад Джузджани (род.ок. 589(1193) г.). Его сочинение «Табакат-и Насири» («Насировы разряды») написано около 657(1259) г. и закончено в 659(1261) г. Оно принадлежит к обычному для персидских исторических сочинений типу всеобщих историй от сотворения мира до времен автора. Считают, однако, что данные Джузджани малонадежны, так как сведения о Золотой Орде до Индии, где он жил, могли доходить только в виде слухов и рассказов купцов и путешественников [61, 341;357,294—295; 369, 13].

Более важен для нас труд Ала ад-Дина 'Ата Малика б. Баха ад-Дина Мухаммада ал-Джувейни «Тарих-и джахангуша» («История завоевателя мира»), который был начат в 650/51(1252/53) г. и закончен в 658(1260) г. Это самый ранний из персидских источников, составленный по личным наблюдениям автора или на основании авторитетных, заслуживающих доверия данных, и наиболее ценный как источник. Ала ад-Дин Джувейни (род. 623(1226) — ум. 681(1283)) довольно скромно оценивал свое литературное образование, но уже современники считали его труд недостижимым образцом стиля [57, 86— 87; 65, 591—595; 357, 759—767; 369, 50—52]. «Тарих-и джахангуша» был использован Рашид ад-Дином и Вассафом⁶ и через посредство последних или непосредственно почти всеми последующими историками: персидскими, арабскими и турецкими, которые часто буквально повторяли рассказы Джувейни.

Богатейший материал содержится в грандиозном сочинении «Джами ат-таварих» («Сборник летописей») крупного сановника на службе у Газан-хана — Рашид ад-Дина ат-Тиб Фазлаллаха ибн Имад ад-доуле Абу-л-Хайр Яхья ал-Хамадани (род. ок. 645(1247/48) г., ум. в 718(1318) г.). Особенность его энциклопедического труда состоит в том, что в нем кроме преданий об истории ислама и домусульманских народов Передней Азии собраны предания монголов, китайцев, индийцев и народов Западной Европы. Работа была начата в 1300/01 г. и окончена в 1310/11 г. Почти для всех последующих компиляторов она явилась основным источником [57, 92—96; 62, 270—310; 299, 7—38; 357, 301—322; 369, 27—29].

Историческая хроника «Китаб таджзийат ал-амсар ва тазджият ал-а'сар» («Книга разделения областей и прохождения времен»), более известная под названием «Тарих-и Вассаф», была написана в 1312 г. Шараф ад-Дином Абаллахом б. Изз ад-Дином Фазлаллахом Ширази, более известным под титулом «Вассаф-ул-хазрат» («Придворный панегирист») (род. в 663(1264/65) г., ум. в 735(1334/35) г.). Автор служил чиновником финансового ведомства и находился под покровительством Рашид ад-Дина. Свое сочинение Вассаф начал писать в качестве продолжения хроники Джувейни. Он изображает события 1257—1328 гг. от Хулагу до Абу Сайда. В сущности, Вассаф все три тома «Тарих-и джахангуша» в сокращенном виде присоединил к концу 4-го тома своей книги, которая, по объяснению самого автора, является дополнением к «Джахангуша». Так как он имел доступ в государственные архивы, ему удалось привести много новых фактических данных. Пятая часть «Тарих-и Вассаф», составленная около 728(1328) г., содержит обзор истории Чингиз-хана, Джучидов и Чагатаидов и продолжение истории хулагуидов до 723(1323) г. Как отметил В.В.Бартольд, Вассаф в этой части пользовался сочинением Рашид ад-Дина и иногда излагал иначе те события, которые были изложены ранее. Кроме Джувейни и Рашид ад-Дина источниками для него, по-видимому, явились устная традиция и рассказы очевидцев [326, 294; 484, 624; 57, 96—97; 357, 769—775; 369, 80; 310, 45].

К историкам эпохи монголов принадлежит также Хамдаллах б. Аби Бакр б. Ахмад б. Наср Мустауфи ал-Казвини (род. ок. 680(1281/82) г.). Он был близким другом Рашид ад-Дина и пользовался его покровительством. Последний около 1311 г. поручил ему ведать финансами ряда областей Ирана. Известность Хамдаллаху Казвини принес его исторический труд «Тарих-и гузиде» («Избранная история»), законченный в 730(1329/30) г., посвященный сыну и преемнику Рашид ад-Дина — ходже Гийас ад-Дину Мухаммаду. Труд этот основывается главным образом на «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина, является подражанием ему и состоит из предисловия, шести частей и заключения. Впоследствии автор продолжил изложение до 742(1341/42) г., а его сын Зейн ад-Дин в отдельном добавлении как очевидец описал события в Иране в 742—794(1341—92) гг., завершившиеся завоеванием его Тимуром. Данными этого продолжения пользовались многие последующие компиляторы [57, 98—100; 357, 327—334; 297, 873—920; 369, 90—91; 268, 54—55].

Важный блок сведений по истории Золотой Орды конца XIV — начала XV вв. дают историки XV в. Самой ранней и полной из числа дошедших до нас официальных историй Тимура, написанной при его жизни и по его поручению, является «Зафар-наме» («Книга побед»), составленная в 806(1404) г. Низам ад-Дином Абд-ал-васи Шами. Автор пользовался уже существовавшим тогда подробным описанием индийского похода Тимура Гийас ад-Дина Али (составлен между 1399 и 1403 гг.), а также официальными документами и устными сообщениями участников событий, в первую очередь самого Тимура. Труд Низам ад-Дина был использован почти всеми последующими историками, начиная с Хафиз-и Абру [57, 101—102; 60, 74—97; 357, 787—791; 369, 104—105; 268, 57; 436, 43].

Шихаб ад-Дин Абдаллах ибн Лутфаллах б. Абд ар-Рашид Бихдадини Хавафи, известный под литературным псевдонимом Хафиз-и Абру, в 820(1417) г. приступил к составлению обширного сборника исторических сочинений «Маджма'а», в который были включены персидский перевод Табари, сочинение Рашид ад-Дина и «Зафар-наме» Низам ад-Дина Шами. Для заполнения пробела между этими сочинениями им был написан ряд вставок, в том числе продолжение сочинения Рашид ад-Дина до 795(1393) г., продолжение сочинения Низам ад-Дина до смерти Тимура и Шахруха (до 819(1416/17) г.). В 826(1423) г. он приступил к написанию другого исторического труда — «Маджма ат-таварих», для которого им были использованы все указанные выше сочинения с некоторыми дополнениями из не дошедших до нас источников, в том числе из какой-то хроники, которой пользовался также «Аноним Искендера». Это второе сочинение Хафиз-и Абру в сокращении составило первую часть труда Абд ар-Раззака Самарканди, наряду с трудом Шереф ад-Дина Йезди [57, 101—102; 68, 79—97; 357, 787—791; 268, 57; 369, 104—105].

Знаменитый историк эпохи Тимура Шереф ад-Дин Али Йезди (ум. в 858(1454) г.) проходил карьеру придворного, ученого и литератора при дворе Шахруха. Его труд «Зафар-наме», законченный в 828(1424/25) г., представляет историю Тимура и Халил-султана. Источником послужило сочинение Низам ад-Дина, дополненное данными, заимствованными из ряда других источников, до нас не дошедших, в том числе из «Тарих-и Хани» — хроники в стихах на тюркском языке уйгурским шрифтом⁷. Использовал он также сочинение Гийас ад-Дина Али, но извлек из него больше фактов, чем его предшественник Низам ад-Дин Шами, а также устные сообщения современников и участников походов Тимура [57, 102—103; 357, 797—807; 369, 144—145; 268, 58].

В ряду хроник эпохи Тимура обособленно стоит так называемый «Аноним Искендера» (сост. в 816(1414) г.), с которым связан другой круг источников. Это сочинение по всеобщей истории, посвященное тимуриду Искендеру — сыну Омар Шейха, управлявшему Фарсом и Исфаханом. Рукопись не имела названия, и поэтому сначала была названа В.В.Бартольдом «Аноним Искендера». Впоследствии тот же В.В.Бартольд установил, что автором этого сочинения был Му'ин ад-Дин Натанзи. Источником «Анонима Искендера» по отношению к раннему периоду монгольского владычества явилось сочинение Рашид ад-Дина, которое он переписал почти дословно. Для второй половины монгольского периода и для истории Тимура он использовал какие-то не дошедшие до нас источники, откуда извлек много ценных сведений. Эти источники иные, чем у Низам ад-Дина Шами и Шереф ад-Дина Али Йезди. По всей вероятности, основной источник «Анонима Искендера» был написан на тюркском языке и не был известен вышеупомянутым историкам. Тем же источником пользовался и Хафиз-и Абру, но совершенно независимо, так как он сообщает подробности, которых нет у других авторов [57, 101—102; 63, 481— 482; 64, 491—504; 357, 339—341; 379, 45; 369, 126—127].

Сочинение Абд ар-Раззака ибн Мавлана Джалал ад-Дина Исхака Самарканди (род. в 816(1413) г., ум. в 887(1482/83) г.) «Матла ас-са'дейн ва маджма ал-бахрейн» («Места восхода двух счастливых звезд и место слияния двух морей») было составлено между 872—880(1467— 1476) гг. Летопись обнимает период в 170 лет и содержит историю монголов, Тимура и тимуридов от 704(1304/ 05) г. до 875(1470/71) г. До событий 830(1426) г. труд основан целиком на сочинении Хафиз-и Абру «Зубдат ат-таварих» и через его посредство на сочинении Низам ад-Дина Шами. Самостоятельным является конец сочинения Абд-ар-Раззака. То, что он пишет как очевидец и участник событий, несомненно является первостепенным источником и используется всеми последующими компиляторами [57, 105; 357, 820—828; 369, 190—201; 268, 59].

Сведения упомянутого «Анонима Искендера» были использованы более поздними авторами — Ахмадом ибн Мухаммадом ибн Абд ал-Гафур ал-Казвини, известным под именем кази Ахмад ал-Гаффари (род. в 920(1515) г., ум. в 975(1567/68) г.), в обширной компиляции по всеобщей истории «Нусах-и джаханара» («Списки устроителя мира»), начатой в 930—984(1524—1576) г. и законченной в 972(1564—65) г. [357, 408—413; 369, 210], а также Хайдером ибн Али Хусейни Рази (биография неизвестна) в сочинении по всеобщей истории «Тарих-и Хайдари» («Хайдерова история»), иногда именуемой «Зубдат ат-таварих» или «Маджлис ат-таварих» (начато в 1020(1611/12) г. и закончено в 1028(1618/19) г. [57, 84; 357, 427—428; 369, 213].

Вышеизложенный обзор персидских нарративных источников монгольского периода позволяет нарисовать схему заимствования информации авторами друг у друга (см. схему).

С точки зрения поставленной нами темы особенно интересны основополагающие труды Джувейни и Рашид ад-Дина — наиболее выдающихся и авторитетных историков монгольского периода. Нам показалось важным именно на их примере проследить определенные этапы в изучении информационного комплекса персидской средневековой историографии и оценки его значения при решении некоторых проблем этнической и политической истории ряда народов Восточной Европы того времени. Наш интерес преимущественно сводится к области западноевропейской и отечественной историографии истории изучения персидских нарративных источников о завоеваниях и господстве монголов в Поволжье и о тех изменениях, которые они сюда привнесли.

Поволжский регион, включавший одно из самых крупных раннефеодальных государственных объединений Восточной Европы — полиэтничную Волжскую Булгарию, в силу удачного связующего положения между Востоком и Западом длительное время еще до завоевания являлся важным центром транзитной торговли и ареной активных межэтнических контактов между кочевым и оседлым населением с «генетически разными культурами» [242, 140]. Как заметил современный швейцарский историк А.Каппеллер, «во все времена волжский рукав разграничивал регион фронтально и транзитно между Европой и Азией, между лесом и степью, регион, где встречались люди с разными языками, культурами, расами и цивилизациями» [512, 312]. Торговые центры Поволжья весьма способствовали близкому соприкосновению разных народов — русских, византийцев, армян, арабов, персов и многих других.

В результате грандиозной и радикальной перекройки этнической карты огромного евразийского субконтинента Поволжский регион стал в дальнейшем политическим и культурным центром одного из самых крупных и могущественных государств средневековой Евразии — Улуса Джучи, или Золотой Орды, как оно впоследствии стало называться в русских летописях. Своими границами оно охватывало огромную территорию. Государство включало огромную территорию — от реки Иртыш до реки Дунай и от берегов Черного и Каспийского морей до «страны мрака» при сохранении внутреннего этнокультурного единства покоренных народов. Все же именно степи Поволжья составили «домен» золотоордынских ханов — их непосредственные владения, где кочевала ханская ставка. Обширная степная полоса от Иртыша до Волги к 30-м гг. XI в. была занята кыпчаками (половцами, куманами), и с этого времени у восточных авторов она известна под названием Дашт-и Кыпчак (Кыпчакская степь) вместо бытовавшего ранее названия Мефаззат ал-Гуззия (Степь гузов). Большое значение Дашт-и Кьпчака для истории Улуса Джучи давно и хорошо понято историками.

С этнической точки зрения население Улуса Джучи было довольно пестрым, однако основную массу населения составляли кыпчаки, хотя еще раньше большая их часть мигрировала из-за монгольского нашествия на запад — в пределы Малой Азии, Венгрии, Болгарии, Египта. Со временем немногочисленные пришельцы-монголы растворились в кыпчакской среде и, как заметил ал-Омари, «смешались и породнились с ними (кыпчаками), и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар) и все они стали точно кыпчаки, как будто они одного (с ними) рода» [368, 235]. В качестве существенного компонента кыпчаки приняли участие в процессе этногенеза целого ряда современных тюркоязычных народов — татар, ногайцев, башкир, казахов, узбеков, киргизов и других «народов Закавказья, Южной Сибири и Алтая; кыпчакские племена оставили свой след в истории народов Руси, Грузии, Армении, Византии, Румынии, Венгрии, Египта и Сирии» [253, З].

Нужно подчеркнуть, что от избранных для рассмотрения несомненно выдающихся источников не приходится ожидать полного и всестороннего освещения экономического, социально-политического и культурного состояния населения Поволжья в монгольский период. Наше исследование объективно находится в прямой зависимости и ограничено имеющейся информацией персидских историков, впрочем, как и опиравшимися на нее разработками зарубежных и отечественных ориенталистов.

В данной монографии впервые предпринимается попытка обрисовать целостную картину, в которой происходило изучение персидских источников монгольского периода, а также имеющихся в них сведений о народах золотоордынского Поволжья в отечественной и зарубежной востоковедной науке XIX—XX вв. Рассмотрение указанной проблемы в таком аспекте дает возможность на фоне значительного хронологического среза проанализировать большой материал и высветить основные тенденции, имевшие место в западно-и восточноевропейском востоковедении, а также присущие им особенности и закономерности, начиная со становления ориенталистики как науки и вплоть до наших дней. Тема, таким образом, носит «сквозной» характер. Удовлетворительное решение ее представляется возможным только на основе генеральной историографической разработки во всем ее объеме. Вместе с тем, автор не претендует на окончательное рассмотрение такой обширной проблемы, а предлагаемая работа является лишь попыткой ее комплексного анализа.

Актуальность темы логически обусловливается назревшей потребностью комплексного изучения опыта иранистики разных стран мира, ее целостного вклада в прогресс научного знания. Очевидно, что в настоящее время уже нельзя обойтись без синтеза накопленных разработок национальных историографии, не разрывая их друг от друга, как это долгое время практиковалось в нашей стране.

Актуальность и одновременно сложность избранной нами темы усиливает также то обстоятельство, что она находится на стыке различных научных дисциплин — истории, методологии истории и историографии, истории востоковедения, источниковедения и т.д., каждая из которых представляет самостоятельную область научных изысканий.

Обращение к поставленной проблеме, некоторые аспекты которой в известной степени представляют в последнее время объект идейно-политической борьбы, объясняется усилившимся общественным интересом к монгольскому периоду нашей истории. Как свидетельствует отечественная историография, вопрос о характере монгольского нашествия в России обычно заостряется в переломные эпохи в судьбах страны и связан с общественным подъемом и ростом национального самосознания. Так было в середине XIX в., так происходит и сейчас. Понятно, что корни взрывающихся на наших глазах национальных конфликтов, недоразумений и обид во многом кроются именно в том далеком от нас историческом периоде. Ответы же на острые императивы современной политической ситуации часто пытаются найти в древней истории, что, вообще говоря, верно, поскольку совершенно очевидно, что игнорирование истории своей страны, своего народа является источником ультранационалистических, шовинистических и расистских взглядов.

Историография проблемы. Проблема историографии истории изучения персидских нарративных источников по истории народов золотоордынского Поволжья, как таковая, не нашла еще своего полного отражения в исследовательской литературе, хотя Поволжский регион постоянно и естественно вписывался в круг интересов востоковедов-медиевистов. Тем не менее, долгое время даже не появлялись монографические труды по истории Улуса Джучи. В написанной в 1950 г. в соавторстве с Б.Д.Грековым книге «Золотая Орда и ее падение» А.Ю.Якубовский писал, что «сама историография Золотой Орды, которая еще не поставлена, была бы полезной темой, настолько поучительны неудачи, связанные с изучением этого вопроса» [141, б]. Наука в настоящее время располагает многочисленными работами по истории различных регионов Монгольской империи, написанными среди прочих и сквозь призму персидских источников, которые косвенно имеют отношение к рассматриваемой нами проблеме и не могут не быть упомянуты здесь в качестве накопленного предшествующим развитием науки базиса. Хотя в целом имеющиеся работы историографического плана представляют беглые и краткие обзоры, предваряющие труды историков, отметим наиболее, с нашей точки зрения, значительные.

Одним из ранних авторов, давших краткую ретроспекцию работ предшественников, был сэр Генри Ховорс (1842—1923). В своем многократно раскритикованном некоторыми историками компилятивном труде «История монголов» (1876—1927) автор, не владевший восточными языками, широко использует труды Де ля Круа, Д'Oссона, фон Хаммера-Пургшталя и фон Эрдмана. Ховорс дает им высокую оценку и подчеркивает, что те «усердно и тщательно изучили» персидские источники [475, XIX]⁸.

Основополагающую роль в историографии истории изучения монгольского периода сыграл, безусловно, крупнейший российский востоковед—академик В.В.Бартольд. В своем знаменитом труде «Туркестан в эпоху монгольского нашествия», наряду с обзором и оценкой использованных источников, он дает анализ работ западноевропейских исследователей, работавших над ними,— Дегиня, Д'Oссона, Ховорса, Росса и др. В особенности В.В.Бартольд воздал должное заслугам Д'Oссона, как ученого, «который добросовестно подверг подробному исследованию» почти все известные тому мусульманские источники [57, 108—109].

Историографическую ценность имеют работы А.Е.Крымского «История Персии, ее литературы и дервишеской теософии» (М., 1913) и М.А.Гаффарова «Из области персидской историографии монгольского периода» (М., 1913), в которых авторы обращаются к отдельным персидским источникам.

Известный французский ученый Р.Груссэ в статье «Современное состояние изучения истории чингисханидов» (1941) привел краткую справку об изучении Джувейни и Рашид ад-Дина. «К сожалению,— пишет автор,— нет европейского перевода труда Джувейни, однако он широко использовался со ссылками сначала Д'Oссоном, потом Эрдманом и, наконец, Бартольдом» [508, 25—26]. Р.Груссэ отмечает также несомненный вклад И.Н.Березина, Э.Катрмера, Э.Блоше в дело изучения «Джами ат-таварих» Рашид ад-Дина.

В предисловии первому к тому «Сборника летописей» Рашид ад-Дина (1952) под названием «Рашид ад-Дин и его исторический труд» И.П.Петрушевский привел критический разбор тех публикаций и переводов, которые были известны на тот момент в мировой иранистике. В результате анализа трудов таких ученых, как Э.Г.Браун, Э.Блоше, Э.Катрмер, Б.Шпулер, К.Д'Оссон, Г.Ховорс, Л.Каэн, автор пришел к выводу, что «ни буржуазная историография эпохи империализма, проникнутая расизмом», ни русская дореволюционная историография, «оказавшаяся не в состоянии преодолеть свойственные буржуазной исторической мысли ограниченности, формализма и методологической слабости», не были в состоянии осилить такую важную задачу [299, 11].

Все же единственной наиболее полной и близкой к нашей проблеме остается работа советского археолога и востоковеда А.Ю.Якубовского «Из истории изучения монголов периода Х—XIII вв.» (1953). Автор дает подробный, написанный с твердых марксистско-ленинских позиций, анализ западноевропейской и отечественной историографии, характеризуя научные взгляды и труды таких выдающихся историков-востоковедов, как Дегинь, Д'Oссон, Х.Френ, И.Бичурин, В.В.Григорьев, В.В.Васильев, В.В.Бартольд, И.Н.Березин, Б.Я.Владимирцов. С высоты сегодняшнего дня эта работа, безусловно, устарела и остается ярким отражением своего времени. Автор вынужден был подчиняться и, в известном смысле, как бы выполнять «социальный заказ» в русле печально известного сталинского «Краткого курса», долгое время определявшего общее направление исторической науки и ставшего своего рода Библией для нескольких поколений историков. Так, своего учителя В.В.Бартольда А.Ю.Якубовский отнес к когорте представителей так называемого идеалистического направления, хотя в целом считал его прогрессивным ученым, обладавшим огромными фактическими знаниями. Его заслугу в историографии монголов он видел в разностороннем изучении широкого круга восточных первоисточников, в том числе персидских. В этом, как он считал, В.В.Бартольд ушел намного вперед от Д'Оссона, И.Н.Березина и других.

Интересен для нашей темы беглый обзор историографии истории монголов и Золотой Орды крупнейшего алтаеведа США, профессора отделения центральноазиатских исследований Блумингтонского университета Дениса Синора (род. в 1916 г.) в работе «Введение в исследование Центральной Азии» (1963), в которой он дает свои оценки таким историкам, как, например, Г.Ховорс (абсолютно отрицательную) и К.Д'Оссон (положительную), высоко оценив вклад последнего в изучение исламских источников.

В качестве основных рассматривает известный ученый Г.А.Федоров-Давыдов труды Д'Оссона, В.В.Бартольда, И.Н.Березина и других для анализа кочевого общества в Золотой Орде на основе восточных источников в докторской диссертации «Кочевники Восточной Европы в Х—XIV вв.» (1966) и в ряде других своих трудов.

В 1970 г. на английском языке вышла статья А.К.Арендса «Изучение «Сборника летописей» Рашид ад-Дина в Советском Союзе», в которой автор проследил основные этапы изучения памятника — от Э.Катрмера и И.Н.Березина до В.В.Бартольда. А.К.Арендс справедливо обращает внимание на неуместность применения критериев современной критики к работам И.Н.Березина, написанным в середине XIX в.

Лектор истории Ближнего и Среднего Востока Лондонской школы восточных и африканских исследований Д.О.Морган в статье «Персидские историки и монголы» (1982), подробно анализируя проблему отношений Джузджани, Джувейни и Рашид ад-Дина к феномену монгольского завоевания, попутно дает свои оценки позициям некоторых исследователей. Подводя итог своим размышлениям, автор констатирует, что, несмотря на то, что В.В.Бартольд в 1928 г. писал, что «труд Джувейни еще не оценен по достоинству», в настоящее время он оценен более чем по достоинству, по крайней мере с 1928 г.

В данной монографии мы попытаемся выяснить важнейшие черты и проследить основные тенденции в изучении персидского средневекового исторического наследия в течение двух последних столетий — от первых штудий вплоть до современного этапа. Это позволит последовательно рассмотреть смену идей и исторических концепций. Для достижения указанной цели представляется необходимым изучить историческую подоплеку эволюции востоковедной науки и взглядов ученых на каждом отдельном историческом отрезке ее развития. Это, в свою очередь, поможет глубже вникнуть в лабораторию их источниковедческой методики и анализа информационного блока персидских исторических источников монгольского периода. Последнее предполагает как рассмотрение самой востоковедной источниковедческой базы, так и определение путей источниковедческого освоения персидского историографического наследия для решения тех или иных проблем истории, в данном конкретном случае — средневековой истории народов Поволжья. Этого, безусловно, невозможно достичь без углубленного анализа самой основы — персидских источников как объекта исследования, на которой строились исследования историков по различным частным вопросам. Для этого необходимо:

— определить круг персидских источников монгольского периода, историю их открытия и ввода в научный оборот;

— выявить основной круг востоковедов конца XVIII— XX вв. и их трудов, в которых изучается информация персидских источников по вопросам истории Поволжья рассматриваемого периода; определить, что нового внес каждый из них и какие разночтения наблюдаются в осмыслении указанного источникового комплекса;

— показать состояние изученности темы и уровень научных исследований на том или ином конкретно-историческом этапе, выявляя по возможности те проблемы, которые еще недостаточно разработаны в востоковедной медиевистике;

— показать преемственность научных взглядов и особенности развития основных направлений исследования проблемы на Западе и в России;

— очертить целостную картину истории изучения золотоордынского Поволжья в иранистике конца XVIII— XX вв.

Источники и литература. Поставленные задачи обусловили круг необходимых источников, которые мы разделили на следующие группы:

— основными источниками для нас послужили сведения корпуса персидских нарративных источников, извлечения из которых были в свое время собраны и обработаны бароном В.Г.Тизенгаузеном и изданы в 1941 г. Институтом востоковедения АН СССР в обработке А.А.Ромаскевича и С.Л.Волина;

— материалы фонда 52 (архив В.Г.Тизенгаузена), хранящиеся в Архиве востоковедов С.-Петербургского Отделения ИВ РАН, помогли глубже проникнуть в лабораторию ученого и учесть те сведения, которые не вошли в указанный "Сборник";

— издания и переводы отдельных персидских авторов, выполненные отечественными и зарубежными востоковедами, а также комментарии к ним;

— массивным пластом историографических источников послужили непосредственно труды ориенталистов, в которых, собственно, и выразился их исследовательский интерес, а также результаты исследования. Как верно выразилась М.В.Нечкина, «без изучения трудов ученых нет исторической науки» [282, 11]. Хотя историография имеет самостоятельный характер, она напрямую зависит от накопленного огромного конкретного материала, в нашей работе — от конкретно-исторических работ отечественных и зарубежных (англоязычных, франкоязычных, немецкоязычных, персоязычных) исследователей социально-экономической, политической и этнической истории кочевников Евразии, монгольских завоеваний и Золотой Орды. Как наиболее важные из них назовем работы таких отечественных ученых, как В.В.Бартольд, А.Ю.Якубовский, И.Н.Березин, В.В.Григорьев, Н.И.Веселовский, С.М.Шпилевский, Н.И.Ашмарин, А.П.Чулошников, П.Бутков, И.П.Петрушевский, М.Г.Сафаргалиев, Г.А.Федоров-Давыдов, А.А.Али-Заде, А.П.Смирнов, Р.Г.Кузеев, Б.Н.Заходер, Т.И.Султанов, Б.Е.Кумеков, Е.И.Кычанов, В.Л.Егоров, Л.Н.Гумилев, Б.Я.Владимирцов, А.Н.Насонов, А.П.Новосельцев, С.Г.Кляшторный, В.В.Трепавлов и многие другие. Из числа зарубежных авторов — Г.Ховорс, Й.Хаммер-Пургшталь, Б.Шпулер, Э.Хара-Даван, П.Пельо, Р.Груссэ, К.Д'Оссон, Э.Блоше, Дж.Сондерс, Д.О.Морган, Т.Оллсен, Дж.Э.Бойль, Э.Г.Браун, Ю.Шамильоглу, И.Зимони, Дж.Чемберс, Д.Аялон и др.;

— большое значение для нашей темы имеют привлеченные труды по источниковедению в связи с историей отдельных областей Монгольской империи, а именно труды Б.А.Ахмедова, В.З.Пириева, Ю.А.Петросяна, А.П.Пронштейна, М.А.Усманова, З.М.Буниятова, Ф.Вестберга, М.В.Гришкина, В.Е.Владыкина, Р.А.Гусейнова, А.Ш.Кадырбаева, С.И.Кузнецовой, Н.Ц.Мункуева, И.П.Петрушевского, Л.З.Писаревского, С.Г.Агаджанова и др.;

— безусловно, трудно было бы представить более-менее оптимальное раскрытие темы без привлечения трудов татарских исследователей, опубликованных на татарском и русском языках. Как наиболее важные для нас укажем работы Ш.Марджани, Р.Фахретдина, Дж.Валиди, Х.-Г.Габаши, А.-З.Валиди-Тоган, Г.Баттала, Х.Г.Гимади, М.Гайнуллина, Г.Губайдуллина, М.А.Усманова, М.Х.Юсупова и других;

— неоспорима ценность привлекавшихся в сравнительном плане опубликованных источников монгольского периода, переведенных с арабского, китайского, монгольского, армянского и других языков, а также русских летописей, выполненных Н.Ц.Мункуевым, М.Дюлорье, Б.А.Ахмедовым, А.Г.Галстяном, С.Г.Гороховой, Э.Бретшнейдером, Ф.И.Успенским, А.Д.Папазяном и др.

Хронологически работа охватывает период с конца XVIII в. по настоящее время. Рамки обусловлены в широком плане определенными этапами развития ориенталистики как единого процесса, а именно иранистики, как одной из его неотъемлемых частей. Именно в этот временной отрезок происходят наиболее важные события в освоении и разработке информационного комплекса персидских источников монгольского периода применительно к нуждам истории народов золотоордынского Поволжья:

— первый этап (конец XVIII — начало XX вв.) характеризуется поиском источников, становлением источниковой базы, зарождением и формированием научных основ востоковедения, началом серьезных научных исследований и становлением критического подхода ученых к источникам, что было связано с определением авторства, подлинности, степени достоверности сведений, выявлением компиляций и т.д.;

— второй этап (начало XX в. по настоящее время) определяется интенсификацией и значительным углублением исследований в области социально-экономической, политической, этнической истории рассматриваемого региона, утверждением и расширением определенной источниковедческой методики и более критическим отношением историков к источникам, как носителям необходимой информации.

Таким образом, критерием для избрания указанных хронологических рамок является объективное развитие и эволюция исторической науки, методологии востоковедного источниковедения и, как следствие, отношения исследователей к персидским источникам монгольского периода, как к объекту исследования, с одной стороны, и с другой — к содержащимся в них конкретным сведениям по интересующим нас аспектам исследования.

Вместе с тем, нельзя не учитывать тот неоспоримый факт, что отечественное востоковедение, зародившееся позднее западноевропейского, имело по сравнению с ним свои особенности. Оптимальной в целом нам кажется периодизация отечественного востоковедения, данная В.М.Алпатовым [11, 11—28], который выделяет четыре периода его эволюции: 1. начало 60—70-х гг. XIX в.; 2. 1880—1920-е гг.; 3. 1920—1960-е гг.; 4. 1970—1980-е гг. Таким образом, бытовавшие ранее в периодизации такие эпохальные рубежи, как 1917 г. или 1945 г., упраздняются, поскольку, как считает В.М.Алпатов, реально последствия революции начали сказываться намного позднее, и рубежом скорее нужно считать 1919—1920 гг. 1945 г. вообще не был существенной датой: «окончание войны оказало некоторое влияние на функционирование советского востоковедения... но научные парадигмы и подходы не менялись по сравнению с военными и даже предвоенными годами» [11, 11]. Таким образом, периодизация отечественного востоковедения связана не с внешними критериями, продиктованными какими-либо существенными историческими событиями, а с критерием развития самой науки, рассматриваемой как бы изнутри.

Примечания

¹ Современный иранский историк Манучехр Муртадави — исследователь историографии ильханского периода — причину историографического движения в эту эпоху видит в следующих факторах: «1) в заинтересованности монголов и правителей из этого народа увековечить свое имя. Необходимо заметить, что в Китае и у уйгуров также было принято фиксировать происшедшие события в пределах их образованности в области истории и историографии. Таким образом, это не было присуще только периоду монгольского правления в Иране. Необходимо также учесть расширение подвластных земель государства Чингиз-хана до окраин Китая, использование послов и китайских информаторов в собирании материала великой истории монголов... с точки зрения исторических сказаний и легенд...; 2) одной из причин взлета историописания являлись сами великие события. Они стали фактором поощрения историков к фиксации событий. Рассматриваемый период с этой точки зрения определенно занимает привилегированное положение. Завоевания монгольскими войсками земель, подвластных хорезмшаху, падение Арабского халифата (Багдад), завоевание и уничтожение исмаилитских крепостей, создание обширной Монгольской империи, расширение монгольских завоеваний до границ Магриба — все эти события считаются важнейшими в мире, которые определили этот период как самую бурную и волнительную из всех исторических эпох; 3) ...установление связей с европейскими христианскими монаршими дворами, проникновение китайских и монгольских научных знаний в Иран. С одной стороны, склонность ученых историков и проницательность, как у ходжи Рашид ад-Дина, воодушевляли на использование новых данных. С другой стороны, создавалось движение с точки зрения интереса к истории других народов и добывания относительно верных сведений об их историческом положении.., так как в великой истории Фазлаллаха Рашид ад-Дина кроме точных и полезных вопросов, относящихся к истории монголов и истории династии Чингиза, зафиксированы новые сведения, относившиеся, помимо иранцев, тюрков и монголов, к другим народам, о которых до того времени не было написано в исторических книгах» [532, 371-373].

² Интересно, что персидский язык, как заметил И.П.Петрушевский, еще в первой половине XIX в. в закавказских ханствах играл роль литературного языка феодальной верхушки [298, 7].

³ В Словаре Му'ина об этом ученом сказано следующее: «Аббас Экбаль Аштияни, иранский историк-исследователь (1314—1375). В ранней юности был плотником, потом стал учиться и окончил курс училища, затем был избран для помощи образовательной библиотеке. В то же время он приступил к преподаванию в училище, а потом был назначен преподавателем военных школ, школы политических наук и высшего педагогического института. В 1304 г. в качестве секретаря иранской военной комиссии отправился в Париж. Там он продолжил обучение и получил диплом Сорбонны. В этом городе познакомился с выдающимся ученым Мухаммадом Казвини и воспользовался этим. После возвращения в Иран был избран на должность преподавателя университета и членом Академии наук. Затем в качестве культурного представителя Ирана поехал в Турцию и Италию (Рим). Там он жил и умер в возрасте 59 лет. Его тело было привезено в Тегеран. В 1324 г. он основал журнал «Ядгар», который выходил на протяжении 5 лет» [533, 163—164].

⁴ Не могла не сыграть своей отрицательной роли на количестве сообщений о Золотой Орде в персидских источниках имевшая место традиционная враждебность между хулагуидами и джучидами [393, 48].

⁵ О роли государства и господствующей идеологии в развитии исторической литературы мусульманских народов см.; 381, 19—22. Безусловно, прав был Л.Н.Гумилев, когда писал, что «при подходе к аутентичному нарративному источнику личные качества и направление мыслей древнего автора имеют не меньшее значение, чем его социальная принадлежность или политическая ориентация. Больше того, одно определяется другим и переплетается настолько, что становится нераздельным» [152, 238].

⁶ М.Муртадави не согласился с Мухаммадом Казвини, утверждавшим, что по рангу сочинение «Тарих-и джахангуша» Джувейни имело преимущество перед этими двумя последующими историками. «Учитывая имеющиеся точки зрения об уникальности великой истории Рашида,— пишет историк,— не представляется возможным принять предположение покойного ученого... Но эта история для знания о делах монголов, особенно о тех, что правили в Иране, несомненно, считается одной из самых авторитетнейших» [532, 378].

⁷ Среди историков, о которых автор говорит довольно подробно, не приводя, однако, ни названий трудов, ни имен авторов, были записи уйгурских секретарей, постоянно сопровождавших Тимура. Известно, что Тимур и его сыновья придавали большое значение составлению истории тюрков, монголов, своей династии и считали это дело важным государственным предприятием. Шереф ад-Дин в своем труде сообщает, что Тимур и его старший сын Ибрагим Мирза читали, контролировали и корректировали персидские исторические анналы, составленные на основе официальных данных, написанных на уйгурском языке [501, 72]. Как писал В.В.Бартольд, «Тимур в мирное и военное время постоянно имел при себе персидских и уйгурских секретарей, записывавших все происшествия: записи неоднократно проверялись самим Тимуром, в сомнительных случаях спрашивались очевидцы и даже наводились справки путем письменных сношений и отправления посольств. По-видимому, этот материал был доступен Шереф ад-Дину в большей степени, чем Низам ад-Дину Шами, так как первый дает в своем труде не только литературную обработку труда своего предшественника, но сообщает также некоторые фактические подробности, которых у Низам ад-Дина нет» [71, 365—366]. По свидетельству самого Шереф ад-Дина Али Йезди, «Зафар-наме» сначала была составлена Ибрахим-султаном с помощью секретарей (мунши) и затем передана Йезди, который обработал ее в своем стиле [357, 798; 266,128].

⁷ Позднее этой же хроникой пользовались анонимный автор сочинения на староузбекском языке «Таварих-и гузиде нусрат-наме» и автор всеобщей истории на том же языке «Зубдат ал-асар» Абдаллах ибн Али Насраллахи. «Таварих-и гузиде нусрат-наме», как считали составители «Материалов по истории казахских ханств XV—XVIII вв.» [265], первоначально, видимо, был написан уйгурскими буквами, о чем свидетельствуют особенности орфографии и характерные ошибки. Труд представляет династийную историю Огуз-хана, Чингиз-хана и его потомков, царствовавших в Монголии, Дашт-и Кыпчаке, Средней Азии и Иране, историю Шейбани-хана до 909(1503/04) г. «Автор сочинения,— как заметила Р.Г.Мукминова,— сообщает, что одной из своих задач он ставил обязанность перевести и сделать понятными произведения, написанные уйгурским алфавитом» [276, 123]. Сочинение компилятивного, за исключением раздела 11, характера, «Зубдат ал-асар» представляет всеобщую историю на чагатайском языке и охватывает историю мусульманских стран от «сотворения мира» до 931(1525) г. Оно было составлено после 1525 г. по поручению ташкентского правителя — Султан Мухаммада — сына Суйунч-ходжа-хана Кельди Мухаммада. Для нас в данном случае важно то, что среди своих источников автор — Абдаллах ибн Мухаммад ибн Али Насраллахи — в трех местах упоминает «Тарих-и хани», которую он использовал при изложении истории чингизидов и тимуридов. В одном случае автор «Зубдат ал-асар» пишет следующее: «В «Джами ат-таварих» сказано: «Тарих-и хани», где рассказ о Чингиз-хане изложен в переводе с уйгурского языка». По наблюдению Б.А.Ахмедова, из двух других сообщений можно сделать представление о содержании «Тарих-и хани» и даже выявить имя одного из его составителей. Автор пишет: «Тарих-и хани», которым в его (Газан-хана.— Б.А.) время руководствовался иранский дивандар, был обнаружен в 701/1301—1302 гг. В их числе «Тарих-и хани», составленный уйгурами (бахши) уйгурским письмом и на уйгурском языке. (Это) сочинение о страстях и возбуждениях (о войне), написанное совершенством в образованности и состязающимся в знаниях шейхом Махмудом Занги Аджамом» [43, 32-33]. Таким образом, на основе собственного перевода данного источника Б.А.Ахмедов разошелся с составителями «Материалов по истории казахских ханств» по вопросу об авторстве «Тарих-и хани». Он констатировал, что его написал шейх Махмуд Занги Аджам, в то время казахские ученые считали последнего автором стихотворного сочинения «Джуш у хуруш», послужившего источником для «Зубдат ал-асар» [265, 131].

⁸ Дж. Сондерс писал, что «после Д'Оссона сэр Генри Ховорс написал обстоятельную книгу на английском языке в 3 томах по истории монголов и опубликовал ее в Лондоне между 1876 и 1888 гг. Основой книги Ховорса была та же самая книга Д'Оссона с некоторыми добавлениями из других книг. Так как Ховорс не знал персидского и арабского языков и непосредственно к основным источникам не обращался, то в его книге много ошибок. Кроме того, в отличие от Д'Oссона, он смотрел на монголов с восхищением и одобрением и, как Д'Оссон, не упоминал как нужно их неблаговидные поступки» [539, 495].