Учебные издания по истории, имеющие гриф органа управления образованием субъекта Российской Федерации

Настоящий обзор учебной литературы по национальной (этнической) истории и историческому краеведению составлен на основании экспертизы следующих учебных изданий.

Б.Ф.Султанбеков, Л.А.Харисова, А.Г.Галямова. История Татарстана. XX век. 1917-1995. IV часть. Учебное пособие для общеобразовательных учреждений. Казань. Издательство Хэтер, 1998. 447 с. Рекомендовано Министерством образования Республики Татарстан. 60000 экз.

Учебное пособие одобрено Институтом истории АНТ и рекомендовано к изданию Министерством образования Республики Татарстан.

Р.Г.Фахрутдинов. История татарского народа и Татарстана. Древность и Средневековье. Учебник для средних общеобразовательных школ, гимназий и лицеев. Утвержден Министерством образования Республики Татарстан. Казань. Издательство «Магариф». 2000. 256 стр. Тираж – 60000 экз.

Н.Д.Кодзоев. История ингушского народа. С древнейших времен до конца XIX века. Учебное пособие для 7-9 классов общеобразовательных школ. Магас. Издательство «Сердало». 2002. 254 с. В авторской редакции. Тир. – 10000 экз.

В число целей и задач государственной образовательной политики, поставленных перед системой образования Законом Российской Федерации «Об образовании» (1992), включена обусловленная многонациональным характером государства цель защиты и развития национальных культур и региональных культурных традиций и особенностей. Реализация этой цели, однако, должна, согласно Закону, осуществляться при соблюдении принципа единства общего федерального культурного и образовательного пространства (ст.2, п.2).

За десятилетие, прошедшее после принятия этого Закона, в субъектах Российской Федерации в рамках национально-регионального компонента содержания образования разработан и подготовлен большой корпус учебной литературы, – в том числе по отечественной истории и историческому краеведению, – предназначенный для реализации вышеуказанных задач. Рассматриваемые в совокупности региональные учебники истории по ряду аспектов в общем понимании внутреннего существа и механизмов общественно-исторического процесса, в отборе его внешних реалий, в характере интерпретации национальных историй как самодостаточных, в минимальном привлечении регионального контекста и т.д. демонстрируют ряд типологических черт и идеологических позиций, не совпадающих с подходами и трактовками учебников федерального уровня. В этой связи, анализ названных учебных изданий представляет не только дидактический или культурологический, но и более широкий научный и политический интерес.

Курс национальной (региональной) истории, относящийся в структуре содержания образования к региональному (национально-региональному) компоненту содержания образования, играет в реализации общих целей и задач общего образования весьма важную, отнюдь не второстепенную роль. На материале этнической истории – истории «малой» родины – школа формирует у ребенка патриотическое чувство принадлежности к своей земле и своему народу, чувство сопричастности к его историческому прошлому, его деяниям и судьбам. Через аккумулированный в этнической истории национальный опыт взаимоотношений с другими народами школьник усваивает исторически сложившиеся стереотипы и установки восприятия других этносов. С помощью курса этнической истории школа формирует этническое самосознание школьника (включающее в себя и его историческое сознание). Это базовый сегмент общей картины мира личности, содержащий в себе не просто ее взгляд на мир, но и самоидентификацию и самоопределение личности в этом мире. Через историческое сознание школьник определяет себя в историческом пространстве («кто мы», «откуда и куда идем», «с кем мы»).

Но несмотря на мозаичность своей этнической структуры, сам российский социум безусловно представляет собой общее «надэтническое» согражданство – российскую политическую нацию. Поэтому доминирующим структурообразующим элементом самосознания личности должно являться все же ее патриотическое сознание как гражданина «большой» родины, как полноправного члена политической нации, где равноправность согражданства означает толерантный характер межэтнических отношений. Но формирование этого «уровня» мировоззренческой системы личности в большей степени является задачей исторических курсов федерального компонента содержания образования.

Из этого следует, что разработка учебных курсов по национальной (региональной) истории требует не только определения целей, содержания и границ «местной» истории, но и выработки также принципов соотнесения и сопряжения этой истории с историей российского общества и государства в целом.

Между тем, согласно действующему сегодня законодательству об образовании, курс национальной (региональной) истории, относящийся к национально-региональному компоненту содержания образования, – равно как и курс российской истории, относящийся к федеральному компоненту содержания образования, – выполняют каждый эту свою миссию самостоятельно, независимо друг от друга, не согласовывая и не координируя ее. Представляя интересы разных субъектов образовательного пространства, национальный (региональный) и федеральный курсы истории разведены по зонам компетенции этих субъектов и закреплены за ними законодательно. Причем данное распределение имеет исчерпывающий характер и может быть изменено только законом.

Законом «Об образовании» (1992), впрочем, был оговорен принцип содержательного единства образовательного пространства страны. Однако судя по подзаконным актам, этот принцип понимался и понимается, прежде всего, как единство (преемственность) ступеней образования «по вертикали», в меньшей степени как межкультурное единство «по горизонтали». В этой связи какого-либо особого механизма межкомпонентной координации или корреляции ни Законом «Об образовании», ни последующими ему подзаконными актами предусмотрено не было.

Из приведенной выше характеристики законодательной базы следует, что рассматриваемые исторические курсы национально-регионального и федерального уровней обслуживают интересы разных субъектов образовательного пространства и что интересы этих субъектов (и. следовательно, их цели) не идентичны.

Вместе с тем, интересы обоих субъектов равнозначно легитимны. Тем самым предполагается и допускается возможность такого самостоятельного построения курса национальной (региональной) истории, при котором его цели (а вслед за ними – направленность курса, его содержание, трактовка событий и т.п.) будут неодновекторны федеральным, а полученные «на выходе» результаты могут быть по своему смыслу несопрягаемы друг с другом и даже конфронтационны друг другу. В основу экспертизы вышеназванных учебных изданий положен именно этот угол зрения.

В целом, истоки отмеченной разновекторности исторических курсов федерального » национально-регионального уровней кроются не просто в полиэтничности – поликультурности России: за поликультурностью глубинно скрывается полицивилизационный (по историческим корням) характер структуры российского социума, историческая принадлежность его отдельных составляющих еще в сравнительно недавнем прошлом к разным цивилизационным зонам.

Поэтому неидентичность интерпретаций общественного процесса в национальных (национально-региональных) и федеральных курсах отечественной истории отнюдь не случайна. До известной степени она даже закономерна, поскольку задана цивилизационной спецификой региона Восточной Европы – этой обширной зоны многовекового практического контакта христианско-православной и исламской цивилизаций.

Данное обстоятельство изначально обусловило специфику и сложность процесса российской модернизации. Эта сложность несомненно заключалась в том, что в рамках общего российского социального, экономического и политического организма модернизационный переход – наряду с доминирующей христианско-православной цивилизацией – должны были одновременно (и по-видимому, взаимосвязано с ней) осуществить инкорпорированные в разное время российским государством анклавы исламской цивилизации.

Одним из таких основных анклавов, вошедших в состав России в 1552 году, являлись казанские татары – достаточно крупный и компактный по расселению этнос, обладающий исторически развитым национальным самосознанием. В сохранении последнего значительную роль сыграл ислам, обеспечивший своего рода духовную герметизацию татарского социума в христианском окружении.

Трактовку истории Татарстана в XX в. – на этапе, когда основным содержанием общественного процесса была модернизация, дает учебное пособие «История Татарстана. XX век. 1917-1995 гг.», подготовленное авторским коллективом под руководством известного казанского историка профессора Б.Ф.Султанбекова. По своей внутренней структуре пособие состоит из 29 глав, хронологически «привязанных» к внутренним этапам российской истории XX века. Главы сведены в 9 разделов, первые четыре из которых описывают общественный процесс от Февральской революции и до начала Великой Отечественной войны (Б.Ф.Султанбеков), пятый раздел посвящен годам войны (Л.А.Харисова) и последние четыре раздела (А.Г.Галямова) характеризуют развитие Татарстана в послевоенный период. Внутренняя периодизация тома в целом соответствует общепринятой.

Важно отметить, что рецензируемый том является одновременно последней частью учебного пособия «История Татарстана», представляющего собой серию из четырех книг: I часть – от древности и до падения Казанского ханства в 1552 году, 2 часть – с 1552 года и до конца ХVIII века, 3 часть – XIX век и до 1917 года и IV часть – 1917–1995 годы. Принципы периодизации, положенные здесь в основу структурирования курса, опираются на отчетливые вехи в национальной истории татар и Татарстана. Но эта периодизация всей серии в целом – если исключить 4-й том – не идентична той, которая принята в аналогичных учебниках российской истории.

Строго говоря, данный учебник охватывает (по терминологии формационной концепции исторического процесса), социалистический и постсоциалистический этапы отечественной истории. Собственно модернизационные процессы начались здесь еще в последней трети ХIХ века или даже несколько ранее.

Кроме того, в пришедшей в 1917 году на смену Российской империи Советской России (с 1922 года – СССР) процесс модернизации продолжался, но шел он теперь под другим названием и по другому сценарию, однако, с сохранением (в основном) необходимого исторического вектора, в догоняющем и потому форсированном (к тому же экономически однобоком) режиме.

Важнейшей составляющей процесса модернизации в полиэтнических странах, в т.ч. в многонациональной России, был процесс становления политических наций нового времени, имевший несколько самостоятельных сценариев развития. Он развивался и у татар, но не только по управляемым сценариям советской национальной политики: стартовав еще в дооктябрьский период, он начал спонтанно разворачиваться также и по одной из центрально-европейских типологических моделей этого процесса. (Модель для относительно малого этноса, находящегося в статусе безгосударственности, но обладающего достаточной социальной и культурной инфраструктурой и необходимым субъектным ресурсом для того, чтобы ставить цель восстановления своего самостоятельного и независимого политического статуса).

Согласно сложившимся у татарской интеллигенции еще в предшествующей фазе – в самом начале XX века – представлениям, последовательными этапами и инструментами достижения этой цели полагались: выработка национальной идеи, построение и развитие национальной школы, формирование (в т.ч. через школу) национального самосознания, этническая мобилизация.

Ряд европейских национальных движений, развивавшихся по этому типу и успевших достичь определенных ступеней в формировании совокупности социокультурных предпосылок, дважды в XX в., в полосы кризисной дестабилизации европейской геополитической системы (1918, 1989) получали (и успевали использовать) возможность восстановления (создания) самостоятельных государств.

В России развитию данного процесса в исламских анклавах изначально оказались присущи некоторые определенные характеристики, порождавшие внутренние противоречия и напряжения между зтнонациональным движением («национальным возрождением») и властью, государством. Одна из главных политических проблем, вызывавших это напряжение, заключалась в том, что некоторая влиятельная часть казанских (а также солидарно крымско-татарских и азербайджанских) тюркских национальных лидеров предпочла тогда, в начале прошедшего века, взять в качестве культурно более близкого, понятного и удобного образца модернизации не отечественный российский христианско-православный, а импортный исламский турецкий образец. (Ту же ошибку, демонстрируя, по-видимому, свою самостоятельность, а также прямое преемствование и живой характер традиции, допустили радикальные татарские политики и в конце XX века).

Таков действительный исторический – цивилизационный – контекст, внутренний смысл событийной стороны общественного процесса, который, на наш взгляд, должен был бы быть предпослан (вкупе с кратким итогом предшествующего исторического этапа) в начале книги. Это позволило бы снять инерцию самодовлеющей (при начале с этого рубежа), имплицитно присутствующей в сознании и искажающей реальную картину содержания процесса социалистической трактовки семи с лишним десятилетий XX века.

В отличие от многих учебников по национальной и региональной истории, где «местный» общественный процесс часто интерпретируется как самодостаточный и соединяется с общероссийским пространством через некий общий контекст единства места и времени, в рецензируемом пособии проблема сопряжения местного и общероссийского решена авторами весьма профессионально.

В начальной и срединной частях пособия (т.е. от Октябрьской революции и до хрущевской оттепели) описание общественного процесса в регионе выстроено по правилам бытия моносубъектного унитарного государства, где региональное мыслится органически идентичным общесоюзному (федеральному). В последних же разделах, начиная с перестройки, где описывается общесистемной кризис общества и в его русле – эрозия унитаризма и нарастание в политическом пространстве России новых социальных и национальных сил (в их числе и Татарстана), явочно позиционирующих себя как самостоятельную субъектностъ, преследующую свои собственные интересы и цели независимо от федерального центра и даже в конфронтации с ним, характеристика национальных и региональных проблем выдвигается на передний план.

И здесь следует констатировать, что внутренним стержнем учебника, его безусловной доминантой является приоритет национальной проблематики – проблема достижения Татарстаном в структуре РСФСР/СССР и сейчас – в постсоветской России самостоятельного политического статуса. Эта проблематика является общей доминантой учебника, его лейтмотивом, принципом его конструкции. В целом ей отведена ровно половина его объема (в том числе в начальных разделах – по момент образования СССР – 2/3, а в заключительных разделах, начиная с перестройки – 3/4 общего объема текста). В целом можно сказать, что внутренний план и вся архитектоника учебника построена таким образом, чтобы представить историю татар и Республики Татарстан в XX веке как настойчивое и целеустремленное движение к обретению суверенитета и независимости.

Приоритет, отдаваемый авторами национальной проблематике, заявлен ими в начале первой главы учебника, где отмечено, что эти сюжеты «заслуживают пристального внимания, тем более, что в общероссийских учебниках им применительно к Казанской губернии по ряду причин отводится чрезвычайно мало места». В подтверждение их значимости авторы дают здесь небольшую, но задающую обсуждению соответствующую тональность и оставляющую необходимое впечатление краткую характеристику положения татар в России после завоевания Казанского ханства Иваном Грозным.

«После трагических событий октября 1552 года Казанское ханство – одно из крупных государств востока Европы, имевшее полномасштабные отношения с другими странами, утратило независимость и исчезло с политической карты. Это была феодальная война, но ее тяжелые последствия были усугублены тем, что победило воинствующее христианство, ставившее своей целью полную ликвидацию ислама, исповедуемого татарами, которые составляли большинство населения Казанского ханства. Отсюда особая тяжесть гнета, уничтожение почти всех культурных ценностей... Татары были выселены из города (Казани - М.К.) и его окрестностей, им запрещалось селиться по берегам Волги. Отобранные у татарской аристократии и крестьян села и земли отдавались русским боярам и помещикам и заселялись привезенными... крепостными. Христианизация татар нередко выливалась в самое грубое насилие, разрушались восстановленные мечети, ограничивались имущественные права мусульман. Подчас разрушение памятников татарской культуры обретало изуверские формы» (стр. 14).

Этот «звонок из прошлого» – в силу достоверности сообщаемых сведений – обладает большой убедительностью, хотя как стартовая площадка для обоснования национальных приоритетов XX века представляется (исходя из критериев историзма) не корректной. Прибегать для характеристики положения татар в Российской империи в начале XX века к аргументам из XVI и XVII веков – прием, мягко говоря, популистский. (Из того же арсенала можно вытащить и Чингисхана с Батыем).

Назначение отрывка скорее в том, чтобы сфокусировать внимание на этой проблеме татарской истории, актуализировать ее в общественном сознании, придать ей доминирующий характер, превратить в главную общенациональную задачу на региональном уровне, легитимизировать ее на уровне федерации. Эта проблема – статус Татарстана в рамках (или вне рамок) нынешнего российского государства – Российской Федерации. Образно говоря, этот пассаж выполняет роль мхатовского ружья на стене, которое по законам драматургии должно выстрелить в последнем акте.

Уже с первых разделов учебника ясно, что характерной его чертой является специальное внимание (среди других проблем предпринятой большевиками тотальной перестройки общества) именно к проблемам национального устройства государства, к проблемам унитаризма и федерализма (конфедерализма), к теории и практике советского национального строительства. В пособии достаточно последовательно прослеживаются все основные политические дискуссии, в ходе которых в первые послереволюционные годы шло активное обсуждение вопросов национального устройства СССР и их практическая апробация, завершившаяся в 1922 году образованием СССР. Авторы весьма подробно освещают практические различия между концепциями национально-территориальной и национально-культурной автономии, между планами автономизации и федерализации, между демократическими концептуально-теоретическими построениями и совсем не демократической практикой – все то, что в конечном итоге завершилось установлением унитарной организации политической системы СССР, включая и систему регулирования национальных отношений.

Однако весь этот большой исторический опыт не пропадает в учебнике втуне. Он актуализируется при характеристике ситуации, возникшей шесть с лишним десятилетий спустя, и используется как готовый фундамент для трактовки исторически новой национально-политической диспозиции.

С кризисом социалистической общественной системы – уже явном с рубежа 70-х – 80-х годов – закономерно дали о себе знать все те национальные проблемы, которые предшествующий режим пытался решить по своему и в присущем ему духе – прежде всего, силовыми методами. Результатами такой политики, как пишут авторы, стали в Татарстане деэтнизация и этнический нигилизм, диспропорции в этносоциальной структуре общества и этническая маргинализация нерусского населения, сужение сферы действия татарского языка и резкое ограничение доступа к восточной и исламской культуре. (Хотя ряд этих тенденций безусловно имел объективный характер).

Понятно, что в ходе открытого кризиса системы, на этапе перестройки, все эти не находившие приемлемого решения национальные проблемы выступили на первый план, оказались в фокусе общественного внимания, вызвали резкий подъем национального самосознания. Национально-политическими требованиями последнего, среди прочего, стали предоставление Татарстану статуса союзной республики, татарскому языку – статуса государственного языка, консолидации татарской нации, расширения пределов суверенитета Республики Татарстан.

Принятая 30 августа 1990 года «Декларация о государственном суверенитете республики» постулировала полный государственный суверенитет РТ. Последующие политические документы трактуют РТ как суверенное государство, ассоциированное (объединенное) с Российской Федерацией «на равных». Фактически за всеми этими весьма последовательными усилиями стояла, как минимум, конфедерализация России, а может быть и второй виток распада страны.

Поэтому подводя итог сказанному, можно сделать вывод, что региональный курс «Истории Татарстана. XX век» адекватно решает те задачи, которые представляют интересы национальных лидеров титульного этноса РТ.

Поэтому, при всем профессионализме авторского коллектива, цели, содержание и общий результат этого курса фактически работают на разрушение единства политического пространства Российской Федерации.

Р.Г.Фахрутдинов. История татарского народа и Татарстана. Древность и Средневековье. Учебник для средних общеобразовательных школ, гимназий и лицеев.

В числе рецензентов учебника указан Татарский филиал института национальных проблем образования Российской Федерации. Ссылка некорректна, поскольку такая научная структура давно не существует: Татарский филиал Института национальных проблем образования Министерства образования Российской Федерации в середине 90-х годов односторонним решением Правительства Республики Татарстан был включен в состав Института истории Академии наук РТ.

Характеристика этого учебника представляется необходимой и полезной не только потому, что речь в нем идет об истории самого крупного (после русских) этноса современной России, этноса, обладавшего на одном из этапов Средневековья (ХIII – ХVI вв.) своей государственностью. Более важным обстоятельством является его принадлежность в описываемый период к другой – исламской – цивилизации.

В этом свете подходы, предлагаемые автором (применительно к функциям школьного учебника) для концептуальной трактовки национальной истории татар в исламский период и ее корреляции с российской и мировой историей в контексте общих закономерностей исторического процесса, заслуживают специального анализа и оценки.

Пособие открывается обращением к читателю, объясняющим необходимость создания учебника по истории татарского народа и Татарстана. (стр.3).

Автор констатирует (и в целом справедливо), что «до недавнего времени в учебниках истории освещалось в основном прошлое Русского государства, а истории других народов, населявших СССР и Россию, уделялось незначительное внимание». Поэтому «целые страницы многовековой и богатой истории нерусских, прежде всего тюркских народов, в их числе и татарского, замалчивались или преподносились с негативной оценкой» (например, история Золотой орды или история татарских государств, образовавшихся после ее распада). Кроме того, в этих учебниках не освещалась история татарского народа в целом, т.е. татар и вне Татарстана (в самой же республике проживает всего 1/4 татар).

Таким образом, необходимость создания соответствующего учебника по истории татар автор обосновывает, исходя, прежде всего, из задачи устранения в историческом образовании перекосов и искусственных «белых пятен», порожденных доктринальной идеологической заданностью историографии советского периода.

Но введение в картину общественного процесса новых действующих субъектов не просто расширяет «на той же основе» число участников меж- субъектного «взаимодействия»: при этом меняется, как мы знаем, сама парадигма теоретических представлений о существе и механизмах общественно-исторического процесса. И это, по-видимому, должно найти где-то свое объяснение.

Оценивая сам замысел такой работы, следует заметить, что задача создания полноценной картины истории татар в эпоху Древности и Средневековья принадлежит действительно к весьма сложным. Это, прежде всего, сложность реконструкции ранних этапов истории тюркских народов как народов, по большей части, кочевых. Последнее означает «полуприсваивающий» и потому отчетливо выраженный экстенсивный характер их хозяйственной системы, которая содержит в себе, в силу этого, имманентную потребность к расширению, тенденцию к экспансии. И этот фактор, в свою очередь, предопределяет характер организации общественной и политической систем таких обществ.

Поэтому создание их адекватной картины требует не только достаточной фактографической, но и соответствующей теоретической историософской базы, способной предоставить удовлетворительную модель организации кочевых скотоводческих обществ и государств, их места в общей панораме общественного процесса в эпоху Средневековья в данной части Евразии в целом.

К этому следует добавить, что в силу указанной ориентированности кочевых обществ (их экономики) «во вне», их история – история, жизнедеятельность тюрков в пространстве Восточной Европы – постоянно пересекалась и сталкивалась с историей, с жизнедеятельностью земледельческих восточно-европейских народов, в частности, восточных славян, литовцев, восточных финно-угров и некоторых других, еще раньше освоивших здесь свою «экзистенциальную нишу».

Поэтому история татар не может быть выстроена как интровертно-самодостаточная - она должна содержать в себе по всему периметру своей территории также и геополитически экстравертный ракурс «центр – периферия», т.е. историю тюрко-славянских (татарско-русских) и славяно-тюркских (русско-татарских) взаимоотношений – конфронтаций, столкновений, борьбы, этапов относительного политического равновесия и, наоборот, резкой смены баланса сил и т.д. Тем более, что именно эти столкновения – монголо-татарское нашествие и золотоордынское иго – выступают центральным событием истории Восточной Европы в данной фазе Средневековья, событием, тотальным по масштабам своего воздействия на последующую историю этого региона, означавшим для многих народов Восточной Европы смену вектора (и типа) цивилизационного развития.

Содержание этого этапа истории Восточной Европы определило затем характер становления и развития Московского – Российского государства, овладевшего, в конечном итоге, этим регионом, что предопределило, в конце концов, утверждение российской цивилизации и возврат на «восточно-европейский» путь развития.

В этой связи, обозначенная автором задача пересмотра «негативной оценки» Золотой орды, принадлежа безусловно к компетенции истории как науки, входит непосредственно и в круг интересов истории как учебного предмета. Одной из главных задач последнего является формирование национального самосознания. А стержнем этого самосознания выступает «национальная идея», которая находит свое глубинное воплощение в характере творимой этносом-субъектом национальной истории. Поэтому предлагаемый пересмотр стимулирован в большей степени идеологическими причинами, необходимостью освободить татарскую национальную идею от тех деформаций, которым она подверглась в предшествующий период.

Следует заметить, что в отличие от пересмотра других проблем отечественной истории, обусловленного инвентаризацией наследия марксистской историографии, предлагаемая переоценка Золотой орды должна потребовать гораздо большей исторической глубины. Соответствующая концептуальная оценка этого периода российской истории была выработана еще русской национальной историографией XIX века, а до нее – насколько можно судить по народной культуре – весьма определенно и недвусмысленно отрефлектирована национальным самосознанием русских.

Приступая собственно к характеристике истории татар и Татарстана в эпоху Древности и Средневековья, автор структурно выстраивает учебник как последовательность трех сущностно связанных между собой этапов:

- доордынского периода этнической истории региона, истории тюркской государственности в Восточной Европе (Тюркский, Кимакский, Хазарский каганаты, Великая Болгария и, наконец, Волжская Булгария),

- периода Золотой орды и

- периода Казанского ханства (с краткой исторической характеристикой других татарских ханств – Крымского, Касимовского, Сибирского, Астраханского, а также Ногайской орды и Большой орды).

Одна из центральных задач этого курса – реконструкция общей исторической картины постепенного формирования на обширных пространствах Восточной Европы и Западной Сибири из первоначального конгломерата тюркских и иных кочевых племен – единой татарской народности, сложившейся и консолидировавшейся в период Золотой орды в сильную, процветающую, доминирующую на данной территории общность.

Стремясь отразить все наработанные исторической наукой Татарстана представления по проблеме этногенеза татар, в том числе и по вопросу об их этнической территории, автор отмечает, что расселенные в огромном квадрате от Иртыша на востоке и до Крыма на западе, от Казани на севере и до Астрахани на юге татары на этом пространстве не являются диаспорой. «Эта обширная земля является территорией формирования татар в качестве народности... Именно на земле вышеназванных пределов располагалась в свое время Золотая орда – общее и единое средневековое государство всего татарского народа» (стр.6-7).

Поэтому «современные этнографические группы татарского народа: казанские, крымские, сибирские, астраханские татары и татары-мишари» являются «прямыми потомками населения» пяти татарских ханств, образовавшихся после падения Золотой орды (Казанского, Крымского, Сибирского, Астраханского и Касимовского), (стр.6-7).

Этносоциокультурный процесс становления и консолидации татарской народности, разворачивавшийся на обширных пространствах Восточной Европы и Западной Сибири, носил исторически весьма протяженный характер. Он был одним из производных известного процесса переселения народов – перемещения из Азии в Европу кочевых этносов, занявшего в целом период с середины первого и почти по середину второго тысячелетия нашей эры. Переселение протекало в форме жесткой военной экспансии и было нацелено на захват нужной (но уже занятой земледельцами) экзистенциальной ниши.

Последующее освоение этой ниши, трансформация кочевой культурно-хозяйственной основы в экономику двоякого оседло-кочевого характера инициировало и другие процессы внутренней трансформации и интеграции этих этносов. Активными факторами интеграционных процессов являлись формирование татарской государственности и утверждение в этом обществе ислама в качестве государственной религии. Ислам сыграл весьма эффективную роль в качестве инструмента этнической интеграции и идентификации татар.

В этом контексте конкретная этническая основа татарского народа, по мнению автора, выглядит достаточно сложной. «Если создателями Золотоордынского государства в основном была монгольская элита чингизидов, ассимилированная вскоре местным населением, то его этническую основу составили тюркояэычные племена Восточной Европы, Западной Сибири и Арало-Каспийского региона: кипчаки, огузы, волжские булгары, маджары, остатки хазар... и бесспорно тюркоязычные же татары, переселившиеся из Центральной Азии на запад еще в домонгольские времена, а также пришедшие в 20-х – 40-х годах XIII века в составе армий Чингиз-хана и Бату-хана». (стр.101-102).

Автор стремится последовательно проследить эти важные внутренние процессы еще на до-ордынском этапе, несмотря на понятную скудость источников. История татар в период Золотой орды и Казанского ханства более богата источниками, что позволяет расширить описываемое пространство национальной истории, найти модель ее интерпретации через призму определенной национальной идеи, концептуально «организующей» эту историю, придающей ей целостность и внутренний смысл.

Без создания общей панорамы отечественной истории, изложенной концептуально в русле определенной национально-государственной идеи, выполнение школьным курсом истории своих функций будет недостаточно эффективно. Школьный курс истории есть один из основных инструментов, с помощью которого в чувствах, сознании и поведении подростка формируются соответствующие системы отношений – позитивные и негативные национальные установки, стереотипы восприятия, различные филии и фобии.

Базовая идея, предлагаемая данным учебным курсам – Золотая орда как сильное и процветающее государство, как общее и единое средневековое государство всего татарского народа. Ее история и наследие должны составлять предмет законной гордости ее нынешних наследников.

Проаргументировать это, впрочем, не так просто, потому что событийно и содержательно история Золотой орды, по крайней мере в политической сфере, заполнена бесконечной борьбой за власть многочисленных претендентов, среди которых слишком много воинов и слишком мало строителей.

Расцвет Золотой орды относится ко второй четверти ХIV в. – времени знаменитого Узбек-хана. Этот правитель-реформатор провел реорганизацию системы управления, поднял статус ислама до уровня государственной религии, «превратил степной мир в купеческое государство». В итоге «Золотая орда имела сильную государственную власть, мощную армию, налаженное хозяйство, устойчивое внутреннее положение, широкие внешние связи и богатейшую культуру» (с.107). Правда, если судить по опыту истории, сильное государство, имеющее мощную армию и одновременно богатейшую культуру – случай крайне редкий. (Древний Рим?).

В качестве другой знаковой фигуры национальной истории татар Золотоордынского периода предлагается известный военный и политик конца XIV – начала ХV веков Идегей, со временем которого связывается последний взлет Золотой орды. Идегей «был могуч и непобедим, громил в бою и чужих, и своих (!)... Он велик и трагичен, как велика и трагична сама Золотая орда, сама татарская земля...» (стр. 167).

Трактовка эпохи Золотой орлы как вершинного этапа развития татарской народности в Средневековье содержит в себе, однако, ряд коллизий, требующих внятных и логичных объяснений. Одна из них – стремление татарской историографии отмежеваться от причастности к тем давним завоеваниям, нежелание «соучаствовать» вместе с историческими монголами в монголо-татарском нашествии, наследовать шлейф негативных моральных оценок, тянущихся за татаро-монгольским завоеванием русских княжеств и за золотоордынским игом. Это – нежелание в целом идентифицировать себя с теми татарами ХIII века, опустошительные набеги которых оставили по себе плохую память не только в Восточной, но и также и в Центральной и Юго-Восточной Европе.

В этой связи в учебнике используется широко представленная сегодня в татарской научной и популярной литературе версия, согласно которой татары не были равными партнерами монголов в этом захвате Восточной Европы – на самом деле они являлись той низшей и совершенно бесправной частью монгольского войска, которую монголы, якобы ненавидевшие татар, гнали в качестве живого щита впереди строя настоящих воинов. Именно по этой причине имя татар в сознании покоренных народов прочно, хотя и ошибочно соединилось с действительными завоевателями – монголами. (стр.93-97).

Сторонники этой версии не видят в ней каких-либо противоречий. Между тем, как известно, монголы частично ассимилировались, частично вернулись домой в Азию, а господствующим и правящим слоем в Золотой орде и «дочерних» ханствах необъяснимо оказались именно эти «бесправные» татары.

Но доминирующей темой Золотоордынского и особенно следующего – казанского периода являются отношения Орды и Москвы, татар и русских. Эти отношения конфронтационны, враждебны. И выступают они по сути не как противостояние равных государств, а как отношения агрессора (Москва) и жертвы (Казань).

Такая позиция предопределяет однозначный черно-белый характер трактовки и оценки всех происходящих событий, задает соответствующую тональность и интонацию их подачи и освещения, формирует негативное отношение к русскому в целом. Образ русских и русского, выстроенный в учебнике, как правило, вызывает неприязнь.

Так, русские трусливы, татары, наоборот, храбры. Для подтверждения приводятся небезызвестные «Записки» С.Герберштейна: при столкновении с противником «именно московит как можно скорее пускается в бегство... Татарин же, сброшенный с лошади, лишенный всякого оружия, к тому же весьма тяжко раненный, обычно обороняется руками, ногами, зубами, вообще пока и как может». (стр.197).

Русские вероломны, татары ведут политику по правилам: регентша Сююмбике договаривалась с Москвой так, как «если бы она имела дело с нормальным, цивилизованным противником. А противник обманул ее, вопреки своим обещаниям». (стр.228).

От русских идет стихия грабежей разбойников-ушкуйников, нападавших на западные земли Орды (1360, 1366, 1374, 1391 годы). Разбойным ушкуйным промыслом не брезговали, оказывается, и русские князья (1370, 1376, 1431 годы). (стр. 150).

Но наиболее отчетливо эта оппозиция проявляется при освещении военных конфронтаций Москвы и Орды/Казани (особенно после Куликова поля). Военные действия татар безоценочны, военные действия Москвы подаются как ничем не мотивированная агрессия.

Вот пример «безоценочного» освещения действий татарской стороны. «В 1521 году… крымские и казанские войска... вместе подошли к Москве и окружили ее. В городе началась страшная паника, ярко описанная в русских и западноевропейских источниках... Великий князь (Василий III – М.К.)... вынужден был подписать унизительный для него договор – признал зависимость от крымского хана, согласившись платить ему прежнюю дань... Возвратившись в Казань, татары устроили погром русским купцам, многих из них перебили, убили даже посла Москвы». (стр.222).

Эпические интонации авторской речи не объясняют оборонительного или какого-либо иного характера этого военного предприятия. Что же касается Москвы, то отсюда, начиная с правления Ивана III, который проводит курс «ярко выраженной великодержавной политики» (стр.219), «захватнической политики» (стр.222), идет действительная агрессия.

С 40-х же годов XVI века «общая агрессивная политика Русского государства приобрела форму экспансионистских, завоевательных войн на востоке при крайне враждебном отношении воинствующей церкви к татарам-мусульманам («басурмане», «антихристы», «нечестивцы», «поганые», «татарва», «мерзость казанская» и др.) (стр.233).

Русские походы на Казань организовывались в 1469, 1506, 1524, 1530, 1545 годах. Русские всегда получали отпор, при этом даже «русские источники, заинтересованные в пропаганде величия русского оружия и русского духа (!), вынуждены были отметить бесстрашие татар в сражениях с войсками московских великих князей» (стр. 197).

Специальную оценку автор дает (по понятной причине) казанскому походу Василия III 1506 года: «в 1506 году казанское войско под руководством хана Мухаммед-Амина наголову разбило армию Василия III в 100 000 воинов» (стр.197).«Это было крупнейшее сражение. Русь никогда еще после Чингис- и Бату-ханов не знала такого поражения. Современники сравнивали эту битву с Куликовской. Татары, несомненно, на сей раз взяли реванш за поражение 125 лет назад» (стр.220).

Тот же великий князь «в 1524 году отправил 180-тысячную рать на Казань, которая с позором вернулась обратно, встретив сильное сопротивление татар» (стр.197).

Наиболее резкий характер эти оценки приобретают при описании казанских походов Ивана Грозного и особенно взятия Казани. «Иван Грозный отличался своей безнравственной жизнью и человеконенавистническими действиями, и от созданной им системы террора пострадал прежде всего сам русский народ. В отношении же покоренных им народов он проводил политику истребления. Это началось именно с его казанских походов» (стр.226).

Характеристика действий Ивана Грозного естественно сплошь негативна, но цитирование этих оценок заняло бы слишком много места.

Резюмируя сказанное, представляется уместным заметить, что подобное однобокое освещение событий оказывается возможным в силу полного отсутствия здесь у автора концептуального исторического контекста. Автор нигде не разбирает причин, содержания и смысла нарастающей после Куликова поля, – на протяжении всего ХV и первой половины XVI века – конфронтации между Московским государством и Золотой ордой, а затем Казанским ханством. Он не анализирует исторических причин этого противостояния, коренящихся в факте самого татаро-монгольского завоевания Восточной Европы и установленного над русскими землями с 40-х годов ХIII века золотоордынского господства.

Но без такого объяснения вся сообщаемая в учебнике совокупность событий, их последовательность обретает случайный, бессвязный, беспричинный, «немотивированный» характер. Из такого неорганизованного конгломерата несложно сконструировать любую историческую схему.

Учебник Р.Г.Фахрутдинова, подписанный к печати шесть лет назад и выпущенный в свет четыре года назад тиражом 60 тыс. экземпляров, утвержден Министерством образования РТ для использования в учебном процессе в средних общеобразовательных школах, гимназиях и лицеях Татарстана. Практическое знакомство с ним убеждает в опасной конфронтационности заложенной в него оппозиции «мы (татары) – они (русские)». Эта оппозиция осознанно формирует межнациональную неприязнь, нацелена на разобщение учащихся по зтнонациональному принципу.

Понятно также, что национальная идеология, закладываемая таким образом в курс истории в рамках национально-регионального компонента, безусловно будет конфронтировать с идеологией общего курса отечественной истории, даваемого в рамках федерального компонента содержания образования и нацеленного на консолидацию единого образовательного и духовного пространства России.

Обрисованная ситуация лишний раз убеждает в неотложной необходимости выработки механизма межкомпонентного сопряжения содержания гуманитарного образования, в т.ч. механизма согласования содержания курсов истории, в частности, на уровне оценки общих («совместных») исторических событий и процессов, особенно если речь идет о событиях и отношениях конфликтного характера.

Без этих коррекций в системе организации содержания образования задача сохранения единства образовательного пространства России, и (что еще важнее) задача формирования в полиэтничной России единой российской нации вряд ли может быть эффективно реализована.