I. Татарский вопрос в России
Конгресс или сабантуй?
Татарская диаспора в России
Этническое составное федерализма в России, или Неискоренимость республик
Россия – федерация лишь по названию
Новая и старая регионализация
О вечных ценностях и цене мелких журналистов
Какой быть нашей Федерации?
Формирование антиджадидизма в Татарстане: новейшие тенденции
Valery Tishkov в роли унтера Пришибеева
Выступление на семинаре “Татарский вопрос в России”
Слово о детях лейтенанта Шмидта
Татарский вопрос в России: взгляд из Татарстана
Этноконфессиональный фактор в формировании стратегии развития татарско-мусульманской уммы в новой России
Нация и политика: татарский вектор
О деятельности Комиссии Исполкома ВКТ по разработке стратегии развития татарского этноса

Конгресс или Сабантуй?
(этнополитическое эссе)
Источник: Крис, 17 февраля 1997 г.

Опубликован указ Президента РТ о проведении в конце августа Всемирного Конгресса татар второго созыва. В связи с этим высказываются разные мнения. Убежден, что вопрос о Конгрессе имеет не только местное значение. Но мало кто из политической элиты это осознает.

Что касается прошлого Конгресса, заседавшего 19-21 июня 1992 г., то спустя пять лет можно сказать – он не стал событием. На днях мне пришлось услышать емкое определение данного мероприятия – сабантуй. Кое-кто и предстоящий Конгресс хотел бы направить по проторенной колее. Однако большого смысла в дополнительном сабантуе нет. В чем причина неудачи первого Конгресса? Главная заключается в том, что он был созван чрезвычайно поспешно, без должной подготовки. Объяснялось это тем, что тогда усилился Милли Меджлис и ему надо было что-то противопоставить.

Но беда в том, что политическая элита содержательную сторону предстоящего мероприятия отдала на откуп бывшим функционерам от КПСС разного уровня. Те на новые идеи были не способны в принципе. В итоге на Конгрессе "хлеба и зрелищ" было более чем достаточно, а организационной и по-настоящему глубокой работы практически не наблюдалось. Между тем, относительно идеи Конгресса предлагались и другие заготовки. В частности, в "Известиях ТОЦ" я сам опубликовал в мае 1992 г. "Концепцию Всемирного Конгресса татар". Там предлагалось выбрать на Конгрессе "Всетатарский культурно-национальный парламент" (ВКНП). Последний виделся и качестве "негосударственного органа, реализующего программу национально-культурной автономии и выступающего посредником между нацией и государственными органами". Кстати, группа интеллектуалов до Конгресса успела подготовить и проект "Концепции развития татарской культуры". Оставалось только создать орган, который бы занялся реализацией последнего документа. Пожалуй, в этом случае татары стали бы локомотивом выработки национальной политики в России.

Но не тут-то было. Конгресс, как известно, ограничился избранием исполкома, состоявшего в основном из государственных мужей, курировавших гуманитарно-культурные направления. К ним вскоре добавили еще несколько человек путем кооптации. Последние были людьми, занимающимися проблемами национального развития (я попал в исполком в их числе). Мы полагали, что раз на Конгрессе ничего не удалось сделать, то надо попробовать вдохнуть жизнь в исполком. О святая простота!

Очень узкий круг лиц для реализации указанной сверхзадачи подготовил проект устава исполкома (на Конгрессе выбрали орган, полномочия которого были абсолютно неопределенными!). В этот проект были заложены весьма интересные положения о создании в рамках исполкома ряда подструктур: "Совета общественных организаций", "Совета регионов и эмиграции", "Совета экспертов".

Короче говоря, если бы эти структуры реально заработали, то исполком стал бы тем самым культурно-национальным парламентом. Сегодня с сожалением приходится констатировать, что ни одно из указанных выше подразделений не было создано. Интересен мой опыт по "интеллектуализации" исполкома. Полагая, что при исполкоме нужно создать группу экспертов, я собрал весьма уважаемых людей и от их имени на заседании исполкома предложил разрабатывать тему "Национально-культурная автономия татар в условиях России и СНГ (основные принципы). Резко против выступил академик М.Закиев, заявивший, что "этим занимается ИЯЛИ, не надо зря тратить деньги". Конечно, ИЯЛИ ничем подобным не занимался никогда. Речь-то шла о подготовке нашего варианта закона о национально-культурной автономии и шире – о выработке некоторых общих идей относительно основ (принципов) национальной политики в РФ (замечу, что какие-то части нашей заявки потом реализовали А.Бурганов и Р.Тузмухаммедов – они предполагались в составе отмеченного выше Совета экспертов). На заседании исполкома наше предложение зарубили, затем похоронили еще кое-какие проекты подобного рода (скажем, предложение академика Р.Шакурова о проведении регулярных мониторингов социально-психологического состояния населения республики).

Лично для меня после всего этого стало ясно – интеллектуальной деятельности в рамках исполкома не ожидается. Оставалось только ритуально присутствовать на разного рода дежурных мероприятиях сего органа. Примерно такую же траекторию проделали и некоторые кооптированные члены исполкома, занимавшиеся практической деятельностью(например, Р. Ягфаров).

Осознаю, что все написанное – мое субъективное мнение. Оно кому-то может не понравиться. Наверняка со мной иные и не согласятся. Но я убежден в одном: рано или поздно всем актерам первого акта драмы Конгресса татар будет вынесен соответствующий вердикт.

А сейчас настала пора подумать о втором Конгрессе. Естественно, исходя из уже имеющегося, хотя и отрицательного, опыта, а также из перспективы развития, в первую очередь, РФ. Последний аспект проблемы осознается далеко не всеми политиками.

Наша политическая элита часто жалуется на отсутствие в России какой-либо национальной политики, на несовершенство действующей Конституции. Это – справедливо. Действительно, парламент России построен таким образом, что там обеспечено доминирование русских. Любая другая национальная группа или даже все национальные группы (меньшинства по отношению к русским) вместе взятые в принципе не могут парламентскими методами защитить себя. Такова конституционная реальность. Параллельно этому всякого рода ястребы типа Шахрая заявляют о необходимости ликвидировать республики в РФ, а фашиствующие политики, например, Жириновский, предлагают сослать татар в "первородину". Нетрудно понять, что такое государство лишено необходимой устойчивости. В поисках выхода из тупика предлагают как конституционную реформу (понимаемую совершенно по-разному различными силами), так и иные механизмы. В числе последних – образование Конгресса народов России (КНР). Хотя кое-кто из журналистов в Татарстане поспешил сравнить данный Конгресс с несостоявшимся Советом глав республик, на самом деле это совершенно разные структуры. Насколько мне известно, идея КНР была запущена Миннацем. Сомневаюсь, однако, что в Миннаце серьезно задумывались о том, что же они предлагают реализовать в лице КНР. Тут у нас раздавались голоса, что Миннац имеет в виду чуть ли не третью палату парламента. Ерунда, конечно, ибо таковая в Конституции не предусмотрена. Но при осмыслении проблемы Конгресса народов возникают и другие серьезные проблемы, скажем, такого рода – как организовывать выборы в этот орган? Действительно, придерживаться ли при этом "партийных" списков (т.е. списков различных национальных организаций, например, от ТОЦ, Иттифака и т.д.) или сделать их "внепартийными"? Как при этом нарезать избирательные округа – исходить из существующих административных делений или создавать какие-то иные ? Вопрос не простой, так как по числу татар Воронежская область и Башкортостан – далеко не одно и тоже. А если из-за ограниченности мест в будущем Конгрессе Воронежскую область опустить, то кто будет представлять интересы татар указанного региона в парламенте народов? Понятно, что они могут передать кому-то свои полномочия, но каков механизм этой передачи?

Когда начинаешь задумываться над поставленными вопросами, приходит осознание того, что КНР может быть только Конгрессом Конгрессов, т.е. органом, представляющим национальные Конгрессы. Нужен ли такой орган? Безусловно, ибо парламент России представляет только территории, а не народы. С другой стороны, парламент Татарстана не может говорить от лица всех татар, так как татары, живущие за пределами республики, его не выбирали и не контролируют его работу. Чтобы пояснить, что я имею в виду, приведу конкретный пример. Допустим, татары решили перейти на латинскую графику. Кто принимает решение об этом? Парламент Татарстана без воли всех татар это не может сделать. Следовательно, вначале такое решение должен принять общенациональный форум. Но в том случае, если после этого парламент Татарстана узаконит переход на латинскую графику, он не будет иметь возможности реализовать свою волю за пределами Татарстана. Тем более, если парламент РФ не поддержит данную законодательную инициативу. А так как на уровне парламента РФ сохранение кириллицы может быть объявлено государственной стратегией, возникает тупик: один народ будет в силу своей численности диктовать другому путь культурно-национального развития. По всем меркам такое положение неприемлемо.

Вот в таких ситуациях Конгресс народов России мог бы выступать в роли некоего буфера. Но при одном непременном условии – там должен господствовать принцип: один народ – один голос. Второй базовый принцип – решать вопросы на основе консенсуса. Конечно, с точки зрения идеологии и психологии сегодняшних россиян, это представляется делом немыслимым. Но жизнь не кончается днем сегодняшним. Да и крепкое государство не создашь попирая интересы относительно малочисленных, но отнюдь не малых народов. Так что рано или поздно придется принять новые правила игры в российском политическом пространстве. Думаю, что зря многие ключевые российские политики надеются на ассимиляцию "инородцев". Уж если сталинский каток и сусловско-брежневский режим с этой задачей не справились, то при рыночной экономике нас вряд ли удастся "растворить" в обозримом будущем. Реалистически мыслящим политическим деятелям России не мешало бы это иметь в виду.

Отсюда и особое место Всемирного Конгресса татар. Он мог бы стать становым хребтом Конгресса народов России. Однако не в том виде, в котором был созван в прошлый раз. Во-первых, тогда практически не было выборов в Конгресс (не секрет, что во многом географическое представительство татар было обеспечено благодаря региональным структурам ТОЦ). Во-вторых, у первого Конгресса отсутствовала общая концепция, структура. В-третьих, не был решен вопрос о финансированием деятельности структур, создаваемых на Конгрессе (я не считаю финансированием те деньги, которые добывались в госорганах республики через личные знакомства путем многочисленных визитов "на полусогнутых" к большому начальству).

Итак, выборы. Это единственный путь сделать будущий Конгресс легитимным (тот Конгресс, который завершает свой срок, не имел особых оснований вещать от имени всей нации именно потому, что не был избран народом). Но достичь желанной цели будет непросто, ибо придется решать целый комплекс взаимосвязанных задач: 1) определить квоту; 2) выработать принципы выборов;3) установить границы избирательных округов; 4) войти в контакт с высшей и местной властью как в РФ, так и в странах СНГ; 5) найти финансы на обеспечение избирательной кампании.

Так как каждая из выделенных проблем тянет за собой целый шлейф других вопросов, у организаторов второго Конгресса всегда может появиться желание "облегчить" свою задачу, выбрав какой-то более легкий путь (например, устроив выборы через существующие национальные организации, которые представляют фактически только себя). Но и результат при этом окажется соответствующим – Конгресс станет всего лишь одним из многочисленных общественных объединений, каких сейчас тьма. Не поможет и приставка "Всемирный", ибо на политическом небосклоне умеют отличать настоящее от пустых шаров.

Общая концепция и структура Конгресса. Есть два аспекта этой проблемы – содержательный и организационный. Пожалуй, в содержательном плане для Конгресса вряд ли можно придумать нечто лучшее, чем национально-культурный парламент (такие организации имеют поляки в США, мусульмане в Англии и т.д.). Это понимали и наши предки: тот Милли Меджлис, который был выбран в 1917 г. и являлся органом национально-культурной автономии, кроме министерства (назарата) финансов создал только два назарата – просвещения и по делам религии.

Парламентская деятельность, даже на ниве культурно-национальной, требует прежде всего интеллектуальных усилий, следовательно, под общую концепцию необходимо подобрать соответствующий состав делегатов. Структура конгресса во многом будет зависеть от общих задач, стоящих перед данным органом. Конгресс сам вряд ли сможет собираться часто. Поэтому его скорее надо признать съездом, на котором мог бы выбираться сам парламент ( или малый парламент, если угодно). Последний должен быть весьма квалифицированным по составу и фактически состоять из постоянно работающих тут парламентариев. Если ориентироваться на участие в создании Конгресса народов России, необходимо решить и проблему входа в его состав (квота, принцип выборов или делегирования туда и т.д.). Наконец еще один аспект. В чисто организационном плане Всемирный Конгресс татар не может работать в Конгрессе народов России (например, татарам Узбекистана там делать нечего). Следовательно, Всемирный Конгресс должен сам состоять из конгрессов татар, организованных в масштабах юридически признанных мировым сообществом государств. Главное звено среди них – это Конгресс татар России (существует ведь Еврейский конгресс России). Так что и чисто концептуально, и организационно решение этого вопроса должно быть подготовлено заранее.

Финансирование деятельности Конгресса. Как уже было указано, с финансированием первые проблемы возникнут еще на стадии выборов делегатов. Без вхождения в контакты с руководством стран СНГ, особенно РФ, этот вопрос не удастся решить. Захотят ли найти деньги для татар – другой вопрос. Далее, проведение самого Конгресса. На это в прошлый раз деньги выделял Татарстан, наверняка сейчас будет так же. Но вот как будут платить избранному на съезде органу (будь то исполком – наихудшая форма – или малый парламент). Это вопрос вопросов. Избранному органу, если он будет состоять из высококвалифицированных лиц, да еще освобожденных, придется платить много. Возьмет ли на себя Татарстан такие расходы? Если да, то эти расходы должны быть узаконены в бюджете. Если нет, то необходимо найти другие источники. Национальный бизнес? Не организован и слаб (в отличии от еврейского бизнеса). Специальный налог на татар? (Такая форма была предложена в 1917 г. , но о ее реализации информации нет.) Кто его будет собирать? Не превратится ли он в добровольное пожертвование, который, учитывая моральные нормы современности, ни к чему не обязывает? Ответа на поставленный вопрос нет. А он нужен еще до созыва Конгресса.

Думаю, что хватит и сказанного. Читатель, надеюсь, понял, что созыв Всемирного Конгресса татар – дело архисложное. Конечно, если не задуман большой-большой сабантуй. Но это, как говорится, совершенно иное дело – сабантуй всегда был традиционным сельским праздником и с политикой не увязывался.

Чтобы понять, что ожидается, придется немного подождать. Пока ситуация не совсем ясная. Однако скорое всего, будет изобретено нечто среднее между сабантуем и Конгрессом. Как такое чудо выглядит, сможет увидеть каждый в конце августа 1997 г. И тогда можно будет сказать – готова ли татарская нация участвовать в формировании большой политики или ее удел – развлечение на сабантуе.

Татарская диаспора в России
Звезда Поволжья, 12-17, 18-24.05 2002.

При обсуждении политически весьма актуального вопроса о субъектах Российской Федерации часто упускается из виду то, что за некоторыми из них стоят достаточно многочисленные народы, во многих случаях, по тем или иным причинам, не умещающиеся в рамки этих субъектов. Скажем, в случае с Татарстаном республика является не более чем вершиной татарского этнического айсберга. Понятно, что по этой причине проблема диаспор для России имеет не только внешнее измерение, связанное с так называемыми “соотечественниками”, но и внутренний план, имеющий отношение к диаспоре, расселенной в рамках Российской Федерации, но за пределами “собственного” государственного образования.

Феномен диаспоры весьма сложен, и поэтому общепринятое определение для него практически невозможно найти. Обычно под диаспорой понимается особая группа национальных меньшинств, определяемая как “значительная часть народа (этнической общности), живущая вне страны ее происхождения и образующая давно сложившуюся, высокоорганизованную, сплоченную, устойчивую, хорошо укоренившуюся и ставшую необходимой для принимающей страны, группу”. Но уже татарский случай дает много пищи для размышлений. Так, ряд групп татар (касимовские, астраханские, сибирские и др.) продолжают жить в исторических ареалах своего формирования и, с точки зрения формальной логики, не подпадают под категорию диаспор. Однако, если принять во внимание, что в Российской Федерации существует лишь одно, признанное федеральной Конституцией государством “татарское” этнополитическое формирование – Республика Татарстан, указанные группы, находящиеся за пределами этого государственного образования, могут считаться диаспорой. Правда, в том случае, если они сами того хотят. А тут ситуация непростая – скажем, среди татар существует течение, сторонники которого стремятся объявить “коренных” сибирских татар особым этносом. Если будет реализован этот проект – а в готовящихся проектах документов переписи 2002 г. сибирские татары уже включены в число самостоятельных этносов – вряд ли сибирских татар можно будет рассматривать как диаспорную часть татарской нации (хотя в этом случае возникают другие, подчас очень непростые новые вопросы: например, что делать с другими группами сибирских татар – с двойным самосознанием или самосознанием локально-регионального типа (мы – сибирские татары, сибиряки).

Особый случай – татары Башкортостана. До недавнего времени в документах общественных организаций эта группа, по официальным данным, насчитывающая 1 млн. 126 тыс. чел., признавалась автохтонной, а ее представители ориентировались на равноправный статус с другими этническими общностями Башкортостана. После принятия республиканского закона “О языках народов Республики Башкортостан” (введен в действие 15.02.1999 г.) ситуация изменилась, что видно и из решения ведущих татарских национальных организаций Башкортостана переходить к опоре на российский закон “О национально-культурной автономии”. Тем самым татары республики как бы дали понять, что они в республике отличаются от русских и башкир. Тем более, что начались прямые обращения к руководству Татарстана за поддержкой. Короче, татары Башкортостана стали вести себя как диаспора по отношению к национальному ядру, сосредоточенному в Татарстане. Что это такое – смена стратегического курса или тактический маневр? Тут этот вопрос ставится, но не предполагается давать на него ответ. Однако заметим, что любой статус группы создается не только какими-то объективными факторами, такими как длительность проживания, этнические истоки и т.д., но и усилиями интеллектуалов – именно последние оформляют групповые представления о самой общности. В этом плане интерес представляет следующее высказывание В.А. Тишкова, директора Института этнологии и антропологии РАН, содержащееся в его рукописи, посвященной историческому феномену диаспоры: “Сибирские, астраханские и даже башкирские или московские татары – это автохтонные жители соответствующих российских регионов, причем обладающие большим культурным отличием от казанских татар, и они ничьей диаспорой не являются. Общероссийская лояльность и идентичность вместе с чувством принадлежности к данным локальным группам татар подавляют ощущение некоей разделенности с татарами “основной территории проживания”. Хотя в последние годы Казань довольно энергично внедряет политический проект “татарской диаспоры” за пределами соответствующей республики”. Понятно, что г-н Тишков предлагает свое видение проблемы.

Говоря о той части татарской диаспоры, которую можно назвать внутрироссийской – она насчитывает около 3,8 млн. чел., нужно отметить, что ее федеральный центр всегда стремится держать в поле своего зрения. Так, в альманахе “Российский этнограф” в 1993 г. был опубликован документ, подготовленный годом раньше и озаглавленный “Материалы по проблемам межнациональных отношений в Российской Федерации, болевых точках и механизмах их урегулирования”. В рассматриваемом издании о татарской диаспоре есть следующие пункты: “Необходимо обратить особое внимание на агитационную деятельность национальных партий Татарстана в среде татарской диаспоры в России и предпринять усилия к ее прекращению, оговорив в межгосударственном договоре такие действия как недружественные; именно при нынешней администрации нужно закрепить в договоре минимальный характер вмешательства Татарстана в дела татарской диаспоры в России”. Далее, в разделе “Татарская диаспора в Поволжье”, говорится: “Проблемы и нужды татарской диаспоры в РФ требуют особо пристального внимания со стороны органов власти. Необходимо отбить инициативу у эмиссаров экстремистских татарстанских политических организаций, показать серьезные негативные последствия для большинства российских татар обособления Татарстана”. Документ противоречив: с одной стороны, татарской диаспоре предлагается проникнуться пониманием “вредности” так называемого “обособления Татарстана”; с другой стороны, предусматривается большую часть татар – тех, кто живет за пределами республики – отсечь от Татарстана. Это было написано довольно давно и отражает настроения российской элиты тех лет. А как обстоят дела в данном плане сейчас?

Представления о современных тенденциях дают несколько публикаций. Прежде всего, это статья пензенского губернатора, члена комитета Совета Федерации по науке, культуре, образованию здравоохранению и экологии В. Бочкарева, под названием “Куда ведет в России национальный вопрос?” Заявив, что в конце XX в. в России остались только две крупные “этнические проблемы” – чеченская и “мусульманская” (последнюю он связывает главным образом с татарским населением), губернатор свою принципиальную позицию изложил так: “В конечном счете этнизированных субъектов в составе России быть не должно”. По его мнению, все национальные вопросы необходимо решать “исключительно на уровне местного самоуправления” через механизм национально-культрной автономии. Этот автор, таким образом, вышел на проблему диаспоры, но ставить ее конкретно не стал. А жаль, если бы он такой шаг сделал, предложенный им подход не выглядел бы таким однозначно простым. Поэтому необходимо обратиться к другим, более фундаментальным публикациям на этот счет. Внимание в данном случае привлекают материалы прошедшей в 1998 г. Москве научной конференций “Многонациональная Россия: ” история и современность”. Тут обсуждались оба аспекта национальной проблематики – национального этнополитического центра и диаспоральных групп. Применительно первому аспекту А.Д. Боготуров считает “культурную автономию... провинций... неизбежным злом” заявляя, что “не приходится помышлять…о ликвидации... культурных привилегий этнообразований”. “Но, – продолжает он, – целью федеральной политики... должна явиться фактическая девальвация ценностей этих привилегий при их формальном сохранении”. Каким же образом? Суть его рецепта сводится к тому, чтобы “способствовать созданию условия для свободной конкуренции местных культур с... русской не только в общероссийском культурном пространстве, но и непосредственно на местах” через прямую государственную поддержку русской культуры и языка, а также через множество конкретных механизмов, в числе которых и фактическое квотирование представительства русских в научных учреждениях гуманитарного профиля, вузах, СМИ и т.д. Короче, на уровне РФ и ее субъектов предлагается проводить политику приоритетности русского языка культуры. С другой стороны, один из докладчиков – В.Р. Филиппов, в докладе, посвященном национально-культурной автономии, развивает идею о том, что федеральный закон “О национально-культурной автономии”, “вероятнее всего, приведет к дальнейшей политизации этничности в Российской Федерации”. Почему? Да потому, что этот закон, оказывается, в сферу компетенции национально-культурных автономий включил и “социальные интересы” этнических групп, которые, по мнению данного автора, “отличны” от культурных интересов. Ясно, что В.Р. Филиппов предлагает дальше урезать и без того куцые возможности, заложенные в законе о национально-культурных автономиях, особенно его заботит возможность участия этнических групп в политической жизни РФ.

Таким образом, при обсуждении проблемы татарской диаспоры мы должны учитывать распространенность в России подобных настроений, ибо они создают сейчас политическое поле, в котором татарской диаспоре, да и не только диаспоре, придется действовать.

Теперь хотелось бы вкратце остановиться на вопросе о внутренней динамике самой татарской диаспоры. В развитии татарской диаспоры постсоветского времени можно выделить три основных этапа: до июля 1992 г., июнь 1992 – август 1997 гг., с осени 1997 г. по современный период.

На первом этапе вначале происходил процесс обретения татарами собственной диаспоры, а затем начался поиск путей ее соединения с национальным этнополитическим центром в советском варианте. На втором этапе произошел переход к полугосударственным, но уже несоветским формам работы с татарской диаспорой. На третьем этапе наметилось движение к использование федерального закона “О национально-культурной автономии” для наполнения реальным содержанием проекта общетатарской НКА, в том числе и путем формирования общих задач для всей татарской диаспоры. Обратимся к конкретному рассмотрению особенностей каждого из выделенных этапов.

Вопрос о татарской диаспоре бы одним из ключевых в программных документах национального движения в конце 1980-х годов. В частности, уже в первой программе ТОЦ (1989 г.), в разделе “Национальная государственность и права татарской нации”, была поднята проблема татар, живущих за пределами Татарстана. Этому предшествовало довольно большое число публикаций об этих группах в печати. В программе ТОЦ была указана необходимость “выработки механизма обеспечения конституционных прав... удовлетворения... культурных потребностей... татар на всей территории СССР” и предложена следующая модель действия:

1) Создание в Совете Национальностей Верховного Совета СССР постоянной комиссии по делам татарского населения и образование аналогичных комиссий в республиках, областях и краях, городах и районах со значительным числом татар.

2) Разработка и реализация правового механизма, регулирующего взаимоотношения органов Татарстана с группами татар, живущими вне республики, по вопросам этнокультурного блока (язык, культура образование, наука).

3) Достижение “определенного перераспределения бюджетов и материальных ресурсов СССР и РСФСР в пользу Татарии” в связи с необходимостью возложения на Татарстан функции удовлетворения культурных запросов живущих за пределами республики татар.

4) Предлагались три варианта организации национальной жизни татар за рамками Татарстана:

а) В районах компактного проживания – создание разных уровней территориальных автономий (национальные сельсоветы, поселковые, районные, окружные и областные формирования);

б) При некомпактном расселении – путь национально-культурной автономии;

в) В Башкортостане предпочтение отдавалось соблюдению равенства прав татар и башкир, а татары определялись как “коренное население”.

В марте 1990 г. на II Пленуме ТОЦ была принята и специальная резолюция “О подготовке культурно-национальной автономии татарского народа”, предусматривающая включение в будущую Конституцию Татарстана пункта об ответственности республики за национально-культурное развитие татарской диаспоры. На пленуме говорилось и о необходимости создания группы экспертов с целью разработать проект закона СССР о культурно-национальной автономии. До принятия этого закона (на “переходный период”) участники пленума предусмотрели подготовительные меры (учет и изучение национально-культурных потребностей татарской диаспоры; отсылка во все уровни власти обращений с требованием перераспределения финансовых и материальных ресурсов в пользу Татарстана для оказания помощи диаспоре в обеспечении ее культурно-образовательных потребностей; создание при Совете Министров республики отдела по делам диаспоры).

В 1991 г. была принята вторая программа ТОЦ (ВТОЦ), где проблема диаспоры была поставлена как в теоретическом, так и в прикладном планах. В первом аспекте было отмечено, что “национальный суверенитет татар, разбросанных по всей территории СССР, может быть реализован только при сочетании территориального принципа построения государственных и общественных структур нации с экстерриториальным”. Кроме Татарстана и Башкортостана, территориальные формы обустройства татар предлагались в Тюменской области (округ) и в Нижегородской области (национальный район). Формой же реализации суверенитета всей нации был признан “Милли Меджлис”, созываемый как орган национально-культурной автономии татар. Экстерриториальная автономия виделась в классической форме: советы НКА, выбранные по национальным куриям, венчаемые Милли Меджлисом как общенациональным парламентом. Функционирование этой структуры предполагалось основывать на “национальном налоге” в виде той доли государственного бюджета, которая шла на местах на развитие национальной культуры и образования. Касаясь вопроса о закреплении ответственности Татарстана за культурно-языковое воспроизводство татарской диаспоры, документ предложил республике закрепить взаимные обязательства Татарстана и других республик, областей (краев) отдельными договорами. При этом предполагалось, что в пользу Татарстана будет сделано бюджетное перераспределение необходимых средств. По отношений к Башкортостану сохранилась прежняя формула – соблюдение равенства, однако программа гласила, что гарантом такого равенства в республике может быть только двухпалатный парламент с палатой национальностей, выбираемой по национальным куриям. Допускалась также (в качестве средства давления) возможность “подготовки населения бывшей Уфимской губернии к национально-территориальному самоопределению”.

Наступил 1992 г., бывший во многих отношениях поворотным для татар. В этом году и проблема татарской диаспоры была поставлена достаточно остро. Уже в начале года – 10 января 1992 г., состоялся учредительный съезд Всетатарской ассоциации “Магариф”, принявший свой программный документ – “Концепцию развития татарского просвещения”, в котором проводилась идея создания единой татарской системы просвещения с центром в Татарстане. А в “Обращении”, принятом на этом съезде, было высказано требование “организовать отдельное министерство по делам татар, живущих вне республики, и во всех учреждениях, связанных с духовной жизнью нации, создать соответствующие структуры”. Далее предлагалось обеспечить участие депутатов разного уровня “из районов проживания татар”, в работе парламента республики. Участники съезда, предложив правительству Татарстана заключить с каждым регионом, республикой, где имеется татарское население, договора с целью удовлетворения его культурных запросов, отметили, что в этих договорах “должна быть предусмотрена передача научно-методического руководства в областях татарской культуры и просвещения Татарстану, при переводе в бюджет (республики – Д.И.) тех расходов, которые им на это затрачиваются”. В начале февраля (1 – 2 февраля) 1992 г. был созван форум, объявленный “общенациональным” – “Всетатарский курултай”. На этом съезде произошло избрание представительного органа – Милли Меджлиса, принятие пакета документов (“законов”), регламентирующих деятельность этого органа. Среди целей Милли Меджлиса выделялось и “содействие в достижении для татарского населения, проживающего за пределами Татарстана, национальной и культурной автономии”. Фактически, Милли Меджлис оказался первым, хотя и из-за своего поспешного и непродуманного созыва, неудачным опытом реализации известной идеи ТОЦ об экстерриториальной автономии всей татарской нации.

После успешного завершения референдума по статусу Татарстана официальными органами был инициирован созыв Всемирного конгресса татар (19 июня 1992 г.), впервые в значительной мере объединившего всю татарскую диаспору. На конгрессе было заявлено о необходимости единства татар всего мира под знаменем “национального обновления”. Избранному Исполкому ВКТ в качестве одной из базовых задач было вменено “регулярное взаимодействие с татарской диаспорой”, а в “Положении” об этом органе, вскоре утвержденном Кабинетом Министров республики, было зафиксировано, что Исполком в числе прочих будет иметь и задачу “разработки механизма осуществления культурно-национальной автономии татарского народа в регионах его компактного проживания”. Накануне проведения ВКТ второго созыва (28 – 29 августа 1997 г.) деятельность Исполкома была подвергнута жесткой критике именно за плохую работу с татарской диаспорой. Так как к этому времени был принят федеральный закон “О национально-культурной автономии”, на него было обращено особое внимание. Президент РТ М. Шаймиев в своем выступлении прямо заявил, что данный законодательный акт “способствует объединению татарской диаспоры в государственном масштабе”. Выступавшие делегаты Конгресса также подчеркивали, что закон открывает для диаспоры “большие возможности нового качества консолидации с Татарстаном”. На конференции, состоявшейся в рамках Конгресса (тема: “Татары в современном мире”), по итогам обсуждения были приняты рекомендации, в числе которых и о том, что необходимо расширять “научные, экономические и культурные связи с татарскими диаспорами ближнего и дальнего зарубежья”, а также стремиться максимально привлекать капиталы этих групп “для инвестирования в экономику РТ”. В рекомендациях содержался и пункт об объединении усилий ученых республики и диаспоры “при разработке социально-экономической и правовой модели РТ”.

После Конгресса представители татарской диаспоры начали весьма интенсивно образовывать региональные национально-культурные автономии. В результате совместного заседания представителей четырех региональных НКА татар (Санкт-Петербурга и Ленинградской обл., Свердловской, Саратовской и Ульяновской областей) 20 мая 1998 г. была создана Федеральная НКАТ со штаб-квартирой в г. Казани. Сейчас ФНКАТ объединяет до полутора десятка региональных НКА. Так как руководящим органом ФНКАТ стал Совет, который возглавил являющийся одновременно председателем Исполкома ВКТ академик И.Р. Тагиров, по факту ФНКАТ стала формой организации структурных подразделений ВКТ. 25 сентября 1998 г. ФНКАТ прошла регистрацию при Министерстве юстиции РФ (регистрационный № 3577) и с тех пор имеет тенденцию к дальнейшему расширению своего состава.

Новая структура, отражающая интересы диаспоры, начала с обращения в федеральные органы власти РФ – 24 июня 1999 г. – в адрес председателя Государственной Думы РФ Г.Н. Селезнева от имени ФНКАТ ушло письмо, содержащее ряд предложений по изменению федерального закона “О национально-культурной автономии”. Суть предложений сводилась к обеспечению большего допуска НКА к участию в работе местных органов власти и управления, в том числе и к контролю над распределением расходов в сфере культуры и образования. Через некоторое время в Москве состоялось (10 февраля 2000 г.) выездное заседание Исполкома ВКТ и Совета ФНКАТ, посвященное годовщине подписания договора от 15 февраля 1994 г. На заседании подчеркивалось, что “Татарстан играет возрастающую роль в удовлетворении духовных потребностей российских татар...” Далее говорилось, что “конструктивное взаимодействие Татарстана с федеральным центром и российскими регионами служит альтернативой силового решения национальных и региональных проблем”. Наконец было констатировано, что постепенно “формируется механизм решения национальных проблем”. При этом особо была выделена роль НКА, “нарабатывающих (в регионах) практический опыт взаимодействия национальных общин с органами государственной власти и управления”. Несмотря на то, что это заседание проводилось в специфических условиях нарастания угрозы против суверенитета Татарстана, собравшиеся приняли ряд конкретных решений:

1) Усилить государственную поддержку НКА татар;

2) Обеспечить открытие телерадиовещания на языках народов России и федеральной татарской газеты;

3) Заключить межправительственные и межрегиональные соглашения по развитию культуры, образования и СМИ народов России.

Как видим, татарская диаспора постепенно нащупала достаточно новаторские формы организации деятельности в общероссийском масштабе. Хотя организационный период ФНКАТ еще не завершен (пока многие необходимые структуры отсутствуют), новая общетатарская организация начала вести разговор с федеральными органами от имени всей диаспоры, правда, до диалога с ними еще далеко.

Опираясь на проведенный обзор динамики диаспоры за последние десять лет, хотелось бы сформулировать некоторые общие положения о роли внутрироссийской татарской диаспоры в развитии процесса федерализации России:

1. По многим объективным причинам татарская диаспора, проживающая в российских регионах, является активной силой, отстаивающей углубление процесса федерализации страны. Среди этих причин главной, пожалуй, является то, что Татарстан в силу особенностей развития советского периода стал тем этнокультурным ядром, без которого нормальное национально-культурное воспроизводство татарской диаспоры попросту невозможно, так как все основные институциональные формы производства “высокой” культуры татар сосредоточены в рамках этой республики. А современную национальную культуру без них создавать невозможно. Поэтому попытки декларировать идею о “муниципальном” уровне культуровоспроизводства для татарской нации не более чем заблуждение, если не провокация. Татарская диаспора это прекрасно понимает.

2. С другой стороны, в российских регионах и даже республика, в отстаивании татарами своего фундаментального права на сохранение и развитие своей этнической культуры есть огромные трудности. Одним из наиболее показательных примеров на этот счет является федеральный закон “О национально-культурной автономии”, не содержащий никаких механизмов получения доступа к бюджету на нужды в культурно-образовательной сфере, будь то на местах или на федеральном уровне. Именно это обстоятельство, а не только естественное желание сохранять исторические и культурные связи со своим этнополитическим центром, заставляет татарскую диаспору объединяться вокруг Татарстана.

3. При сохраняющихся условиях татарская диаспора, несомненно, будет вынуждена пытаться “политизировать этничность”, в том числе и лоббируя свои интересы через республиканские органы власти и управления. Поэтому любые попытки урезать права Татарстана приведут в действие невидимую часть татарского “айсберга” – татарскую диаспору, так как для нее существование республики в сложившихся реалиях является гарантом ее этнокультурного выживания, даже – политического статуса.

Этническое составное федерализма в России,
или Неискоренимость республик
Звезда Поволжья, 8-14.02 2003.

Оценка роли этнического фактора в процессе федерализации России – дело нелегкое. По вопросу о том, какой должна быть Российская Федерация, существует очень большой разброс мнений: предлагаются модели, основу которых составляют этногосударственные образования или альтернативные им варианты, базирующиеся на чисто территориальных единицах. Последние все больше представляются как весьма крупные “земли”. Такой территориалистский, внеэтнический подход имеет явную тенденцию к усилению. Пока политическая практика зиждется на некоторой средней линии, когда обе крайние модели сосуществуют. Но весь вопрос в том, насколько продолжительным может быть такое симбиотическое состояние. И тут на передний план начинает выходить общий дух россиян, который должен стать для московской бюрократии стартовой точкой. Центральная бюрократия после прихода к власти В. Путина получила от широких масс россиян карт-бланш на новый виток преобразований. Учитывая общую направленность коллективного бессознательного этого большинства, стремящегося ликвидировать этнически окрашенные субъекты, действия правящей элиты России, пока направленные на сокращение якобы чрезмерных прав ряда субъектов, особенно национальных республик, в ближайшее время могут дойти и до полной отмены одного из двух до сих пор применявшихся в государственном строительстве в России принципов, а именно – этнического.

В такой ситуации логичным является вопрос о целесообразности и возможности такого шага. Но тут имеется и более широкая проблема, которую я бы сформулировал так: а является ли вообще Россия федерацией? Эта проблема важна, ибо при ее рассмотрении может оказаться так, что и вопрос о ликвидации республик будет стоять иначе.

По существующему положению, несмотря на название России, включающее слово “Федерация”, и даже на квазифедеральную Конституцию государства, это государство вряд ли можно считать федерацией. Почему? Да потому, что при существовании в составе России национальных образований, на общегосударственном уровне институты согласования этнических интересов начисто отсутствуют. А российский парламент из-за доминирования там депутатов этнически преобладающей в стране группы, вообще не может быть тем местом, где этнические интересы могли бы быть проявлены, а тем более отстаиваемы. Далеко не случайно, что на уровне российского парламента ни разу не обсуждались этнические проблемы населяющих страну народов, за исключением мер чрезвычайного типа, вроде чеченского случая или аналогичных, а также таких, как узаконение так называемой национально-культурной автономии, направленной в духе этого закона не на этнокультурное развитие народов, а на разрушение национальных республик. Свежий пример из этой серии – готовящаяся в Государственной Думе России атака на решение парламента Татарстана о восстановлении татарского алфавита на основе латинской графики.

После недавних головокружительных успехов “федералов” в их борьбе с “суверенами”, в разгоряченных головах первых возникла заманчивая и, по их мнению, легко осуществимая идея покончить одним ударом с государственно организованными нациями в России. Из московских кабинетов план, видимо, представляется безупречным, хотя, если обдумать чеченский случай, он не казался бы таким уж идеальным. Но на этот, вожделенный определенными силами в государстве, проект нужно бы посмотреть поглубже, тогда, быть может, он предстанет совсем в другом свете.

Прежде всего отмечу один методологический порок, присутствующий в менталитете московского чиновничества как наследие староимперского образа мышления. Дело в том, что оно видит в республиках, то есть внутренних государствах-нациях, хозяйственно-экономический комплекс, упуская из виду, что за республиками еще скрывается другая реальность, а именно – этнонации (то, что на Западе называют “этниями”). Между тем этнонации являются очень сложными этнокультурными комплексами, обладающими внутренней структурой, которая хотя и сложилась во многом в советский период и трансформировалась в последнее десятилетие, на самом деле в ряде случаев имеет гораздо более глубокие исторические корни (напомню только, что до 1917 года были изданы 15 тыс. наименований татарских книг, общий тираж их составил около 50 млн. экземпляров; до революции издавалось свыше 100 татарских газет и журналов; татарский театр возник еще в начале XX века и т.д.). Что касается современного татарского этнокультурного комплекса в Татарстане, то он включает в свой состав более 1200 татарских школ и гимназий, где работают десятки тысяч учителей, самостоятельные татарские факультеты и кафедры в вузах, сотни татар-преподавателей в них, АН Татарстана, в числе прочих состоящую из 4 гуманитарных институтов с несколькими сотнями академических ученых, разветвленную сеть татарских СМИ (газеты, журналы, радио, телевидение), которые обслуживают большой контингент журналистов, издательства, татарские театры, систему татарских махалля (их более 1 тыс.), религиозных учебных заведений, включая Россйский исламский университет и многое другое. Приведенный набор социальных институтов, а он еще далеко не полный, десятками нитей связан с органами управления Татарстана, с чиновниками разного уровня, в т.ч. и неформальными отношениями. Тут есть свои идеологи, группы влияния, политические лидеры, имеется внутренняя иерархия. Короче, это общество. Из-за неоднородности этнической композиции республиканского сообщества, оно включает отработанные десятилетиями внутренние механизмы баланса интересов, включая и этнические интересы. Зачастую эти механизмы являются очень тонкими, могущими быть разрушенными в одночасье при неумелом вторжении извне.

Так вот, одно дело, когда высшее московское чиновничество выстраивает “во фронт” представителей местных политических элит, в большинстве из-за коррумпированности попросту находящихся на крючке у определенных федеральных структур, и совсем другое дело, когда очередной необдуманный шаг по так называемому “укрупнению субъектов” или нечто подобное приводят в действие всю махину этнонации с десятками тысяч акторов, отстаивающих свои личные интересы как часть общеэтнического интереса. Сильно сомневаюсь, что в таком случае эти “преобразования” смогут быть реализованы. Они могут, конечно, быть реализованы, но с очень большими потерями для будущности российской государственности.

Можно представить, что Татарстан ликвидирован и отнесен в ведение какого-нибудь Приволжского округа. Что в этом случае будут делать чиновники этой супергубернии со всем татарским этнокультурным комплексом (а ведь рядом еще будут точно такие же башкирский, чувашский и т.д. комплексы)? Даже для содержания только национальных школ надо иметь вузы, готовящие кадры учителей, специалистов, способных писать учебники, академических ученых, дающих базу для написания учебников и многое другое. Стало быть, неизбежно возникает АН Приволжского округа… А попутно и весь татарский этнокомплекс…

На этом дело не остановится: надо будет согласовать интересы живущих в округе народов, в т.ч. и в сфере применения их языков, трактовки их истории, учета их культурных потребностей. Дело закончится тем, что в Приволжском ландтаге начнется обсуждение вопроса об этнических квотах и защите национальных интересов. Думаете, что нерусские, вес которых из-за размеров округа будет меньше, чем в республиках, не будут представлять реальную политическую силу? Ничего подобного, разные русские группировки в борьбе за власть будут стремиться опереться на эту силу, что невозможно вне учета их интересов... Так что Приволжский округ будет на самом деле отчасти штатом Идель-Урал.

Если кто-то в Москве полагает, что татары боятся всяких укрупнений, то он сильно ошибается – нас много и при любом раскрое татары будут представлять политическую силу. Даже татарстанская элита, сильно “привязанная” к республике, не проявляет особой озабоченности по этому поводу. Не случайно недавно президент Татарстана М. Шаймиев прямо высказался в том духе, что Татарстан готов принять в свой состав соседей, желающих влиться в республику. На самом деле это было полемическое заявление. Татарстан готов рассмотреть и другие варианты укрупнения, но при определенных условиях. Главное из них – идти не за прямыми линиями, проведенными на картах в московских кабинетах, а через согласование интересов, путем переговоров. Мы же все видим, как борются в мире этнонации за свои интересы. Почему мы должны быть исключением? В ходе возможной интеграции в крупные территориальные образования важно все, не исключая и этнические проблемы. Скажем, почему это татары не должны озаботиться статусом татарского языка в предполагаемом к реализации укрупненном субъекте? Такого просто быть не может.

Многие ученые в мире полагают, и я присоединяюсь к ним, что этнонации трудноуничтожимы. Есть вариант крайних мер – скажем, путем массовых репрессий, насильственной ассимиляции поставить народы на колени. Но в России это вряд ли возможно. В том числе и потому, что, как показывает чеченский случай, такой путь никуда не ведет, точнее, ведет к общему одичанию и разрушению государства.

В постсоветской России существуют две теории: согласно одной из них, республики, т.е. республиканские структуры, создают нации, а согласно другой – этнонации выстраивают республики (государства-нации). Я придерживаюсь второй теории, хотя признаю, что в первой теории тоже есть доля истины. Поэтому полагаю, что пока есть этнонации, будут и этнически окрашенные субъекты. Идея отделения этносов от государства в российских рамках нелепа и неосуществима. Хотя бы потому, что современное общество не может существовать без “высокой” культуры, которая не воспроизводится без государственных институтов. Это означает, что этнонации будут обязательно стремиться стать государственно организованными нациями. Стало быть, в России республики неуничтожимы, по крайней мере, в обозримой перспективе. Отсюда вывод: здравомыслящие политики при государственном строительстве в России обязаны постоянно держать в поле зрения этническое составное будущей российской государственности. А форма реализации этого базового принципа – это дело другое, тут возможны разные варианты. Об этом и надо дискутировать, а не о том, что завтра все проснутся в “губерниях”, возникших в воспаленном воображении великомосковских бюрократов.

Россия – федерация лишь по названию
Время и деньги, 28.02 2001. Приводится с сокращениями.

Можно ли считать современную Россию федерацией? Этот вопрос, которым задаются сегодня многие интеллектуалы и политики, отнюдь не праздный, ведь несмотря на то, что за национальными республиками РФ стоят многие достаточно крупные этносы, фактически на государственном уровне институты согласования этнических интересов полностью отсутствуют.

Совет Федерации, который мог бы выступать в этом качестве, трансформировался в орган, который уже вряд ли представляет территории. К тому же его дальнейшая судьба остается неопределенной. В Государственной Думе, в силу абсолютного преобладания депутатов, представляющих этническое большинство в России, интересы других народов невозможно ни выражать, ни тем более отстаивать. В российском парламенте специфические проблемы населяющих страну народов не обсуждаются. Ну а такая структура, как "Ассамблея народов России", необходимость которой была признана многими интеллектуалами и политиками, осталась политическим проектом.

До сих пор Россия строилась на основе как административно-территориальных, так и этногосударственных образований, но в последнее время в печати все чаще речь заходит о создании укрупненных субъектов, не имеющих отношения к этносам. Поэтому в республиках возникает вопрос – какой вектор государственного строительства возобладает в России в ближайшем будущем? Местные элиты, во всяком случае в Татарстане, полагают, что со времени прихода к власти и В.Путина правящая бюрократия страны получила от широких российских масс карт-бланш на новый виток преобразований, включающих и укрепление российской государственности, под которым, в частности, имеется в виду наступление на этнически окрашенные субъекты. Оно уже началось – пока под лозунгом сокращения чрезмерных прав субъектов, приведения в соответствие с федеральными их законодательств. Далее дело может дойти и до полного отказа от этнической основы государственного строительства.

Когда в головах разгоряченных недавней легкой победой над "суверенами" представителей так называемых федеральных структур сформировалась заманчивая, на их взгляд, идея одним ударом покончить с государственно организованными нациями в лице республиканских сообществ, необходимо трезво оценить возможные последствия этого шага. Тогда, вероятно, план, который в высоких московских кабинетах представляется безупречным, покажется не таким совершенным – более того, крайне опасным для политической будущности российской государственности. Что же упускается из виду Центра?

Республики – это не только хозяйственно-экономические комплексы, но и внутренние нации-государства, которые являются еще и политическим выражением этнонаций. Последние же имеют весьма сложную структуру, далеко не всегда складывавшуюся в советский период.

Коснусь проблемы внутренней федерализации самих национальных республик. Об этом дискутируют мало, что объясняется двумя причинами. С точки зрения федеральной бюрократии использование "ущемленных" местных русских в роли "пятой колонны" кажется выгодным, так как оно позволяет вмешиваться из Центра в дела республик. Правда, при этом упускается из виду, что использование технологии "московской руки" является далеко не лучшим способом решения существующих проблем. Например, борьба местных "федералов" против положения о необходимости знания кандидатом в президенты Татарстана обоих государственных языков, поддержанная в Москве, на самом деле разрушает конституционное поле республики, поэтому татарской частью населения не может быть принята. Разве для федеральных политиков конфронтация с татарами является задачей N 1? Вряд ли. Но и "суверены" боятся внутренней федерализации республики. Почему? Да потому, что республиканские элиты не хотят делиться властью, а при организованных формах отпора их единоличной власти им придется потесниться.

Кстати, обсуждаемая проблема связана не только с положением русских в республиках, она касается и многих других народов. Скажем, в Башкортостане сильно ущемлены права не только русских, но и татар. Кроме того, в этой связи необходимо отметить и республики, имеющие бинарные структуры (Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия) и еще более сложную композицию (например, Дагестан). Во всех случаях большинство имеющихся в республиках проблем этнического плана могут быть решены лишь посредством институализации национальных общин.

Вариантов действия может быть много: от выборов по национальным куриям, этническому квотированию депутатов до двухпалатных парламентов (с одной палатой национальностей) и создания внутренних "земель" (кантонов) по национальному признаку. Любые из этих вариантов имеют недостатки, но без них еще хуже.

Понятно, что возможность усиления во внутриполитической жизни республик этнического начала устраивает не всех. Тем не менее это шаг к демократии. Что происходит сегодня? В республиках этнические группы, даже самые крупные, стали фактически заложниками друг у друга, а в еще большей степени – у местных автократических режимов, паразитирующих на поддержании "равновесия". Если бы национальные общины выступали как независимые политические силы, открыто формулирующие и отстаивающие в парламентах свои подлинные интересы, не осталось бы места ни для крайних вариантов национализма, ни для полностью автономных от народа политических элит. Более того, если нет детально разработанной модели реализации нормальных этнических интересов национальных общин, включая и представительство на политическом уровне, никакая "республиканская" (татарстанская, например) нация не появится. А что же возникает? Возникает всего лишь неустойчивая, поддерживаемая необходимостью повседневного выживания в трудных условиях, общность. Политически она оформляется как "бедная демократия". Такие системы могут существовать только при всеобщей нищете. Но как только начнется экономический рост, эта модель рухнет. Мне кажется, что было бы разумным с самого начала опираться на этнический фактор, используя его в созидательном направлении и сделать его одним из элементов формирования демократии в республиках.

Печально, что об этом мало кто думает. А московские политические круги вместо того, чтобы заниматься фундаментальными вопросами национальной политики, занялись совершенно неконструктивной политикой безумной централизации и восстановления в республиках пошатнувшейся роли русских через усиление присутствия в субъектах пресловутой "московской руки". Замечу, что функцию такой "руки" может выполнять и институт окружного инспектора. Опыт Татарстана показывает, что при окружном инспекторе усиливается концентрация так называемых "федералов", особенно русских оппозиционных сил. Возможные последствия такого развития, когда вокруг разных властных структур начинают собираться разные этнические группы, Москвой совершенно не просчитаны.

И последний сюжет. При всей интенсивности обсуждения проблематики “Центр – субъекты”, из поля зрения аналитиков и политиков выпал круг вопросов, связанных с функционированием этнокультурного поля. Между тем для полиэтничного, поликультурного государства – а Россия именно такое государство – они имеют первостепенное значение. Появившиеся в последнее время бездумные стремления со стороны Центра вмешиваться в эту весьма тонкую сферу скорее свидетельствуют о полном отсутствии у центральной элиты понимания того обстоятельства, что навязываемая ею модель культурной политики в республиканских сообществах не может быть принята.

К примеру, думские круги начали атаку на Татарстан по поводу изменения татарской графики. Между тем этот шаг был сделан на основе решения Всемирного конгресса татар (1997 г.) и закона, принятого Государственным Советом Татарстана (1999 г.). Комиссии же Государственной Думы РФ признали этот переход нежелательным, заявив, что он приведет к этнокультурному обособлению татар от других народов России, к дистанцированию республики от федерального Центра, даже к "духовной экспансии Турции в этом субъекте". Резюме – данный шаг Татарстана "угрожает национальной безопасности России".

В связи с такой постановкой у меня возникает множество вопросов, но главный из них такой: намерена ли Москва отныне контролировать и татарский алфавит, и если да, то как она это будет делать? Насколько шаги Москвы, направленные на "приведение в соответствие" культурной политики Татарстана, будут соответствовать нормам федеративного государства? Понятно, что при настоящем федерализме Центр должен бы думать о том, как помочь своему субъекту в этом весьма нелегком деле (в том числе и из-за дисперсного расселения татар). А пока что мы получаем завуалированные угрозы, что в случае перехода Татарстана к латинице от нас отрежут диаспору и в российских регионах сохранится кириллица. По-видимому, это надо понимать так, что татар, живущих за пределами Татарстана, федеральный Центр считает своей собственностью.

Аналогичная коллизия возникает сейчас вокруг так называемого регионального образовательного компонента. Я остановлюсь на преподавании в школах истории. Ситуация развивается так: вначале в российской печати было высказано мнение, что история народов республик неправильно отдана в руки самих республик, их министерств народного образования. Затем из Москвы стал предлагаться вариант "встраивания" местной истории в общероссийский образовательный комплект – в данном случае – в российскую историю. То, что "встраивается", называется "модулем". При этом мнения республик никак не принимаются во внимание. В итоге история написана именно как русская история, о других народах говорится в той мере, в какой они связаны с русской историей. А как же быть с историей других наций, которые далеко не всегда "сопрягаются" с принятой в Центре? Только при самом поверхностном подходе можно думать, что истории народов, особенно крупных, имеющих глубокие следы в прошлом, можно просто так "вставить" в какой-то общий комплект. "Федералы" же исходят из того, что система народного образования принадлежит им. На самом деле она содержится за счет налогов, которые платят все народы России. Эту истину в Москве пока не осознали.

Приведенные примеры показывают, что даже в такой базовой сфере, как культурное поле, многонациональность России практически воспринимается как нечто внешнее, а не как принципиальный компонент. Именно такое положение и свидетельствует о самом поверхностном характере федерализации России.

Всякие попытки вытеснить в России этническое начало за рамки государственного строительства, культурной политики в перспективе обречены на провал. Можно над этнонациями одержать временную победу и даже достичь каких-то успехов в деле крайнего централизаторства. Но с точки зрения общей судьбы народов России они будут мнимыми.

Новая и старая регионализация
Звезда Поволжья, 11-16.05 2001.

Эксперт нашей редакции, доктор исторических наук Дамир Исхаков анализирует документ группы Щедровицкого “На пороге новой регионализации России” (Нижний Новгород, аппарат полпреда Кириенко), который заместитель директора Центра экономических исследований Татарстана, кандидат социологических наук, ведущий телеобозрения “Итоги недели” Леонид Толчинский назвал “психотропным” орудием “зомбирования” чиновников.

- Мне кажется, этот небольшой по объему доклад представляет достаточно большой интерес. Потому что такого рода обобщающего взгляда на происходящие в России события еще не было. Я бы сказал, это попытка идеологического обоснования нового внутреннего деления России.

Когда создавались федеральные округа, использовался бюрократический метод, никакого серьезного аналитического обоснования не было. Нельзя же всерьез воспринимать идею о том, что округа были созданы для того, чтобы привести в соответствие с федеральным региональные законодательства. Ибо для этого можно было обойтись системой прокуратуры. Многие в Москве считают, что нужно новое территориальное преобразование в России, соответствующее новым задачам, стоящим перед страной.

- Мы недавно напечатали интервью Зорина, в котором он прямо говорит: национально-территориальное деление в России изжило себя исторически. Вам не кажется, что это исследование было предпринято единственно с целью обоснования ликвидации республик?

- С этим можно согласиться, потому что главный “противник” в глазах некоторых чиновников федерального центра – это республики. Но мне лично кажется, что и обычные российские регионы будут активно сопротивляться преобразованиям из центра. Потому что в каждой области есть своя сложившаяся группировка, которая монополизировала собственность в регионе.

Но все-таки, несмотря на достоинства, я бы не сказал, что доклад группы Щедровицкого имеет достаточно глубокое содержание. К сожалению, там очень много компилятивных идей, которые взяты из западных и иных публикаций. Группа Щедровицкого – это бывшие игротехники. Они сейчас себя объявили основоположниками правящего класса России. Они предложили набор гуманитарных идей, которые Россия Путина должна реализовать. Но пока еще нет достаточной смычки между госорганами и этими идеологами. Пока что только Приволжский округ становится экспериментальным полигоном. Группа Щедровицкого пытается конструировать новые реалии.

Как специалист по этносоциальному конструированию, я могу сказать, что подобное конструирование – очень тяжелый и малопредсказуемый процесс. Существует две теории, каким образом можно создавать нации. По одной теории, нации можно создавать усилиями интеллектуалов, по другой теории считается, что нации имеют глубокие исторические корни и сугубо конструктивистскими методами их создать невозможно. Группа Щедровицкого занимается чистым социальным конструктивизмом.

Фактически предлагается создать региональные сообщества на основе определенных технологий, на культурной основе. Но жизнь гораздо богаче теоретических построений, и просто так, без неожиданных последствий сконструировать новые региональные сообщества практически невозможно. У Щедровицкого надежда на то, что механизмы создания будут прорисованы в будущем. Слабостью этого документа является то, что не учтен этнический момент. Вернее, он учтен, но как отрицательная величина. У Щедровицкого обращено внимание только на две силы -московскую бюрократию и региональную элиту. При этом этнические элиты выносятся за скобки. А они в крайних случаях могут прямо участвовать в свержении тех властей, которые будут действовать против этнических интересов. Мы год назад в “Звезде Поволжья” эти вопросы уже обсуждали, когда федеральные округа только возникли.

Я не отрицаю федеральных подходов. Более того, если федеральные власти смогут нарисовать достойные перспективы перед этнической элитой, я могу даже предположить, что она поддержит в чем-то план федеральных преобразований.

Еще одним крупным недостатком этого документа является то, что недостаточно прорисованы цели конструируемого механизма. У политтехнологов, которые подготовили эти бумаги, в головах были две идеи: с одной стороны, они считают, что некоторым прообразом будущего территориального деления являются федеральные округа, с другой – что, возможно, этими центрами станут некоторые крупные муниципальные образования, то есть союз городов. Окончательный проект еще не выбран.

Какой урок для Татарстана можно извлечь из этой бумаги? Урок серьезный. В этом докладе сделана заявка на создание способов уничтожения республики. В республике достойного ответа этой бумаге пока нет. У нас просто нет подобных стратегических центров. Наше политическое руководство, видимо, надеется на отдельных советников, чьи возможности мы прекрасно видим по публикациям. Положительных идей в республике фактически очень мало. Абсолютно неясно, что Татарстан противопоставит такому варианту развития. Если в России будет укрепляться тенденция на укрупнение регионов, я думаю, Татарстан мог бы в этом активно участвовать, но имея свои целевые задачи. Мы могли бы превратить Приволжский округ в действительно новое образование, где могли быть учтены наши этнические, экономические и др. интересы, но для этого необходимо тщательно проработать внутреннее устройство этого нового образования. В принципе, интересам татар это соответствует.

Не сомневаюсь, что в ближайшем будущем группа Щедровицкого выступит с развитием идей доклада, и если Татарстан никак не будет реагировать, то это будет означать, что нам придется выполнять чужой сценарий.

Мне кажется, что последние заявления руководства РТ о том, что мы будем сохранять ключевые статьи Конституции республики – они плохо согласуются с новыми реалиями. Проблема не в том, чтобы сохранить пару статей татарстанской Конституции, где прописан наш суверенитет. Мы можем эти статьи сохранить, но когда все содержание будет “вынуто”, эти статьи превратятся в голые декларации. Ситуация в отношениях с федеральным центром постепенно складывается таким образом, что реальное содержание суверенитета “вынимается”. Это в первую очередь бюджетные дела, реальная возможность управлять делами внутри Татарстана, природные ресурсы – все это практически у нас уже отнято и битва за сохранение двух статей ничего не дает в такой ситуации. Мне кажется, татарстанская элита плохо понимает, что необходимы идеи, опираясь на которые, мы могли бы отстаивать наши интересы в новых условиях. Это связано с созданием новой стратегии развития Татарстана и внутри России, и в мире.

- То есть Вы считаете, что республике нечем ответить на идеологическое федеральное наступление?

- Единственное, что я слышал и читал: заявление советников президента, что республика будет жестко отстаивать статьи Конституции Татарстана о суверенитете. Идет попытка сближения Татарстана с Башкортостаном. Но мне кажется, это не совсем разумный путь. Сопротивление таким образом не приведет к сохранению реального суверенитета. Слишком большая сила сейчас направлена против наших республик, против их особого положения. Нужны новые методы действия. Они, кстати, изложены в докладе Щедровицкого. Нужно их осмыслить и выработать свой контекст.

- Выступления Толчинского по докладу как Вы оцениваете?

- Выступление Толчинского свидетельствует о полной неготовности к разумным действия нашего Центра экономических исследований РТ. Кроме пустой ругани, я в этом выступлении ничего не услышал. Я понимаю, что раз им крыть нечем, они вынуждены заниматься такими вещами. Но это никак не влияет на ситуацию. Доклад Щедровицкого заслуживает тщательного содержательного анализа, а не навешивания всяких ярлыков, типа “нейролингвистического программирования”. Там НЛП вообще нет, видимо, Толчинский плохо представляет, что это за явление. Еще раз подчеркну -содержательный анализ в выступлениях Толчинского по докладу отсутствует.

- Недавно в “Восточном экспрессе” напечатали большую статью, что Кириенко и Щедровицкий – сайентологи. Можно ли это отнести к содержательному анализу?

- Это аналогично, как на весь ислам навешивают ярлык “ваххабизма”. Это просто ярлык, при помощи которого хотят породить образ врага. Меня поражает такое отношение к оценке личности Кириенко. Даже если он прошел курс обучения сайентологии, то в этом ничего плохого нет. Любой человек может прочитать книги Хаббарда, которых в изобилии в Казани. Кириенко – не самостоятельная личность, он чиновник исполнительной власти и будет в первую очередь проводить в жизнь то, что ему прикажут. Здесь сайентология абсолютно ни при чем. Вот такие статьи просто показывают, что у наших аналитиков отсутствует реальное понимание того, чем Кириенко занимается. Из последней публикации Зорина в Вашей газете видно, что там готовятся к серьезным делам. Идея использовать крупные города тоже содержательна. Крупные города при умелом манипулировании и использовании бюджетных средств, из республики можно просто “вытащить”.

- Возможно, что программа 1000-летия Казани – один из таких пунктов, не зря Путин стал председателем комиссии по празднованию. Мы видим, что основной поток федеральной помощи идет не в казну республики, а под контроль мэра Казани. Создается как бы альтернативный республиканскому мощный бюджет.

- Некоторые недалекие люди, видимо, полагают, что Москва будет выделять деньги только с целью ликвидировать казанские трущобы. На самом деле здесь заложена и политическая цель. Эта идея об особой роли крупных городов в политическом устройстве России, о том, что города-миллионники – ядра новой регионализации, все эти идеи направлены на то, чтобы “вытащить” города из-под регионального окружения. Таким образом можно очень сильно поколебать ситуацию в регионах, в том числе и у нас в республике. Несомненно, эта цель в финансировании Казани имеется.

- Как Вы считаете, экономические преобразования (поддержка малого бизнеса, структурная перестройка и т.д.) могут привести к каким-то сдвигам, усилению позиций Татарстана?

- Идея поддержки малого бизнеса сильно запоздала. Нужны более радикальные преобразования. Но они возможны только при кардинальной смене методов руководства. Необходимо полностью преобразовать Кабинет министров РТ и наводнить его молодыми менеджерами из бизнеса. Можно использовать московскую идею “электронного правительства”, правда, она очень дорогостоящая и требует минимум пяти лет. Правящая элита Татарстана рассчитывает удержать ситуацию с помощью старых кадров. Это ошибка. Если Кабинет министров останется в старом составе, я не думаю, что этот состав сможет успешно работать.

- Если в соответствии с Вашей идей “нового курса” во главе правительства РТ поставить Радика Шаймиева – это положительно скажется на позициях Татарстана? Опираясь на поддержку отца, он смог бы более свободно и радикально проводить экономические реформы, при этом учитывая его опыт работы в крупных современных компаниях.

- К работе в правительстве должны прийти люди, мыслящие по-новому. Мне кажется, что вариант Радика Шаймиева был бы неплох. Я бы усилил присутствие в правительстве менеджеров “Татнефти”, которые имеют реальный опыт работы с западным бизнесом и видят ситуацию укрупненно. Можно было бы пригласить людей и со стороны, не из Татарстана и не татар. Может быть, даже из-за рубежа. По этим вопросам была публикация Таркаева, очень слабая. Положительных идей там, можно сказать, вообще не было, аналитический аспект отсутствовал. Меня беспокоит, что наша элита слишком малоподвижна, а ситуация быстро меняется. Путин готовится сейчас к большим чисткам в аппарате управления, и нам нужно быть к этому готовыми.

- Последнюю акцию молодежи в Москве с Путиным на майках, как Вы оцениваете? Сейчас в Москве ходит шутка, что Путин избрал в качестве образца для России Корею, только вот колеблется, какую предпочесть – Северную или Южную.

- Я думаю, Южной Кореи не получится. Этот структурный элемент, который мы видели по телевизору в виде массы молодежи, фактически означает дальнейшую фашизацию России. Этого слова иногда боятся, но есть разные варианты тоталитаризма. Тоталитарный способ управления ситуацией явно набирает силу в России. Он означает жесткую власть, под крышей которой должны быть проделаны необходимые, но очень болезненные преобразования. Но есть опасность, что закрытое общество может законсервироваться и искомого развития мы не получим. Может быть, Россия по-другому и не может развиваться. Но такое общество не сможет быть конкурентоспособным на мировой арене.

О вечных ценностях и цене мелких журналистов
Звезда Поволжья, 6-12.09 2003.

На днях на страницах газеты “Время и деньги” появилась публикация ее редактора Ю.Алаева под претенциозным заголовком “О ценностях и ценах”. Ее жанровые особенности отрабатывались этим автором на страницах интернет-газеты Г. Павловского “Strana.ru”. До того, как г-н Алаев начал вкладывать в это новое дело всю свою душу, он был известен в местных кругах в двух качествах – как редактор весьма посредственной газеты, кстати, все более ухудшающейся, и как ведущий не менее (если не более) слабой якобы аналитической программы на одном из республиканских телеканалов. Последняя, называющаяся, кажется, “Акцентом”, запоминается лишь сильно потрепанным и неуместным видом самого “аналитика”, не имея иных явных особенностей, о которых можно было бы вести речь.

И вот Юрий Прокопьевич решил в одном сочинении совместить весь свой немалый опыт, да еще и угодить слегка кое-кому в Казани, видимо, в надежде увеличить дотации, так как дела у него плохи: из газеты “ВиД”, не пользующейся спросом, журналистский люд уже бежит. Констатирую: ограниченность таланта и привычка писать в духе мелких доносов (жанровые особенности публикаций г-на Алаева в газете “Strana. ru”) подвели автора – опять получилось, как обычно, видать, рефлексы уже закрепились.

Если бы дело ограничилось только этим, на отмеченную статью можно было бы не обращать внимания – мало ли что могут сочинять иные господа в угоду дурно понятому ими социальному заказу. Однако дело тут более серьезное: г-н Алаев решил заняться передергиванием фактов, недобросовестным изложением мнения своих оппонентов, а то и приписыванием им собственной точки зрения. В иные времена за все это можно было бы получить мужскую разборку – правда, для этого противоположная сторона должна соответствовать определенным стандартам, чего тут и близко не наблюдается. Есть вариант финансового утеснения сего борзописца, за отдельные места в сочинении – запросто. Но, учитывая печальное финансовое положение Ю. Алаева, этот вариант я счел неджентльменским и решил ограничиться газетным откликом.

Г-н Алаев фарисейски вопрошает (и это одно из ключевых мест его сочинения): разве татары не являются в России государствообразующим народом? Ну, Юрий Прокопьевич, не надо нас за дураков держать, мы кое-что в жизни понимаем, мир повидали, имеем кое-какие знания. Вот возьмем, к примеру, Финляндию, где шведы составляют 6% населения. Так там шведский – государственный язык наряду с финским, функционируют шведские университеты, все этнокультурные права шведов гарантированы через закон. Где Вы подобное видели в России, хотя наш удельный вес (около 4%) близок к шведскому в Финляндии? Да права татар не обеспечены даже в Татарстане. Звучит ли татарский полновесно в нашем парламенте? Язык-то государственный! Или мы, татары, можем свободно получать тут высшее образование на татарском? Может быть, Вам неизвестно, что в большинстве российских регионов у татар нет национальных школ? Или Вы не читаете в прессе, что кое-где по стране татарам запрещают строить даже мечети? Далее продолжать не буду, и так все ясно.

Поэтому выскажусь прямо: нам нужен не “ярлык”, а узаконение, как принято в цивилизованных государствах, наших неотъемлемых прав. И не в рамках резерваций, а по всей стране. И президент М. Шаймиев должен этим заниматься хотя бы потому, что все центры культуропроизводства у татар сосредоточены в Татарстане. Именно тут находится этническое ядро, сердце нации. Как можно при этом не беспокоиться о всех татарах? Забыли, что ли, как буквально на днях евреи всего мира забили тревогу (и правильно сделали) по поводу школьного дела казанских евреев?

Теперь о “Большом Татарстане” и тюрко-татарской нации. В данном случае, г-н Алаев, Вас подводит незнание истории. Загляните в российскую историю начала XX века и все это Вы там обнаружите. А теперь подумайте: если российское общество пытается после всех большевистских экспериментов вернуться в нормальное состояние, не проявятся ли заново старые проекты “больших татар”? Быть может, после размышлений все это не покажется Вам сильно простым делом. Если, конечно, Вы сможете вдуматься в проблематику. А так как мы несколько обременены наличием серого вещества, то подумали, что не мешает об этом напомнить и лидеру татарской нации, каковым президент Шаймиев в действительности является, нравится Вам это или нет.

А федеральные округа нас совсем не пугают. Ибо, как бы Россию ни кроили, при любой нарезке в новых границах будет достаточно много татар. Про Приволжский округ даже говорить не буду – на этих землях наша историческая и этническая территория. Недаром в эпосе об “Идегее” про реку Идиль сказано: “Отчизна, дом родной”. Великой “русской” рекой Волгой она стала значительно позже... Поэтому не вижу ничего предосудительного в том, чтобы в рамках этого округа функционировала национально-культурная автономия татар. Во-первых, она уже создана, кстати, опираясь на соответствующий российский закон. Во-вторых, не полагаете же Вы, что в рамках округов могут существовать только силовые структуры? А что касается средств, то этот вопрос далеко не прост. Вы что, серьезно думаете, что татары не имеют своей доли в республиканском бюджете? Мы что, эти средства имеем право использовать только на то, чтобы содержать такие бездарные издания, как “ВиД”? Если вопрос поставить серьезно, то вообще-то мы, татары, должны требовать причитающиеся нам средства значительно громче, чем это делается сейчас. А то как сейчас получается: в российских регионах татарских школ нет, а налоги татары везде платят. Это же означает, что мы содержим школы других народов! И далее, почему это нам нельзя иметь собственное спутниковое телевидение или еще одну академию? Да будет Вам известно, что сейчас в России существует около 500 академий, из которых только одна татарская. Так что, г-н Алаев, мы ведем речь не о чужих ресурсах, а о наших собственных, добытых нашими потом и кровью.

Дойдя до этого места, думаю, по поводу Вас, г-н Алаев, можно диагностировать: стали Вы, батенька, быть может, и сами того не желая (человека губит привычка лизать сапоги вышестоящего начальства), настоящим российским “держимордой”, если использовать известное Ильичево выражение. Сочувствую, но не принимаю. И говорю Вам: не будут татары больше сидеть в клетках, колониальные времена прошли. Или мы будем равноправными гражданами этой страны, или все окажемся в пучине взаимной ненависти, из которой нет выхода ни для кого.

Пару слов скажу и о Ваших оценках так называемых “пассажей” подписанного мною документа. Если говорить о Башкортостане, то Вы сильно сократили сказанное нами и исказили его смысл. Во-первых, всем известно, что в этой республике этническая ситуация неблагополучна, и не только для татар, но и для русских. Во-вторых, мы ее предлагаем выправлять правовым путем, через объединенные действия татар и русских против правящей башкирской этнократии (ее не надо путать с башкирским народом). В-третьих, не в Вашей ли газете я опубликовал специальную статью, где как раз обосновывал необходимость внутренних реформ в Татарстане с тем, чтобы снять у нас окончательно “русскую” проблему? (См. “ВиД” от 28.01.2001 г.) Если для этого в рамках республики нужно создать русскую область – пожалуйста. Возможны и иные варианты, о чем я писал в отмеченной выше статье. И не надо вытаскивать мифических Пупкиных – я уважаю русских, считаю, что все их этнические права в республике должны быть гарантированы законом (как у татар в Башкортостане), поэтому предлагаю с уважением относиться и к правам татар.

Что касается Вашей оценки нашего “Письма” как ультиматума – давайте не будем передергивать. Это предупреждение, и не для того, чтобы, как Вы, г-н Алаев, полагаете, извлечь из него “дивиденды”. В отличие от Вас, мы за национальное дело можем поработать и бесплатно. Смысл сказанного совсем другой: авторы письма, обращаясь к президенту, говорят, что Москва в ближайшем будущем может и не захотеть принять отстаиваемую республикой позицию и тогда остается только один выход – референдум. Но именно он, как мы полагаем, способен привести к роковым последствиям. Мы, г-н Алаев, не такие простые, как Вам кажется, и понимаем, что в 1992 г. из “многонационального народа” республики не более 1/5 части местных русских -лучших русских, скажем прямо, – проголосовало “за” вместе с большинством татар. И если кто-то полагает, что это произошло без влияния национальных и иных общественных организаций, тот вообще ничего не смыслит в политике. Сейчас ситуация изменилась, и такой, как раньше, поддержки по поводу статуса республики можно и не получить. А поражения республики на референдуме прежде всего не примут татары. Это в политическом плане будет крайне важным дестабилизирующим фактором, ибо ни один народ нельзя загонять в безвыходную ситуацию, мы знаем, чем это кончается на чеченском примере. Вот поэтому, как ответственные люди, мы говорим президенту М. Шаймиеву не совсем приятные вещи. Понимаем, что было бы удобнее его хвалить или критиковать, как делаете Вы, г-н Алаев, спрятавшись за широкую спину федеральной власти. Но, будучи интеллигентами, мы не можем позволить себе занять такую позицию. Вообще, интеллигенции незачем любить власть, причем любую – и федеральную, и республиканскую. Опыт России последних десяти лет показывает очень хорошо, что бывает со страной и народом, когда интеллигенция сливается с властью.

А вот одно предупреждение в нашем послании президенту содержалось – лидер, теряющий поддержку интеллектуалов, попадает в сложное положение. Я имею в виду настоящих интеллектуалов. Президент Шаймиев – крупный политик, и, я думаю, он вполне осознает все эти вещи и поворотный характер момента.

Напоследок несколько частных рекомендаций по поводу г-на Алаева. Прежде всего обращаюсь к премьеру Р. Минниханову. Рустам-эфенди! Как Ваш земляк говорю Вам: зря кормите Алаева, все равно он смотрит не туда, куда нужно. Если бы правительство республики отдало деньги, которые уходят на издание бездарной газеты “Время и деньги”, Институту истории АН Татарстана, мы бы на эти средства начали издавать хороший исторический журнал. Пользы было бы значительно больше. Далее обращение к Глебу Павловскому. Г-н Павловский! Как в некотором роде специалист по политтехнологии, утверждаю: Ю. Алаев – плохой аналитик, нет никакого смысла держать его в газете “Strana.ru”. Утверждаю: его информация ничего не дает для понимания того, что на самом деле происходит в республике. И в самом конце – к вниманию руководства канала “Вариант”. Ваши деньги, господа, отпускаемые на программу “Акцент”, уходят в песок, ибо программа абсолютно пустая. Ну сами подумайте, разве может человек, не способный создать хорошую, содержательную газету, вести аналитическую передачу? А если вам безразлично, куда уходят денежки, купите хотя бы г-ну Алаеву один приличный пиджак и научите его завязывать галстук – будет хотя бы на что смотреть.

Какой быть нашей Федерации?
Аргументы и факты. Регион, №13 2001.

На этот вопрос отвечает доктор исторических наук Дамир ИСХАКОВ, один из теоретиков российского федерализма.

- Дамир Мавлявиевич, существуют диаметрально противоположные взгляды на принципы построения российского федеративного государства. Какой точки зрения придерживаетесь вы?

- Сегодняшняя Россия сочетает в себе административно-территориальные и этногосударственные образования. Но все чаще раздаются тревожащие нас, представителей национальных республик, призывы перейти к организации укрупненных субъектов, не имеющих отношения к этносам. Под таким “укрупнением” в действительности имеется в виду наступления на этнически окрашенные субъекты. Собственно, оно уже началось, только называется по-другому: “приведение республиканских законодательств в соответствие с федеральными”. Следующим шагом в этом направлении может стать полный отказ от этнического принципа государственного строительства. При этом Центр, видимо, не осознает, что любая республика – это много больше, чем просто административно-территориальное образование. Это еще и политическое выражение этнонаций, обладающих сложной структурой, которая сложилась много десятилетий назад. Например, истоки татарской духовной культуры надо искать в глубине веков, а сегодня она проявляется в самых разных сферах – в сфере образования открыто более тысячи татарских школ и гимназий, в науке – Академия наук Татарстана и ее институты, в культуре – татарские театры, десятки татарских СМИ, богатейшая национальная литература... Это же целое общество в границах республики, которое поддерживает отработанный десятилетиями баланс интересов.

Стоит неосторожно нарушить равновесие, и оно рухнет, причем под его обломками останутся и зачатки гражданского общества.

- Что по вашему произойдет, если республики все же “отменят”?

- Да ничего хорошего из этого не выйдет. От того, что Татарстан, например, ликвидируют, татары ведь не исчезнут? А значит, все их национальные интересы останутся в силе. И придется неподготовленным к такому повороту событий федеральным чиновникам в округе взваливать на свои плечи решение всех этнокультурных задач: содержать школы и вузы, где готовят национальные кадры, беспокоиться об издании учебной и научной литературы на татарском языке, вникать в работу издательств, театров, творческих союзов и во многое другое. Причем вникать не владея должными навыками и знаниями, не будучи взращенными в соответствующей культурной среде. А кроме татар в этом округе есть еще и чуваши, и башкиры, и марийцы, и у всех свои специфические проблемы... Тут такое начнется! Неизбежно зайдет речь об этнических квотах в губернском законодательном собрании, о защите этнических интересов, языков и так далее. Попросту говоря, в наших условиях отделить этносы от государства практически невозможно. И все подобные попытки неизбежно обречены на неудачу.

- Какие изменения, по вашему, должны произойти во внутриполитической жизни республик в ближайшие годы?

- Думаю, возрастет значение этнического начала. Когда национальные общины, а таковые есть в каждой национальной республике, начнут выступать как независимые политические силы, имеющие возможность отстаивать свои интересы в парламенте, не останется места ни для крайних националистических сил, ни для автономных от народа политических элит. Пока не будет создан и отработан механизм реализации этнических интересов национальных общин всех нас будет связывать не плодотворное сотрудничество, а попытки выжить. Стоит экономике стать на ноги, неустойчивое равновесие, порожденное нашей общей бедностью, рухнет. Вывод отсюда такой: изначально делать ставку на этнический фактор как на один из важнейших элементов формирования демократии.

Для многонациональной России этнокультурная сфера особенно важна. К сожалению, культурную политику регионам тоже сейчас пытаются диктовать из центра. Весьма характерен пример с преподаванием истории. В Москве некоторые “теоретики” решили, что история российских народов – их вотчина, и только оттуда видно, как надо ее понимать и преподносить. Печально известен среди историков предлагаемый Москвой метод встраивания национального “модуля” в российскую историю. Но если бы еще в российскую! Беда в том, что история России сегодня представлена именно как русская история, прошлому других народов уделяется мало места да и трактуется оно не всегда верно.

Все эти проблемы имеют одну причину – многие федеральные политики так и не осознали, что Россия формировалась как многонациональное государство. Без понимания этого мы будем топтаться на месте до бесконечности.

Формирование антиджадидизма в Татарстане: новейшие тенденции
Звезда Поволжья, 28.02-6.03 2002.

А. Бенигсен, один из лучших знатоков российского (и советского) мусульманского сообщества, в своей известной работе “Мусульмане в СССР” (1983г.) о татарах писал, что благодаря их реформаторскому движению “ислам (имеется в виду средневековый, схоластический ислам – Д.И.) перестал быть препятствием к прогрессу и был очищен путь к реформам в других областях: языка, просвещения и политической организации”. Эта реформаторская деятельность была направлена на то, чтобы через модернизацию ислама дать обновленной вере предков возможность приспособиться к современной “технической” цивилизации, сохраняя при этом религию в качестве основы культуры и общества. Заключая свои размышления, этот исследователь заметил, что татарским интеллектуалам за менее чем полстолетия удалось достичь своих целей – они “преуспели в превращении квазисредневекового исламского общества в современное, динамичное и жизнеспособное сообщество, которое смогло пережить как сталинский террор, так и попытки советской ассимиляции”. Такова общая оценка татарского реформаторства, получившего известность как джадидизм.

Несмотря на высокую оценку джадидизма со стороны А. Бенигсена и многих ученых Татарстана, в последнее время в республике наметилась тенденция критического отношения к этому общественному феномену. Можно даже сказать, что сформировался явный антиджадидизм, например, в системном виде изложенный в большом философско-публицистическом эссе Ф. Байрамовой “Эпоха. Нация. Человек” (оно на татарском языке было опубликовано в 1999 году в журнале “Аргамак”, затем вышло в виде отдельной книги). Осторожная критика джадидизма появилась и в отдельных публикациях академических ученых-исламоведов (см.: Р. Мухаметшин “Как поддержать мечеть”, “Восточный экспресс” № 5, 2002). Это явление, связанное со становлением иной, чем в джадидизме, трактовки исламских ценностей и обладающее собственной логикой, вытекающей как из социальных, так и интеллектуальных предпосылок, явно заслуживает внимания. При его рассмотрении ключевой оказывается весьма непростая проблема приспособления ислама к современным реалиям.

Не так давно крупный исследователь, социальный антрополог Э. Геллнер, обсуждая вопрос о фундаментализме – аlter еgо реформаторства, констатировал, что западные ученые, говоря о фундаментализме и реформаторстве, очень часто не понимают специфику ислама. По его мнению, когда они видят в фундаменталистах тех, кто “защищает все традиционное, в первую очередь религиозную доктрину, оберегая (ее) ...от интерпретаций (с целью) ...смягчить ее и приспособить к... современной духовной жизни”, то это совсем не подходит для мусульман. В мусульманском сообществе те, кто выступает против “разбавления” и выхолащивания религиозной доктрины, то есть в западном понимании фундаменталисты, озабочены совсем другим. Они борются “со всякого рода простонародными искажениями ислама, ...предрассудками ...и незаконными ритуальными дополнениями”. (Не приходят ли читателю на ум местные дела – осуждения в явной и неявной форме со стороны наших просвещенных имамов традиционного для татар поклонения местным святым, признание ими не соответствующими исламу народных обрядов отмечать после смерти 3-й, 7-й, 40-й день и так далее?) Вывод Э. Геллнера весьма неожиданный: под исламским фундаментализмом, полагает он, надо понимать “пуританское движение за религиозное возрождение”, за возврат к книжному или “высокому” исламу. Именно такой ислам, в силу его опоры на книжную традицию, может стать основой современного анонимного и мобильного общества, может сыграть ту же роль, какую в другом культурно-историческом контексте выполнял национализм. А именно: он способен дать новую идентичность, новый образ “я” для тех, кто становится или хочет стать частью этого нового общества.

При такой постановке проблемы возникает вопрос: а кем на самом деле были те татарские реформаторы, которых мы называем джадидами? Некоторое интеллектуальное усилие подводит к парадоксальному выводу – они являлись фундаменталистами! Так ли это на самом деле? Думаю, что данное заключение не соответствует истине и оно возникает потому, что Э.Геллнер, будучи прав в главном – в исламском мире фундаментализм действительно сопряжен с движением за возврат к “чистому” или “высокому” исламу, просмотрел один важный нюанс, связанный с переходом к так называемому “высокому” типу ислама. Дело в том, что это может происходить по двум моделям: а) через объединение религиозного реформаторства с национализмом (европейский вариант); б) без такого объединения (скорее, из-за неразвитости национализма современного типа), когда исламское реформаторство ограничивается возвратом к “чистому”, “первоначальному” исламу (ваххабитский вариант). Такая классификация не только наше изобретение, нечто похожее предлагал в России и крупный знаток арабской культуры А.А.Игнатенко. Он писал о существовании в мусульманских странах трех “проектов”: 1) либерального (модернизаторско-вестернизированного); 2) джихадистского (фундаменталистского); 3) традиционного.

Татарский случай (джадидизм), несомненно, относится к первому типу. Кроме прочего тут следует отметить, что Ш.Марджани, крупнейший религиозный реформатор у татар, был у них одновременно и основоположником современного национализма, так как именно он создал концепцию татарской нации, базирующуюся на новой – татарской – идентичности. Замечу также, что в татарском обществе второй половины XIX – начала XX веков джадидизму противостоял не столько кадимизм – хотя в виде борьбы старого и нового и это было, – являвшийся на самом деле традиционализмом, то есть исходным состоянием, сколько наш местный джихадистский вариант ислама в лице идеологии ваисовского движения.

На основе обозначенного выше общего теоретического подхода вернемся к сегодняшним реалиям и рассмотрим идеи Ф. Байрамовой. Главное, что обращает на себя внимание в ее построениях, – это резкое осуждение ею джадидизма. Она пишет: “ ...Те, кто в начале XX века возглавлял нацию, включая и Тукая, не готовили народ к национально-освободительной борьбе, призывали к дружбе с кяфирами, сделали большой вклад в дело отрыва нации от религии, от Корана”. “Муллы-философы”, по ее мнению, “готовили почву для безбожия, атеизма XX века”. Далее она подробно останавливается на фигуре Ш. Марджани и следующим образом характеризует религиозного реформатора: “...с минбара ислама он, взяв в руки Коран, начал проводить мысли тех, кто был против Аллаха, говоря, что, “нет ничего чуждого исламу”, ввел в татарскую жизнь философию, искусство, музыку, образ жизни кяфира и, чтобы доказать это, непрерывно обращался к Корану, хадисам пророка...”. Наконец, она дает специальный пассаж, осуждающий джадидизм и “евроислам”. Смысл ее высказываний обобщается таким образом: “...речь идет не только о Марджани, а о том, что под прикрытием Марджани, под предлогом наделения нации культурой... татарская интеллигенция, татарский народ начали в массовом порядке покидать ислам; о том, что, разделившись на джадидов и кадимистов, начали враждовать между собой, ослабили нацию, вместо того чтобы объединиться против общего врага...”.

Интересен и призыв Ф. Байрамовой пересмотреть отношение к кадимизму, который, по ее мнению, отнюдь нельзя сводить к невежеству. Она считает, что те, кто выступал против Марджани и его сторонников, прекрасно понимали, что “мир кяфиров” в тот период поменял тактику в борьбе против ислама и использовал в своих разрушительных действиях “самостоятельно мыслящих” мулл, которые, стремясь вносить просвещение и новшества, на самом деле занимались ослаблением фундаментальных основ ислама. Поэтому кадимистов она признает за тех деятелей, которые отлично понимали последствия реформ. Такие пассажи не случайны – Ф. Байрамова и ее сторонники пытаются опираться и на традиционные этнонациональные ценности. Другое дело, что им в голову не приходит мысль о том, насколько последние “традиционны” после катка советской индустриализации и урбанизации. У меня, как у специалиста-этнолога, объездившего несколько сот татарских сельских населенных пунктов, есть большие сомнения в том, что указанные элементы культуры являются на самом деле традиционными. Но в целом по ведущему вектору идеологии сторонники рассматриваемой группы никак не могут быть причислены к традиционалистам, что вполне ясно из следующего высказывания Байрамовой: “Хотя более целесообразно было бы объединиться вокруг знамени ислама, в период, когда в России ведется “крестовый поход” против мусульман, мы не можем отдать на растерзание нашу веру... Подняв в душах знамя ислама, мы будем вынуждены взять на вооружение национальный патриотизм”. Как видим, это все-таки совершенно современный подход, имеющий прямое отношение к национализму. Тем не менее берусь утверждать, что идеи, которые отстаивают Байрамова и К, являются прямым продолжением старых идей ваисовцев. Для того, чтобы увидеть это, достаточно сравнить следующие два высказывания: а) настоящие мусульмане (“канонические” татары) – это те, кто опирается на Коран, Сунну, Хадисы и законы Шариата, а также на обычаи и обряды тюрок, татарской нации (определение сторонников Милли Меджлиса из “Татарского канона”): б) ваисовцы сообщали, что “мусульмане-староверы” (так они себя определяли) веруют “в святой Ислам, святой Шариат святой Коран”. Тут не только совпадают смыслы самоопределений – “канонические” и “староверческие” группы, но и опора только на часть исламской культуры. Заметно, что нет указания на мусульманскую философскую мысль. Точнее, она есть, но в отрицательном смысле. Ваисовцы прямо отказывались от “Кэлэмишариата”, то есть философской трактовки. Ф. Байрамова, продолжая эту традицию, предпочитает осуждать “мулл-философов” за то, что те “ввели в татарское общество философию”.

Проведенный анализ позволяет заключить, что антиджадистское течение, существующее сегодня в Татарстане, по существу, является джихадистским, то есть фундаменталистским проектом развития татарского (мусульманского) общества. Он не привнесен извне, как иногда у нас пишут, а имеет местные корни, не только социальные и интеллектуальные, но исторические, что было показано выше. Если коснуться социальных причин становления нового идеологического течения, то они связаны с особенностями развития татарского общества в 1990-х годах, когда произошло укрепление так называемой “бедной демократии”, сопровождавшееся резким усилением социальной дифференциации в обществе. Именно под воздействием этих факторов у части татарских идеологов между 1993 – 1996 годами крепнущие в общественном сознании исламские ценности начали рассматриваться под особым углом. При этом в политическом плане сторонники “фундаментальной” идеологии – это радикальные националисты, являющиеся членами Татарской партии независимости “Иттифак” и так называемого “Милли Меджлиса”. Формируемая ими идеология отдельными ее творцами вполне осознанно была названа “фундаментальной” (Ф.Байрамова). Основные черты взглядов сторонников этого течения были изложены в программном документе, в завершенном виде получившем в 1996 году название “Татарского канона” (Кануннэмэ). К нему примыкает еще ряд документов, развивающих отдельные аспекты рассматриваемого учения. Идейные предпосылки татарского фундаментализма связаны со стремлением построить истинно исламское общество, живущее только по исламским нормам. По мнению сторонников этого течения, только на пути, начертанном Аллахом, происходит укрепление духовного потенциала татарской нации и как результат вызревает идея, духовный проект победоносной нации, что приводит к логическому результату – Аллах наделяет татар собственным государством. Эта идеология прекрасно передана в формуле Ф.Байрамовой: “Если Аллах нам не поможет, нас не спасет никто”.

Понятно, что данному проекту в Татарстане противостоит европейско-либеральный проект, основанный на национализме как фундаменте современной цивилизации. Именно сторонники этой идеологии выбирают для татар “евроисламский” путь, предполагающий, что ислам должен быть историческим наследием, философией, моралью и духовной силой, но не всеохватывающим образом жизни, способным укрыть под своим покровом все богатство национального бытия, создаваемого информационным обществом.

Однако в возражениях татарских фундаменталистов против либерального проекта есть один серьезный аргумент, хотя прямо и не сформулированный, но в неявной форме присутствующий. Речь идет о важности сохранения полноценного исламского образа жизни для противостояния “кяфирам”, имперско-колониальной политике и так далее. Действительно, в этом возражении содержится некое зерно истины, особенно актуальное в современной политической ситуации в России. К тому же мы знаем исторические примеры, когда совершенно “отсталые”, по западным меркам, бедуины-арабы, сохранившие себя как стопроцентное исламское сообщество, при возникновении благоприятной для себя ситуации (нефтедоллары и др.) за очень короткое время – фактически за период жизни двух поколений – смогли достичь такого уровня цивилизации, который нам и не снился... Но это если повезет, а вдруг такие условия не сформируются? По отношению к татарам, населяющим центральные районы бывшей советской империи, пережившим всю мощь катка советской индустриализации и урбанизации, трудно представить, что удалось бы отсидеться в “мусульманской” ракушке – сохранить традиционную жизнь не смогли даже гораздо более многочисленные, компактно расселенные народы Средней Азии. Поэтому я полагаю, что если бы татары не прошли этап джадидистских реформ и не построили общество нового типа, они бы сегодня выглядели значительно хуже, чем есть на деле. И надо еще иметь в виду, что джадидистским реформаторам отведенного им историей времени (около полусотни лет) явно не хватило – их проект был уничтожен большевиками на начальной стадии, оставшись во многом идейными замыслами, чем воплощенной социальной моделью.

Кроме того, так называемый европейско-либеральный (джадидистский) проект также может выстраиваться по-разному. Обращаю внимание читателей на то, что давно критикуемый некоторыми татарстанскими идеологами “татарстанизм”, недавно далеко не случайно оказавшийся в русле “правоцентризма”, есть на деле только один из вариантов такого проекта. Ему можно противопоставить иную модель, которая, будучи по духу европейско-либеральной, может быть построена совершенно по-другому. Но это уже тема другой публикации.

В самом конце хотел бы сказать несколько слов о термине “фундаментализм”. Дело в том, что ему в России и на Западе придали негативное значение, приравняв его к понятию “экстремизм”. С этим я никак не могу согласиться. Во-первых, потому, что весьма часто фундаментализм не имеет никакого отношения к экстремизму. Во-вторых, такое отождествление не вскрывает его социальных корней. Поэтому в дискуссиях об этом явлении научное сообщество Татарстана я бы призвал не поддаваться на политизированные, с определенной целью, трактовки. В таком подходе я не одинок – многие западные и отдельные российские ученые (социологи, политологи) стоят на такой же позиции.

Valery Tishkov в роли унтера Пришибеева,
или Куда ведут президента Путина Тишков и К?
Звезда Поволжья 3-9.10 2002.

Прежде чем засесть за эту публикацию, я долго колебался – автор “Татарских страстей” в своей статье, посвященной Всемирному конгрессу татар, пал настолько низко, что желание следовать его топорной логике возникает с трудом. Но подумал: на фоне новой инициативы г-на Звягинцева по поводу признания противоречащими федеральному законодательству более чем полусотни статей нашей уже выхолощенной до предела Конституции инициатива г-на Тишкова получает особое звучание.

Личный мотив с его стороны тоже присутствует: после неоднократной его критики президентом М. Шаймиевым – в последний раз перед В. Путиным, туманного обещания последнего “разобраться” с деятельностью директора Института этнологии и антропологии РАН, чиновничья часть души нашего уважаемого профессора не выдержала. И г-н Тишков решился на отчаянный шаг – он спланировал операцию по разоблачению “плохих” татар, собравшихся на “этнособрание” и, о ужас, объявивших свой народ “великим”, более того, посмевших обсуждать вопрос о его “роли и месте в мировом сообществе”. Караул! Татары опять “уходят”! Наконец, татары совершили совсем уже неприемлемое: вместо беспрекословного растворения в столь любимой им “российскости”, они опять стараются отстаивать свою “татарскость”, более того, хотят дальше “консолидироваться”. Ужасно, конечно.

Понятно, что сие противоречит идеологии тех, кто хотел бы быстренько соорудить “новую историческую общность – россиян”. Между тем эти дела в других странах не торопят. Да и вообще, к этому вопросу там подходят совсем иначе, чем у нас. Скажем, в солнечной Испании “испанскость” предпочитают “выращивать” из “каталонскости”, “галисийскости” и т.д. “Немецкости” ничуть не мешает сохранение “баварскости” в Германии. Про швейцарцев уже говорить не будем. У людей вот так, а у нас – иначе. Понятно, тут привычно щи хлебать лаптями.

Вообще, по большому счету профессора Тишкова ругать не стоит, ибо он следует своим убеждениям радикального конструктивиста. Да, именно он провозглашал, что нации в СССР были созданы большевиками путем нарезки национальных республик. Чувствуете, какой творческий потенциал? Но, как всякий радикал, он совершает методологическую ошибку: одним, скажем, Тишкову и К, можно “кроить” что их душе угодно, а другим – ни-ни. При этом наш профессор странным образом упускает из виду (а зря, чеченский опыт изучал долго), что другие тоже не лыком шиты. Это я к тому, что татарские политики и интеллектуалы не менее способные, чем их московские коллеги. Да, и вообще, считать других глупее себя – вариант не лучший. Московским политтехнологам пора бы осознать – татарский фактор в России относится к числу долгосрочных. Скажу больше: мы еще только начали раскручивать нашу “татарскость”. Если на то будет воля Аллаха, при нашей культуре, трезвости (ее становится все больше) и трудолюбии татары в России будут серьезной силой. Если идеологические “ястребы” думают построить “российскость” без этнических составных, впереди хлопот не оберемся и запросто можем потерять страну...

Несколько слов надо сказать об откровенной дезинформации и передергиваниях, содержащихся в рассматриваемой статье. Так, г-н Тишков патетически восклицает: “Зачем нужно было вытаскивать Халима (Айдара Халима – Д.И.) на встречу с президентом Путиным?” Далее, создав образ врага, он объявляет известного татарского публициста “параноидальным ненавистником собственной страны” и инкриминирует ему “провокационное заявление” о “геноциде татар в Башкирии”. Что тут скажешь? Во-первых, А. Халим не выступал против собственной страны, а отстаивал демократию и равноправие народов. Да, империю он ругал всегда. Пока Россия остается в оковах империи, наверное, будет ее и дальше критиковать. Но, помнится мне, больше всего Россию ругали русские демократы. Помните “страну рабов”, “немытую Россию”? А. Халим всего лишь присоединяется к этому ряду. Что касается его крика души о положении татар в Башкортостане, то его мнение разделяют очень многие, и не только татары – в соседней республике партия “Яблоко” неоднократно выступала в защиту прав татар. После того как недавно наша общественность познакомилась с высказываниями башкирской научной элиты о татарах, даже у тех, кто имел иллюзии, они рассеялись. Конечно, г-н Тишков может думать что угодно о режиме Рахимова и проводимой им внутренней политике. Как говорится, дело личного вкуса. Хотя тут мы отчетливо видим трогательное единство определенных московских кругов (включая нашего героя) с этнократической элитой Башкортостана в деле “разжижения” татар. Говорят, на днях г-н Тишков имел личную встречу с г-ном Рахимовым. Беседовал час. Видимо, о чем-то договаривались. В этот день местная печать писала, что кряшены Башкортостана – не татары. Понятно. Боюсь, мой давний оппонент, профессор Тишков, в данном случае оказался в дурной компании. Очень дурной. Лично я считаю, что принадлежность человека к демократическому сообществу или совсем к другому лагерю проверяется, кроме прочего, и на защите прав угнетенной части граждан Башкортостана. К сведению профессора, это не только татары, но и русские.

А что касается его окрика по поводу присутствия А.Халима на встрече с В. Путиным, ответственно заявляю: его там не было. Опять г-на Тишкова подвели его местные информаторы, работающие якобы в сети “этнологического мониторинга”. Эти “сотрудники”, работающие за тридцать серебренников, и не такое наплетут. Американцам уже давно надо бы поинтересоваться, во что превратилась их сеть.

У г-на Тишкова полно и всяких передергиваний. Например, с ученым видом знатока он сообщает, что резолюции первых двух конгрессов писались “радикальными националистами из числа общественников”. Полное незнание предмета, скажу я как профессор профессору. Тех, кого он упоминает, к этим документам и близко не подпускали. Или вот, он пишет, что “после посещения Путиным Казани стало ясно, что визит только укрепил националистический миф о существовании “великого, единого, неделимого татарского народа”. Для обоснования этого вывода наш герой приводит цитаты из документов конгресса. Но позвольте, при чем тут Путин? Во-первых, как указывает сам г-н Тишков, резолюции рассматриваемого форума писались “в органах власти с участием местного экспертного истеблишмента”. Как известно любому сколько-нибудь знакомому с такого рода работой, она делается загодя. К тому же резолюции были приняты без всякого участия В. Путина, который встречался с делегатами конгресса только 30 августа, т.е. после закрытия форума. Наконец, президент РФ во время встречи с делегатами (а я был в их составе) выслушал много конструктивного, о чем и сказал в своем заключительном слове. Где там были “мифы”, ведомо только г-ну Тишкову. Кстати, президента Путина сопровождали чиновники высокого ранга из его аппарата (Д. Козак, А. Бусыгин и др.). Если наш почтенный ученый муж пытается обвинить В. Путина в потакании “национализму”, аппаратчики президента наверняка обратят на это внимание.

Далее. Заявление г-на Тишкова о том, что делегатов на “подобные собрания”, т.е. на конгресс, созывают “по заранее составленным, спискам и специальным приглашениям”. Тут ложь перемешана с передергиванием. Действительно, на конгрессе были приглашенные. Но они – не делегаты, не имели мандатов и не голосовали. Все остальные, т.е. делегаты, выбирались. Протоколы о выборах являются обязательным элементом регистрации делегатов. Есть ли при выборе делегатов списки? Конечно, а где их нет? Кроме того, надо быть очень зацикленным на своей идее фикс о “случайном” характере таких “сообществ”, как конгрессы, чтобы полагать, будто из Казани можно диктовать состав делегатов из российских регионов, не говоря уже о зарубежной диаспоре. Скажу откровенно: если бы подобное было возможно, многих присутствовавших на конгрессе попросту не было бы – в зале заседаний находилось немало лиц, мягко говоря, не помогающих развитию нации.

Некоторые утверждения бедного профессора просто способны вызвать гомерический хохот. Например: “Конгресс – не более чем собрание части местных граждан татарской национальности”. Ну и что? Может, г-н Тишков знает способ, как собрать всю татарскую нацию? При здравом уме такие аргументы воспринимаются как довольно странные. А если о выборах делегатов на конгресс, то я не думаю, что они были идеальными (вообще, вы видели в этой стране нормальные выборы?). Но татары, слава Аллаху, учатся демократии, и выборы делегатов на конгресс становятся все более осознанными. В некотором будущем, и в не столь отдаленном, можно представить и выборы с участием большинства нации. Я очень надеюсь, что придут и такие времена. Смею заверить, что России в целом от этого будет только лучше.

Таких откровенно “притянутых” мест у г-на Тишкова можно было бы найти еще целую кучу. Но дело это утомительное. Поэтому лучше перейдем к более фундаментальным вещам.

Никак не могу разделить мнение этнолога Тишкова относительно того, что “этнические съезды есть порождение ослабевшей государственной власти и кризиса гражданской идентичности”. Скажем, всемирные еврейские форумы – как их мерить тишковским аршином? Или польские конгрессы в США: что, власть в этой стране слаба? Если вернуться к нашей ситуации, то любой серьезный аналитик может сказать, что этнические конгрессы в России фактически узаконены российским законом о национально-культурной автономии (1997 г.). Действительно, что есть, например, съезд федеральной национально-культурной автономии того или иного народа, как не “этнический” съезд? Кроме того, я утверждаю, что такие форумы могут являться (и являются) формой становления гражданской идентичности. Разумеется, если государственные органы себя ведут умно и реагируют на решения указанных форумов. В конце концов, разве государство не обязано заботиться о процветании своих народов?

Мой коллега жалуется, что “республиканские верхи” собирают конгрессы для решения таких важных вопросов, как “политический статус” и “контроль за ресурсами”. Оказывается, они это делают потому, что “обычных гражданско-правовых и политических методов” для решения этих вопросов “недостаточно”. Это, утверждает профессор, “своего рода давление на федеральные власти”. Что за детский лепет? Во всем мире народы оказывают “давление” на власти. Если кто-то полагает, что татары будут сидеть сложа руки тогда, когда федеральным Центром нарушаются их базовые права, когда республику уже свели на нет, причем в нарушение действующей Конституции РФ, то он сильно ошибается. Татарская общественность, да будет это известно и г-ну Тишкову, прекрасно осознает, что в Татарстане сосредоточены жизненные интересы всей нации – кроме прочего, и потому, что именно тут находятся все основные институты культуропроизводства татар. Жизнь нации, как известно, не сводится лишь к колбасе и водке. Поэтому зря иные московские политтехнологи исходят из того, что татары будут бесконечно прогибаться. Не будет этого. Вообще, для мусульман это не подходит, т.к. мусульмане являются рабами одного Аллаха. Хотя наш оппонент презрительно определяет татарские конгрессы “этнособраниями”, в сложных ситуациях даже несовершенные национальные форумы могут быть весьма полезными. В том числе, как правильно подметил профессор Тишков, как средство этнической и политической “мобилизации”. А вы что думали? Что татарам нельзя мобилизоваться? Еще как можно! Реальные политики должны такие вещи обязательно учитывать. И учитывают.

А попытка директора Института этнологии и антропологии противопоставить “казанских” татар (что это за татары?) остальным татарам может сейчас, особенно сейчас, благодаря проведенной с помощью г-на Тишкова этнической мобилизации, вызвать разве что саркастическую усмешку. Ну не получается нас разделить. Вспоминаю, как весной этого года во время обсуждения на ученом совете возглавляемого г-ном Тишковым института (кстати, как его воспитанник, скажу: далеко не все там думают так же, как их директор) на наш вопрос о том, кто же просит выделить “мишарский народ”, Валерий Александрович смешался, затем попросил найти письмо от “мишарей”. Оно так и не было найдено. Сотрудник, которого директор заставил держать ответ по поводу того, почему нет письма, с грустью заметил: “Организации у них нет, поэтому и письма нет”. Конечно, с тех пор уже создали организацию “московских татар” под названием “Ватаным”. Но даже его члены очень хотели быть на прошедшем татарском конгрессе. Ну очень хотели...

Поэтому очередная попытка г-на Тишкова вбить клин между татарами, заявляя, что живущие в Татарстане всех остальных считают диаспорой, не более чем досужие вымыслы политизированного профессора. Диаспорально расселенными – да, но не диаспорой. Во многих регионах России татары – коренной народ, кстати, более ранний, чем русские. Но по этому поводу мы особенно не беспокоимся, ибо помним, что Московская Русь выделилась из Золотой Орды. Как написал один из татарстанских идеологов, в этой стране еще есть и такая реальность, как “Русь татарская”. И благодаря работе наших парламентариев мы это юридически закрепим: сейчас Татарстан взял на себя обязательство по обеспечению национально-культурных нужд всех татар России, это впервые зафиксировано законодательно. Слышно, что именно это вызывает недовольство некоторых московских кругов. Знакомо, ибо еще в 1993 г., в бытность г-на Тишкова министром по делам национальностей, за его подписью был подготовлен документ, где указывалось: “Нужно закрепить в Договоре минимальный характер вмешательства Татарстана в дела татарской диаспоры в России”. После прочтения написанного, прогноз относительно того, что Казань “может быть отвергнута большинством российских татар” (в смысле общетатарского центра), что “российские татары” (а живущие в Татарстане – разве не “российские”?), мол, “начинают (уже) вести речь об отдельном “мишарском народе” или об “астраханских татарах” и т.д., воспринимается не более чем личным проектом почтенного профессора от этнологии. И, судя по происходящему, не слишком удачным. Ничего не поделаешь – и на конструктивистов бывает своя проруха.

И еще о татарах как о великом народе. Г-н Тишков призывает нас быть “скромными”. Вообще-то не слишком заметно, чтобы мы себя больно возвеличивали. Может быть, 2-3 раза за 450 лет сказали о своем величии. Однако по сравнению с другим народом, о котором мы ежедневно слышим при исполнении гимна, доставшегося от большевиков, наш случай весьма скромен. Можно сказать, ноль, но дело даже не в этом. Я, например, не поучаю другие народы, как им себя презентовать. Их дело. А вот насчет того, чтобы своих призвать к скромности, это да, весьма необходимо. Когда другим указываешь, как им жить, это называется имперским синдромом. У г-на Тишкова это весьма заметно. В частности, он не признает в принципе, что у татар могут быть внутренние дела. Даже наш национальный алфавит, оказывается, задевает других. Как – непонятно. Никто из московского истеблишмента так это и не объяснил публично. Были только туманные намеки на некую “безопасность” государства, сдобренные пассажами о “турецкой угрозе”. Даже в Российской империи образца до 1917 г. рассуждали более демократично, чем сейчас. Поэтому я позволю себе остаться при своем мнении: у татар вполне могут быть свои внутренние дела. Любой демократ это признает, я уверен.

Если уж кому-то не хочется признавать историческую роль татар – так тому и быть, нас от этого не убудет. Наша история – говорю об этом со знанием дела – такова, что даже Сталину ее не удалось полностью обкорнать. А в период демократии история татар будет показана во всем величии. О, нам есть чем гордиться, уверяю вас.

Всякие заявления типа “русским в Татарстане нелегко”, я не буду комментировать принципиально. Не мое это дело, пусть скажут сами местные русские. Но замечу, что я что-то не встречал в республике русских, которые хотели бы перебраться отсюда в Ярославскую или Костромскую губернии. Проблема участия русских в местных органах власти есть. Но она равным образом касается и самих татар – многих очень умных людей к власти у нас близко не подпускают, везде сидят “свои”. Но это не местная особенность – так в России в целом. Такова система. Я давно призываю наших русских быть активнее. Однако призывами вопрос не решить. Да и указками сверху, т.е. из Москвы, тоже. Вспоминается, как один из ректоров казанского вуза сокрушался, что трудно найти русского профессора на должность завкафедрой. “Евреи есть, татары есть, а русских нет”, – говорил он. И мне кажется, что г-ну Тишкову не мешало бы больше думать вот об этих аспектах бытия, а не заниматься “татарскими страстями”. Свои проблемы мы как-нибудь сами решим. По этой части у нас очень большой опыт, как раз исполняется 450 лет.

Напоследок выдам один татарский секрет. Зря г-н Тишков думает, что М.Шаймиев “напуган” возможным уменьшением числа татар в Татарстане. Президент РТ нацелен, я полагаю, совсем на другое: сохранив место татар в России (вторая по численности и по исторической роли нация), двинуться дальше. Куда? Например, к закреплению юридического статуса татар в этой стране. Скажем, придав татарскому языку статус второго общероссийского государственного языка. А что? Собственно, чем мы хуже шведов, живущих в Финляндии? Это я к тому, что история заканчивается не сегодня. И даже не завтра.

Борьбу за единство татар мы уже выиграли. Поэтому г-н Тишков, прекрасно это осознающий, так мелко суетится. И надо сказать честно: тех, кто хочет покинуть татарскую национальную общность, никто не собирается удерживать насильно. Таким скатертью дорога. Но обратно они уже вернуться не смогут – пусть о них заботятся те, кто их “скроил”. Судьба таких групп, я не сомневаюсь, будет печальной...

А пугать нас всякими страшилками типа “обратной реакции”, потери татарами их “роли и места в стране”, не нужно. Тут детей нет. Мы, татары, приложим все силы и немалый интеллектуальный потенциал нашего народа для того, чтобы укрепить свои позиции в России – нашей исторической родине. Полагаю, что трезвомыслящие русские будут рассматривать татар как ближайших союзников в деле создания процветающего и демократического общества. Обязательно многоэтничного и многокультурного. И никаким конструктивистам или политтехнологам этому не помешать.

А посему я желаю г-ну Тишкову еще раз обдумать свою позицию. А президент Путин, полагаю, сам решит, с кем ему по пути – с Тишковым и К или с татарами.

Выступление на семинаре “Татарский вопрос в России”
Звезда Поволжья, 6-12 марта 2003 года.

Мы очень довольны, что такой семинар начался. Правда, когда мы услышали заголовок семинара “Татарский вопрос”, вначале у нас возникло некоторое сомнение, было очень похоже на так называемый “еврейский вопрос”. Но, несколько поразмыслив, мы пришли к выводу, что вообще-то такая работа давно назрела. По моим наблюдениям, за последние годы американцы изучили татар лучше, чем российская гуманитарная наука. Я сейчас знаю больше десятка диссертаций по татарам, защищенных в США, практически все читал, и они гораздо более интересны, чем те работы, которые делаются у нас по татарам. Правда, вот я присоединяюсь к Валерию Александровичу, некоторые совместные работы реализовать нам удалось, вот большой том “Татары”, я являюсь одним из авторов и считаю, это хорошая работа, мы там пришли и к некоторым компромиссам, в некоторых вопросах мы достаточно жестко отстаивали свои позиции, и нам это удалось. Поэтому сотрудничество в принципе возможно, и мы очень хотим этого. И вот из многосерийной работы “История татар” первый том тоже вышел, я сигнальный уже видел, эта работа должна быть семитомной, сейчас ведется исследовательская работа по остальным томам, там есть очень важные тома, которые могут вызвать и в российской гуманитарной науке, ну, некоторые проблемы. Это золотоордынский том, скажем; будет специальный том по периоду Волжской Болгарии. Сейчас этот период тоже достаточно остро воспринимается, я вот заметил, в последнее время в Москве, в российской гуманитарной, исторической науке началось противопоставление истории периода Волжской Болгарии золотоордынской истории. Я понимаю, чем это вызвано, но в Татарстане такой подход не будет приветствоваться, мы хотим достаточно плавно увязать эти разные периоды. Потом я бы сказал, что очень плохо ведется работа по цивилизационному изучению татар, правда, совместно с турецкими учеными мы сейчас пишем исследование, оно будет на английском языке, под названием “Татарская история и цивилизация”. Там мусульманский фактор будет достаточно хорошо представлен, эта работа уже в процессе достаточно глубокой разработки, поэтому исследовательский процесс в Татарстане ведется вполне активно, но вот что касается таких сложностей, которые здесь и Валерий Александрович упоминал, конечно, они сохраняются, и про некоторые я бы сказал.

Прежде всего, я был активным противником позиции Валерия Александровича и Института этнологии антропологии по поводу переписи, и я убежден, что с московской стороны был явный перегиб по вопросу о разделении татар на разные группы. Я сейчас специально на этом вопросе останавливаться не буду, но кое-что все-таки хочу сказать. Скажем, результаты переписи показали, что есть большая группа крещеных татар, которые записали себя крещеными татарами, но в алфавитном списке вы позиции “крещеные татары” не найдете. Там есть кряшены, крещенцы и т.д., а позиции “крещеных татар” нет. Я сейчас думаю, куда Институт этнологии и Госкомстат эту группу денут, потому что в перечне их нет, и очень трудно будет доказать впоследствии, что крещеные татары есть та же самая группа, что кряшены. Потом в процессе подготовки к переписи внезапно исчезла группа татароязычных башкир. В Республике Башкортостан их было около 200 тысяч человек, а в позициях о языках татароязычных башкир вообще нет. Я это могу оценивать только как то, что российский Госкомстат, Институт этнологии поддались грубому давлению со стороны политического руководства Башкортостана, которое было заинтересовано именно в таком результате. И сейчас, по моим прикидкам, в Республике Башкортостан около 300 тысяч человек, которые во время предыдущей переписи были зафиксированы или как татары, или как татароязычные башкиры, были переведены в разряд башкироязычных групп и просто башкир. Конечно, после завершения переписи кому-то придется объяснять, каким образом внезапный всплеск численности башкир случился, и татары внезапно уменьшились в численности. Вот таких вещей я мог бы насчитать много. Просто по ходу хочу сказать еще одну вещь по сибирским татарам.

По моим наблюдениям, так называемых “сибирских татар” получилось в итоге не так много, во-первых, во-вторых, за их стремлением обособиться стоят совершенно не те вопросы, которые, скажем, поднимаются в Москве. Я вот, изучив проблему, пришел к выводу, что сибирских татар, прежде всего, интересует доступ к политической власти, они просто не могут получить должности в местных институтах власти и в исполнительных органах. Они хотят закрепить аборигенные права и пройти туда. Их очень интересуют вопросы об использовании ресурсов, земельных в том числе. Вот я сейчас думаю, если мы сконструируем, в конце концов, сибирских татар, эти вопросы придется местным органам власти Тюменской области решать на совершенно новой основе, причем эти власти абсолютно не готовы к этому, я был только что у вице-губернатора Тюменской области Якушева, разговаривал с ним, он прямо сказал: “Мы вообще не хотели бы, чтоб у нас здесь были разные группы татар, для нас все совершенно одинаковые, и мы должны взаимодействовать. Потому что, если сибирские татары будут другим народом, и Татарстан откажется их культурно обслуживать, кто будет им готовить учебники, учительские кадры?”. Эти вопросы были абсолютно не продуманы до того, и я просто хочу сказать, что вот из того, что Валерий Александрович сказал, я уже понял, что Институт этнологии несколько отступает от своих позиций и занимает некое компромиссное положение, но к этому можно было прийти еще до переписи и не так накалять обстановку. Но я, как сторонний наблюдатель, могу сказать, что все потуги разделить татар в конце концов привели к их консолидации. Однозначно у меня, например, вывод такой. Может быть, этот результат тоже был кем-то задуман, я не знаю, для нас, по крайней мере, это хорошо.

Сейчас по поводу сложных языковых проблем и, в частности, о проблеме графики. Знаете, за попыткой латинизации татарской графики далеко не всегда стоят те проблемы, которые ставятся в Москве, и об этом почему-то серьезные ученые тут даже не задумываются. Я вам приведу один элементарный пример: недавно по Интернету посылал в г. Тобольск на международный симпозиум свой собственный доклад, где половина текста была по-татарски. Так как в татарском кириллическом алфавите есть 6 букв, отсутствующих в русском алфавите, этот текст просто не проходит, и мне приходится сочинять доморощенную латиницу к этому тексту, и я отправляю текст таким образом, а там не могут разобрать, потому что они не знают, что разные варианты латиницы уже сейчас пошли. Татары переходят к турецкому варианту, к промежуточному, к старолатинскому варианту (20-х годов). Такая проблема возникает и при отправке наших научных текстов за рубеж. Это ведь, в конце концов, проблема в том числе и российской гуманитарной науки, и политической мысли тоже, потому что, если сторонники кириллического алфавита до сих пор не обдумали такие вещи, то как можно выступать просто против латиницы? Но мы-то сейчас живем в совершенно другом информационном пространстве и вынуждены действовать в этих рамках. Я думаю, что все эти вопросы очень непростые, и по ним нам придется какие-то решения, возможно компромиссные, но принимать.

И наконец, вот тоже достаточно серьезная проблема – это проблема учебников и вообще больших трудов по истории. Я должен сказать, что татарстанские ученые работают, и вот я, посмотрев тему семинаров, заметил, что в самом конце есть тема “Казанское взятие”; вот здесь сидит мой коллега из Института российской истории, мы это там уже обсудили, результаты “круглого стола” выйдут в скором времени в “Отечественной истории”, насколько я помню. Работа такая ведется, и я бы не сказал, что мы не находим точки соприкосновения. Мы достаточно хорошо поспорили, там многие интересные вопросы возникли, в том числе и совершенно с новой постановкой, но мы к определенному компромиссу приходим. Правда, есть проблемы, по которым очень трудно найти общий подход. Вот я честно могу сказать, что в последние годы много занимался проблемой Золотой Орды и постзолотоордынских татарских ханств. По проблеме Золотой Орды трудно найти соприкосновения с современными российскими историками, потому что позиции по этому пункту сильно отличаются. Конечно, необходимы более серьезные, глубокие проработки. Я думаю, что среди российских историков есть люди, которые понимают глубину этих проблем, и с некоторыми из. них общий язык найти можно. И потом я наблюдаю, что в российских учебниках, общих исторических трудах сдвиги тоже есть, вот, скажем, в трудах под редакцией академика Сахарова, они там достаточно интересные положения включили, с которыми мы в принципе могли бы согласиться. Поэтому я не хочу сказать, что все плохо, нормальное взаимодействие происходит.

Но в завершение я хотел бы сказать, что, на мой личный взгляд, ситуация такова, что татарам пока что в российском пространстве адекватного места найти не удалось. И сейчас среди татар есть очень много недовольных, в некоторых случаях речь идет о том, что трудно получить доступ к местным органам власти, к ресурсам, вы же понимаете, что основная масса татар оказалась на самом деле на положении меньшинств, которые обслуживаются национально-культурной автономией. Российское законодательство абсолютно не предполагает выделение средств в законодательном порядке на обслуживание культур, национально-культурных автономий. В большинстве случаев деньги получают только через компромиссы, через хождения с поклоном к местным властям, хотя как налогоплательщики татары имели бы право, на мой взгляд, и, безусловно, имеют на определенную часть ресурсов для развития собственной культуры. Эти вопросы остаются нерешенными. Я думаю, что мы, если семинары будут продолжать работу, на эти вопросы должны обязательно обратить пристальное внимание, потому что сейчас, мне кажется, центр событий там сосредоточивается.

И в завершение я хочу сказать, вот здесь сидящий М.Н. Губогло привел очень интересные последние данные: в Удмуртии прошли выборы в местный парламент, прошли 11 удмуртов и 8 татар в местный парламент, хотя пропорция совершенно не такая там, удмуртов раз в шесть больше, чем татар. Т. е. активизация татар намечается в регионах, и в скором времени, я думаю, они будут достаточно сильно представлены и в местных органах власти, и в исполнительных органах, и они будут отстаивать собственные позиции и будут требовать то, что им положено. И в нормальных, цивилизованных обществах всегда какие-то ресурсы национальным меньшинствам даются.

Под конец я хочу сказать, что академические ученые Татарстана, я думаю, будут участвовать и в дальнейших семинарах, может быть, люди будут меняться. Мы заинтересованы в серьезном обсуждении, и, может быть, в итоге обсуждения возможна будет выработка какого-то достаточно большого документа, который будет интересен и для российских органов власти. По крайне мере, по моим наблюдениям, когда президент России В.В. Путин был в августе в Казани и встречался с татарскими делегатами, нам удалось найти достаточно хороший контакт с президентом, и после этого появились интересные документы, которые частично отражают то, что татарские представители там излагали. Я полагаю, что, если мы выработаем новые подходы, это будет интересно и для Москвы.

Слово о детях лейтенанта Шмидта
Звезда Поволжья, 6-12.03 2003.

Татарстанцы, внимательно наблюдающие за деятельностью так называемого некоммерческого партнерства “Ватаным” и издаваемой им газеты “Татарский мир”, начали приходить к мнению, что в лице этих структур они имеют дело с зародышем татарской партии, руководимой из Москвы. Видимо, на своем уровне там пришли к выводу, что из рук казанского Кремля надо хотя бы изъять идеологическое знамя.

Но это оказалось делом нелегким: в московских институтах татарами отродясь никто особенно не занимался, предъявлять там оказалось нечего. Главный политкомиссар московского проекта г-н Чурбанов поэтому предложил на “татарский вопрос” навалиться, как это исстари принято на Руси, всем миром. Навалились, но особенно не получилось, что очень хорошо видно из тех публикаций, которые содержатся в свежем номере газеты “Татарский мир”. Особое умиление у читателей может вызвать их знакомство с теми купюрами, которые были произведены при публикации выступлений на первом семинаре ученых и общественных деятелей из Татарстана (см. два выступления, восстановленные по магнитофонным записям, и сравните их с тем, что опубликовано в названной выше газете в №1 за 2003 г.). Если произвести сравнительное изучение текстов, сразу становится ясно, какой именно заказ получен Чурбановым и К.

Многих в Казани насторожило и то, что г-н Чурбанов пытается не только контролировать состав участников семинара, но даже процесс допуска туда журналистов – скажем, он не хочет, чтобы там находились журналисты из Татарстана. А вообще-то закрытые обсуждения, куда люди отбираются заранее, в демократическом обществе не приветствуются. Это считается дурным тоном. Похоже, над г-ном Чурбановым довлеет старая коммунистическая привычка.

И последнее. Ходят слухи, что г-н Акчурин отправил письмо президенту РТ М. Шаймиеву с целым рядом просьб, в числе которых и “дать поручение о содействии” в Татарстане “в проведении дополнительной подписки” на газету “Татарский мир”. Видать, московский товар идет туго. Говорят также, что в письме есть и просьба выделить на нужды этой газеты 8000000 рублей в связи с её убыточностью. Каковы дети лейтенанта Шмидта, а?!

Судя по всему, нам всем надо очень внимательно присмотреться к вышеназванному “партнерству” – завтра оно может попросить у нас и казанский Кремль, скажем, для удобства расположения редакции газеты “Татарский мир”. Возможность такого сценария проистекает из того, что, по слухам, близкие к партнерству люди уже довольно плотно осели в доме Асадуллаева. Оно и понятно – владение площадями в столице дело выгодное, даже очень.

Господа татарстанцы! Не будем терять бдительность – служилый люд, имеющий подмосковные корни, в определенные периоды всегда проявляет бурную активность, что очень хорошо известно из нашей собственной истории.

Татарский вопрос в России: взгляд из Татарстана
Звезда Поволжья, 24-29.04, 30.04-7.05, 8-14.05, 15-21.05, 22-28.05 2003.

Татары созданы из щетины, поэтому из них не сваляешь войлок.
(Фатых Карими)

Когда некоторое время тому назад “Ватаным” (полное название – “Некоммерческое партнерство для содействия развитию институтов гражданского общества”) и учрежденная им газета “Татарский мир”, выходящая с определениями “федеральная” и “просветительская”, начали в Москве серию семинаров с броским заголовком “Татарский вопрос в России”, местное сообщество задалось вопросом: а с чего бы это? Действительно, в этой стране возникновение всяких “вопросов” традиционно ничего хорошего не сулит (вспомним хотя бы пресловутый “еврейский вопрос”...). Но, похоже, в данном случае все намного проще: во-первых, заголовок семинара лишь повторяет название опубликованной в газете “Татарский мир” (2002, №2) и подвергнутой уничтожающей критике на страницах газеты “Звезда Поволжья” (см. серию статей И. Измайлова) публикации Р. Акчурина программного характера; во-вторых, как заметил в личной беседе со мной один мудрый аналитик, в связи с прошлогодними баталиями вокруг татарских дел (перепись, приведение Конституции в соответствие, латиница и др.), татарское общество сильно политизировалось, и в Москве решили перевести стрелку дискуссий в более спокойное русло “научного обсуждения”. Наконец, судя по тому, что организаторы газеты “Татарский мир” запросили по 8 млн. руб. у мэра Москвы и президента Татарстана, политическое коммивояжерство должно было принести кому-то и прямые дивиденды. Опять-таки, в итоге семинаров при их надлежащей организации мог бы накопиться интересный материал по татарам, который народные умельцы всегда смогут с выгодой для себя пристроить в предвыборные платформы, например, и не только... Так что оснований для активизации определенных московских кругов вокруг “татарского вопроса” было более чем достаточно. Но, как сказал великий Гоголь, “все не то, чем кажется”. Поэтому считаю целесообразным на “татарский” вопрос взглянуть с несколько иных позиций, чем это делается в некоторых сильно политизированных московских кругах. Разумеется, при этом важно соблюсти верность фактам, а не политическому ангажементу. Естественно, надо начать с истории этого вопроса в старой, т.е. дореволюционной России.

История вопроса: колонизация и колонизованность татар в старой России.

Крутой поворот в судьбе татар произошел в XVI веке, когда они потеряли свою государственную независимость. Захват Московским государством в этом веке территорий большинства татарских ханств с последующей ликвидацией их как государственных образований готовился постепенно, а идейная подоплека происходившего ясно осознавалась с обеих сторон. Со стороны Москвы завоевательные походы против “бусурман” имели форму крестовых походов против части исламского мира. Об этом свидетельствуют высказывания тогдашних московских политиков, предназначенные как для внешнего, так и для внутреннего потребления. Например, в послании за 1553 г. к “литовской раде” (в Польско-Литовское королевство) московские бояре писали, что “для покоя христьянского”, “чтоб вера христьянская ширилась и множилась и кровь бы христьянская не лилась”, надо добиться, “чтоб государи христьянские меж себя в любви и в згоде были”. Подкрепляя свой общий призыв, авторы послания приводили казанский пример: “...которой бусурманской род из Казани ото многих лет христьянскую кровь проливал и... многую досаду делал, и тот усурманской род Казанской, Божиею милостию, государя нашего саблею померли ...и православною верою христьянскою то место бусурманское обновил, мечети разбив, церкви учинил, и христьянскою верою Божие имя в том месте ныне славитца”. Аналогичная мысль содержится и в послании Ивана IV королю Сигизмунду Августу (1556 г.): “...И нам бы... видечи великое утесненье христьяном от бесермен, с тобою братом нашим совет учинити и о добре христианском заодно помыслити, как пригоже государем христианским делати на избаву Христианом... за одно стояти и христьянству от рук бесерменских оборон чинити”.

Внутренний взгляд на завоевание татарских государств был такой же, о чем говорят русские летописи, к примеру, такая официальная, как Патриаршая (Никоновская) летопись. В этой летописи под 1552 годом приводится следующее высказывание Ивана IV: “...надеяся... на Бога, дерзаю и хощу идти против нечестивых варвар и хощу страдати за православную веру и за святые церкви... Сладко убо умрети за православие; ни есть смерть еже страдати за Христа, се есть живот вечный”. Митрополит всея Руси Макарий в послании Ивану IV накануне его похода на Казань сообщает, что если кому из “православных христиан на той брани до крови пострадати за святыя церкви и за святую веру христианьскую... пролитием... крови очистят прежние свои грехи... от Господа Бога прощении будут... но и в будущем... мзды восприимут за пролитие своее крови”. А вот что говорилось в речи Ивана IV, возвратившегося с победой над Казанью и обращенной ко всему “священному собору” во главе с Макарием: “...И милосердный Бог... дарова нам благодать свою: ...град Казань... предаде в руце нашей и Магметову прелесть прогна и водрузил животворящий крест в запустенной мерзости Казаньской. И вси живущий в ней бусурмане судом Божиим в един час без вести погибе”. В ответ митрополит заявил: “...На тобе же, благочестивом царе, превзыде Божиа благодать, ...сокруши благодатию своею и силою крестною и тобою... нечестие исторгнул и благодать насади, животворящий крест водрузи и святыя церкви воздвиже... Творец... даровал тобе свыше победу на враги креста своего, на иноплеменныа сиа...”.

Татарская сторона также прекрасно понимала, что происходит. Так, в сочинении “Зафер наме-и вилайет-и Казан”, написанном в Казанском ханстве в 1550 году Шерифом Хаджитархани (это скорее всего последний казанский верховный сеид Кул-Шериф) для отправки турецкому султану Сулейману, есть такое высказывание: “Казань есть явление времени и, находясь вдалеке от исламских вилайетов, границами соприкасается с государствами неверных”. К этому высказыванию автор приводит короткую, но емкую поговорку: “Не будь рядом с плохим”. Далее Шериф эфенди следующим образом охарактеризовал положение казанских татар в середине XVI века: “Ей (т.е. Казани- Д.И.) неоткуда ждать помощи и поддержки, кроме покровительства Господа миров и помощи ангелов. В соответствии с необходимостью эпохи, в целях обеспечения богатства и благополучия страны, спокойствия и безопасности народа, для обеспечения мира правители Казани прикидывались друзьями, обменивались послами и государственными мужами”. Завершая эту часть послания султану, автор приводит стих: “Спокойствие мира зиждется на понимании смысла этих двух слов: Быть верным с друзьями и притворно радушным с врагом”. Что-либо добавлять сюда необходимости, я думаю, нет – и так все ясно. Приведу еще грамоту последнего правителя Сибирского ханства Кучума (1597 г.). Он пишет: “А от Ермакову приходу и по ся места пытался есмя миритца, любо будет на конце лутче; а с Нагаи есмя в соединенье, и только с обеих сторон станем, и княжая казна шатнетца, и яз хочю правдою помиритца, а для миру всякое дело сходительство учиню”. Мира не получилось – московская сторона имела другие планы.

Так для татар начиналась колониальная эпоха. Они были колонизованы и попали в зависимость от носителей совершенно иной, чуждой им культуры, основанной на восточно-христианских ценностях. Взятие Московским государством Казани и полное завоевание территории Казанского ханства сопровождались страшными опустошениями. Русский летописец ситуацию в только что завоеванном городе описывает так: “…в полон же повеле царь имати жены и дети малые, а ратных за их измены избити всех, и столь множество взяша полону Татарьскаго, якоже всем полком Рускым наполнитися: у всякого человека Рускаго полон Татарьской бысть... А побита их в граде толико множество лежаше, яко ко всему граду не бе где ступати не на мертвых... Костры мертвых лежаще с стенами градными ровно; рвы же на той стороне града полны мертвых лежаше и по Казань по реку и в реке и за рекою по всему лугу мертвия погании лежаша”. Это сообщение повторяется и в дипломатических документах. В частности, в памяти Ф.В. Вокшеринову, данной перед его выездом в 1554 г. в Польско-Литовское королевство, несколько раз высказывается следующая мысль: “...а жены и дети, уланов и князей и мирз, и лутчих людей всех взяло войско государя... в работу, а иных побили же, а иных жонок девок и робят войско государя... продают в иные земли...”; или: “и людей всех в городе (Казани – Д.И.) побили, а жены и дети и животы поймали себе, тем их государь пожаловал”; или: “...и всех уланов и князей и лутчих людей жены и дети полоном к Москве приведены”.

Город был отдан на разграбление – согласно русской летописи, Иван IV “многая сокровища Казаньская велел всему своему воиньству имати...” (в другом месте текста: “...вся же сокровища Казаньская и жены их и дети велел всему своему воиньству имати”). Была опустошена и разграблена вся территория ханства. Так, после взятия Арского острога “...села повыжгли и скот их побили и безчисленное множество скота с собою к Казани... пригонили”. Далее, под 1553 годом сообщается: “...повоевали Арскую сторону... многих людей побили, а жены и дети в полон поймали”.

В итоге военных действий вся правящая элита Казанского ханства была уничтожена, оставшиеся пленены и вскоре обращены в христианство. В уже цитированной памяти Вокшеринову есть такие строки: “...остались одни черные люди да казаки, а князи и мирзы и болшово человека никакова нет, все побиты”. Об этом же говорится и в памяти Н. Сущеву, отправленной в 1553 г. к “литовской раде”: “...уланов и князей и мирз всех побил”. Посольство в Польско-Литовское королевство 1556 г. во главе с Воронцовым принесло аналогичное сообщение: “...а люди казанские болшие все побиты, а черные люди немногие осталися”. Подводя итог войне восставших татар в 1553 – 1557 гг. (сопротивление было подавлено завоевателями лишь весной 1557 г.), приехавший из Казани в Москву с грамотой С. Ярдов докладывал в 1557 г. Ивану IV: “...Казаньские лутчие люди их князи и мурзы и казаки, которые лиха делали, все извелися”. Напомню, что и после этого татары восставали в XVI в. неоднократно (в 1572 – 73, 1582, 1592 гг.), теряя большое число людей. По имеющимся подсчетам, к середине XVII века в Казанском и Свияжском уездах, т.е. центральном районе бывшего Казанского ханства, общая численность потомков татарской элиты – служилых татар с их семьями, едва превышала 7,5 тыс. чел. Это означает, что служилое сословие Казанского ханства было действительно изведено почти под корень.

Аналогичное положение наблюдалось и при захвате других татарских ханств. Например, русский летописец о взятии г. Астрахани в 1554 г. пишет: “...город взяли, и людей пеших подгоняли и многих побили, а иных живых поймали”. Затем, рассказывая о продолжении завоевания остальной территории этого государства, он неоднократно замечает, что “...людей побивали во многих местех”. То же самое было при завоевании Сибирского ханства, недаром при описании одного из решающих сражений татар с войском Ермака Есиповская летопись отмечает: “...Очервленишася тогда кровми поля... и блата (болота – Д.И.) собрашися от истекших кровей”.

Демографические потери татар в Волго-Уральском регионе в XVI веке были столь большими, что их последствия удалось преодолеть только к началу XVIII века. В течение первых 15 лет после падения Казани русская колонизация в Казанском крае охватила 206 селений и 60 пустошей, многие из которых ранее находились в руках татарских феодалов, к этому времени убитых, уведенных в плен или бежавших. Если иметь в виду, что в Казанском ханстве существовало около 700 татарских сел, приведенные выше цифры говорят об огромных потерях среди местного населения. Татарское население практически было изгнано из всех городских центров, там расположились оккупационные войска – как указывается в Патриаршей (Никоновской) летописи, вернувшийся с победой над Казанью Иван IV сообщал митрополиту Макарию: “...на сохранение градом и землям оставили воевод своих и людей многых”.

Завоеватели вели себя как настоящие колонизаторы: местное население подавлялось не только физически, но и духовно – русский летописец передает речь Ивана IV перед митрополитом, в котором были такие слова: “...град Казаньской преже бывы нечестивый, освящали во имя Живоначалныя Троицы... и по стенам градцкым с кресты ходили и церковь соборную... Богородицы воздвигли ...и иные храмы... въздвигли”. Уже в 1553 г. были крещены представители высшей феодальной знати Казанского ханства – сын хана Сафа-Гирея Утямиш-Гирей и последний хан Едигер-Мухаммет. Видимо, тогда же были обращены в православие и другие попавшие в плен знатные татары из ближайшего окружения Едигера-Мухаммета (в летописях сохранились данные о том, что в том же году были вынуждены креститься присланные из Москвы в Новгород “казанские татары”). Оставшиеся в Казанском крае знатные татары также во многом были обращены в православие. Аналогичные процессы, но вначале менее масштабные, развернулись и на территории Касимовского ханства. Более ускоренными темпами христианизация татар тут развернулась начиная с конца XVI века. В итоге политики христианизации татарский феодальный класс был сильно ослаблен – обращение в православие Чингисидов и многих членов правящих кланов князей лишило феодальный класс руководящего звена. На территории Мещерского края, кроме того, многие знатные татары, принявшие христианство, через два-три поколения обрусели. Нельзя сказать, что ставшие слугами “белого царя” знатные татары, будь то принявшие христианство или оставшиеся в вере своих отцов, были счастливы. В одной из старинных исторических песен татар хан Шигали так оценивает свое положение:

Называл я (вас) друзьями,

Оказалось – вы не друзья мне.

Я жил, считал (вас) друзьями,

Оказалось – вы все враги мне.

О дети (мои), дети (мои)!

Остаются они от нас в слезах.

Деньги, остающиеся от нас,

Русские, приходя, забирают.

Символично, что Шигали прекрасно осознавал положение своих “деток” – скорее всего подданных, у которых, по его мнению, нет будущего, на которое надеялся ставший волею судеб марионеткой в чужих руках хан.

Как только татары начали оправляться от первых ударов, а это произошло к 1590-м годам, начались новые репрессии. В частности, в челобитной казанского митрополита Гермогена за 1593 год говорится: “...прежде сего от казанского взятия в 40 лет не бывали в татарской Слободе мечети, а ныне-де учали мечети ставити близко к посаду...”. В ответ на эту жалобу царь Федор Иванович повелел казанским воеводам: “и вы б мечети татарские все велели посметати, вперед татарам мечети однолично ставити не велели”. Тут же предписывалось, как поступать с теми новокрещеными, которые не соблюдают положенной христианской обрядности: “...смеряти, в тюрьму сажати, и бити, и в железо, и в чепи сажати”. По отношению к тем татарам, которые перешли на русскую службу (так называемые “служилые татары”), власти вели двойственную политику. С одной стороны, им давались земельные пожалования и др. привилегии, которые, однако, постепенно начали обусловливаться их религиозной принадлежностью. С другой стороны, татарская конница из служилых татар, выставляемая в качестве заслонов передовых отрядов во время многочисленных походов, фактически являлась для государства “пушечным мясом”, обреченная на постоянные большие потери. Последствия таких потерь взрослого мужского населения, причем его элитной части, для демографического будущего народа еще только предстоит оценить. Но уже сейчас можно сказать, что замедленный рост численности татар в России в XVI – XVII вв. далеко не случаен. При всем при том татары еще представляли значительную силу, в том числе и военную. Об этом говорит не только убийство Лжедмитрия II в 1610 г. в г. Калуге принявшим православие татарским князем из потомков Идегея Петром Урусовым, но и подписывание представителями татар “приговора” Земского собора 30 июня 1611г., определившего будущее государственное устройство и политические порядки в России XVII веке, а также участие татар в подготовке решения собора 1613 года, избравшего на престол Михаила Романова.

Колонизованное татарское общество на два столетия погрузилось в мрак – чтобы выжить, оно было вынуждено превратиться в традиционное общество, когда ислам, ставший практически этноконфессиональной религией, стал единственной и всеобъемлющей идеологией, когда живая мысль у татар практически исчезла, затянутая коконом схоластики. Начавшийся застой затем затронул и саму религиозную сферу – из-за отсутствия учебных и богословских центров, полноценных библиотек в местном исламе вместо книжного (высокого) ислама начали накапливаться простонародные представления, которые татарские ученые – галимы в XVIII веке стали называть “бидгатом” (неугодное). Российское государство через систему налогов и натуральных повинностей нещадно эксплуатировало татар, не выделяя ничего на их культурные нужды – в развитии культуры длительное время, фактически вплоть до начала XX века, татарское общество могло рассчитывать только на собственные, весьма ограниченные ресурсы.

Правящие круги России пользовались малейшей возможностью, дабы не позволить татарам подняться на ноги, улучшить свое социально-экономическое положение. На этот счет можно было бы привести множество примеров, ограничусь только несколькими. Так, после временного усиления в первых десятилетиях XVII века татарских землевладельцев, по указу 1622 г. последовало ограничение владельческих прав татарских феодалов-мусульман по отношению к холопам -христианам. Затем по указу 1681 г. у татар и мурз (мусульман) было предписано отобрать поместья и вотчины с православными крестьянами. Начиная с первой четверти XVIII века опять усиливается процесс ущемления владельческих прав служилых татар: по указам 1713, 1715 годов у них были отписаны с частью их земель русские крестьяне, являвшиеся их собственностью. В итоге многие служилые татары вынужденно приняли православие, а остальные потеряли свои поместья и привилегированное положение. После ряда актов первых десятилетий XVIII века сословие служилых татар вообще было ликвидировано. Поэтому при реализации указа Екатерины II от 1784 г. о “позволении князям и мурзам пользоваться всеми преимуществами российского дворянства” нашлось всего 176 татарских фамилий (5,6 тыс. чел.), смогших представить документы о своем “благородном” происхождении. Фактический перевод в первой четверти XVIII века служилых татар в разряд государственных крестьян привел к сужению прав тех из них, кто занимался торговлей, ибо торгующие крестьяне не обладали правами торгово-купеческого сословия в полном объеме. Вот что сообщал депутат от мурз и татар Шацкой провинции В.Елгушев во время заседания екатерининской комиссии (1767 – 1769 гг.): “...в г. Касимове проживают многие мурзы и татары, которые... положены в подушный оклад: но они, кроме усадебных мест, не имеют земель для хлебопашства и для размножения скота; в торговые же промыслы тамошнее купечество их не допускает, потому что они в оное не записаны”. То же самое говорил и депутат от служилых мурз и татар Пензенского и Саранского уездов А. Еникеев: “...если мы от ...торга (в уездах – Д.И.) будем отрешены, то ...бедному нашему народу ...при сборе государственных податей воспоследует крайнее разорение...”. Такая политика ограничения прав татарского предпринимательского слоя проводилась и в XIX веке. Можно, например, указать на запрещение приобретать недвижимое имущество в Средней Азии не христианам (1886 г.), что, в первую очередь, было направлено против интересов татарских бизнесменов, имевших существенные интересы в этом регионе.

Однако духовный гнет был намного сильнее социального. Не затрагивая проблемы ущемления интересов татар в духовной сфере во второй половине XVI – XVII вв., о чем уже частично говорилось, обратимся к ситуации в этой области в XVIII – начале XX вв.

Как известно, правящие верхи Российской империи, начав XVIII век с усиления социально-экономического гнета “инородцев”, весьма быстро перешли к политике фронтального наступления на права колонизованных народов, в том числе и татар. По отношению к последним это вылилось в 1730 – 1750-х гг. в массированную попытку насильственной христианизации. В эти годы, как видно из указа за 1756 год, в Казанской губернии (в г. Казани и в Казанском уезде) из 536 мечетей были сломаны 418, в Сибирской губернии (в городах Тобольске, Таре и их уездах) – из 133 мечетей – 98, в Астраханской губернии из 40 мечетей – 29. Можно себе представить, как эта политика проводилась! Ответом татар на эту политику было массовое бегство в Приуралье и участие в крупных восстаниях, в частности, в восстании 1755 г. под руководством Батырши. Последнее восстание приобрело все признаки “борьбы за Магомета”, о чем прямо говорится в знаменитом письме Батырши императрице Елизавете Петровне. Автор письма указывает, что одной из главных причин восстания было “насильственное совращение мусульман из веры ислама, совершаемое без позволения... падишаха, без согласия и желания самих мусульман”. Батырша отмечает, что восставшие требовали “коварно и насильственно совращенным из веры ислама” дать возможность “вернуться обратно в веру ислама”. Да и накануне крестьянской войны под предводительством Е. Пугачева 1773 – 1775 гг., проходившей при активнейшем участии татар, депутаты-татары, выбранные для работы в составе екатерининской комиссии 1767 – 1769гг., выдвинули именно религиозные требования: прекратить насильственное крещение, поселить всех обращенных в православие татар в русских селениях или отдельно; принять специальный закон, направленный против тех, кто оскорбляет религиозные чувства мусульман; разрешить свободный проезд в Мекку и обратно с выдачей паспортов; ликвидировать все ограничения на строительство мечетей, дозволять строить их (включая каменные) в каждом селении; не мешать отправлять весь комплекс мусульманских обрядов; разрешить мусульманам свидетельствовать наравне с христианами, но присягая на Коране. Только после серьезнейшего потрясения основ империи в ходе крестьянской воины 1773 -1775 гг. правящие верхи России во главе с Екатериной II пошли на определенные уступки мусульманам, создав условия для более или менее нормального развития татарского общества. Правда, и тут постоянно возникали противодействия мусульманам. Например, в 1800 г. был издан указ об открытии в Казани татарской типографии для печатания “алькоранов, молитвенников и тому подобных”. Однако после опубликования ряда книг, в основном религиозного содержания, учебников для мусульманских медресе, в 1845 г. появилось “высочайшее” повеление, запрещающее печатание Корана и других “магометанских книг” под тем предлогом, что издание их дурно влияет на крещеных татар. С большим трудом, только после ужесточения цензуры издаваемых книг удалось добиться возобновления печатания татарских книг. Так же обстояло дело и с организацией выпуска татарской периодики в России: до революции 1905 г. волго-уральские татары, начиная с 1808 г., в XIX в. пытались реализовать более десяти проектов издания татарской газеты, а в начале XX в. – еще два проекта. Каждый раз следовал отказ. Причины отказа в первозданной шовинистической “чистоте” указывались в высказываниях имперских цензоров В. Смирнова и М. Пинегина. Первый из них писал, что издание газеты на татарском языке помогло бы “объединению разбросанных по различным частям России” татар, в то время для правительства “чем слабее связь между татарами, ...тем лучше”. Второй цензор в 1903 г. отмечал, что выпуск такой газеты является “совершенно не желательным... в интересах распространения русского языка и грамотности среди татар восточной России”. Как видим, достаточно откровенные высказывания в совершенно шовинистическом духе.

Подобные настроения и позиции в XIX – начале XX вв. были весьма распространены в верхах Российской империи. Приведу несколько примеров, подтверждающих это общее наблюдение. В 1908 г. епископ Андрей (князь Ухтомский), считавшийся либерально настроенным и просвещенным деятелем, писал: “Нет сомнения, что мелкие народности в силу исторического процесса должны слиться с народностями более крупными; такая же участь, несомненно, постигнет и приволжских инородцев. Вопрос только в том, усилят ли они собою народность русскую”. Оренбургский генерал-губернатор, оценивая ситуацию после захвата Россией Средней Азии, отмечал: “...разнообразие верований имеет вредное влияние на нравственную и политическую жизнь народа”, поэтому нужно “уменьшить ...корень зла, т.е. разнообразие веры”. Уфимский губернатор вторил ему: по его мнению, конечной целью правительственной политики должно быть “последовательное разложение мусульманского строя жизни” народов внутренней России, “по самой природе своей несовместимого с интересами государства и истинной цивилизации”. Или вот решение VII дворянского съезда (1911 г.): “Правительственная школа не может иметь инородческого характера, в ней должен без каких-либо уступок господствовать государственный язык. Обучение должно вестись на русском языке”. Имперская политика в России выстраивалась согласно приведенным выше высказываниям. Хочу это показать на конкретном примере, касающемся образовательной сферы.

Мусульманское население России, в первую очередь, татары, с 1860-х годов выступало за усиление преподавания в конфессиональных школах светских знаний. Скажем, в 1866 г. муфтий С.Тевкелев предложил открыть в г. Уфе при мечети мусульманскую школу, где наряду с религиозными преподавались бы светские дисциплины. С проектом высшего учебного заведения – специального медресе – выступал и известный татарский ученый X.Фаизханов. Он предполагал, что в этом медресе, финансируемом правительством или содержащемся за счет сбора у народа отдельного налога, учащиеся должны были обучаться в первые три года по программе гимназии, но с изучением арабского, персидского и тюркского (татарского) языков, а также исламоведческих дисциплин. Затем предполагалось продолжить обучение по двум направлениям – восточному (традиционные восточные дисциплины плюс русский, французский, немецкий языки и основные гимназические курсы) и светскому (гимназические предметы, западные языки при сохранении тюркского языка и предметов по исламоведению). В итоге в этом учебном заведении должны были готовиться мусульманские священнослужители с широким кругозором, учительские кадры, а также будущие студенты российских университетов. С похожей идеей в 1880 г. выступал и И.Гаспринский, предложивший в десяти городах с татарским населением преобразовать существующие там мусульманские медресе и ввести в их учебную программу общеобразовательные предметы (географию, историю, естествознание и т.д.) на татарском языке. Были и другие похожие проекты, например, в 1890-х годах Р.Фахретдинова. Ни один из них не был реализован.

Имперские круги России насчет образования инородцев имели совершенно иные планы. Опираясь на опыт созданного в 1867 г. миссионерами “Братства св. Гурия” метода обучения крещеных инородцев Поволжья в начальной школе на родном языке, Министерство народного просвещения в 1870г. выработало “Правила о мерах к образованию населяющих Россию инородцев” (утверждены Александром I 26 марта 1870 г.). В соответствии с “Правилами” в России в районах с плотным татарско-мусульманским населением создавалась сеть начальных, так называемых “русско-татарских школ”, татарских учительских школ (в Симферополе и Уфе) с преподаванием в основном на русском языке. Это были казенные училища, в которых преподавалось и мусульманское вероучение, но за счет самого мусульманского населения. Одновременно в мусульманских мектебе и медресе предусматривалось открытие русских классов и впредь было запрещено открывать конфессиональные школы мусульман без таких классов. Надзор за русско-инородческими школами и русскими классами был возложен на инспекторов народных училищ, т.е. на Министерство народного просвещения, что означало начало контроля за содержанием учебного процесса мусульман. Затем в 1871, 1875 гг. последовало учреждение особых должностей инспекторов татарских и казахских школ (в Казанском и Оренбургском учебном округах), которым надлежало “обозревать мектебе и медресе” и издавать учебники на “местных языках”. Наконец, в 1874 г. было вообще принято решение о переводе мусульманских школ под юрисдикцию Министерства народного просвещения, т.е. была сделана попытка установления полного контроля над содержанием учебного процесса в них. Хотя из-за сопротивления мусульман власти не решились реализовать это решение, попытки его протолкнуть продолжались вплоть до 1882 г. Затем последовали указы об образовательном цензе для мусульман, желающих занять духовные должности (1888 г.), и об обязательной сдаче муллами экзамена на знание русского языка для получения права быть имам-хатипом (1891 г.). Эти указы расширили возможности вмешательства со стороны государства в дела конфессиональных школ. Такие вмешательства осуществлялись всевозможными способами. Так, по распоряжению Министерства народного просвещения в 1892г. было предписано в “медресах, подведомственным попечителям, кроме печатных религиозных книг, разрешенных цензурой России, запретить использование иностранной (восточной) литературы и рукописных книг”. Делалось это с целью якобы недопущения антигосударственной пропаганды. “Кроме того, в документе указывалось, что в мусульманских школах могут преподавать только лица, получившие образование в России. Фактически все это означало бы закрытие медресе и мектебе – в них в обороте находилось большое число рукописных книг, а среди учителей медресе, особенно крупных и известных, было много лиц, обучавшихся за рубежом, в том числе и иностранцев. Только сопротивление Духовного собрания не позволило реализовать указанное распоряжение (отменено в 1894 г.). Об основной линии государственной политики в рассматриваемый период откровенно высказался богослов и миссионер Д.Я.Коблов: “...при осуществлении их (татар – Д.И.) мечты о национальной школе они положительно будут представлять обособленное государство в государстве... Этот просвещенный фанатизм будет куда опаснее того слепого невежественного фанатизма, который развивала и развивает мусульманская школа старинного типа” (1908г.). Поэтому государственные чиновники от образования скорее поддерживали кадимистов, чем джадидов. В частности, в инструкции для попечителей Казанского учебного округа из Министерства народного просвещения (1901 г.) поступил “совет” не вмешиваться в дела реформирования мусульманских школ, ибо “представленные самим себе мусульманские школы будут по-прежнему пользоваться рутиной, которая обрекла на застой мусульманскую науку и которая мешает ...вооружиться знаниями”. Но чисто национальная школа светского типа была, по мнению имперских кругов, еще более опасной. Недаром попечитель Казанского учебного округа в своей записке (1902 г.) в Министерство народного просвещения (!) писал, что “с точки зрения политической ...можно мириться с инородческой школой конфессионального характера (желательно кадимистской, конечно – Д.И.), чем – общеобразовательной школой национального характера”. Отсюда и борьба российской имперской власти с начала XX в. с набирающими силу джадидистскими медресе. Как указывает один из современных татарстанских исследователей, “в борьбе с джадидистскими учебными заведениями чиновники опирались на российскую законодательную базу, по которой татарам разрешалось иметь лишь конфессиональные школы чистого характера”. По его мнению, при появлении в них чисто светских предметов, за что выступали джадиды, такая школа, согласно российским юридическим нормам, теряла статус конфессиональной, переходила в разряд светской (национальной) школы, которая должна была быть подведомственной Министерству народного просвещения.

Тем не менее, джадидистские школы набирали силу, что вынуждены были констатировать и имперские чиновники. Например, в “Записке департамента духовных дел о магометанских школах восточной части России” (1910 г.) констатируется: “...учебные заведения (мусульман – Д.И.) в течение последних 15-20 лет стали подвергаться весьма серьезной эволюции, стремясь перейти от конфессионального преподавания... к типу школ общеобразовательных”.

И что же в такой ситуации предприняли государственные органы? Во-первых, “Особое совещание по веротерпимости” во главе с лидером крайней реакции графом А.П. Игнатьевым в 1905 г. сосредоточило внимание на опасности, исходившей якобы от стремления волжских татар “отатарить весь русско-мусульманский мир”. В итоге оно высказалось за преподавание в конфессиональных школах для башкир и казахов на родном языке, дабы пресечь там распространение татарского. Во-вторых, по особым правилам 1906 – 1907 гг. родной язык для “инородцев” можно было использовать только в первые два года обучения, в дальнейшем требовалось переходить на русский язык, оставляя родной только в качестве подсобного языка (русскому языку отводилось 12 часов из 30 в неделю).

В 1908 г. по решению П.А.Столыпина было созвано специальное совещание представителей трех ведомств (министерств внутренних дел и народного просвещения, а также синода), названное “Особым совещанием по выработке мер для противодействия татарско-мусульманскому влиянию в Поволжском крае”. Констатировав, что “мусульманские учебные заведения превратились в общеобразовательные школы со специфически татарским оттенком” (выделено мной -Д.И.), совещание предписало усилить контроль над татарскими школами со стороны местной администрации учебных округов. Одновременно было потребовано, чтобы конфессиональные школы не выходили за пределы духовного образования, поэтому была отмечена необходимость отслеживать, чтобы их программы и перечень предметов “не имели общеобразовательного характера”. Аналогичное требование было повторено на совещании 1910г., но с добавлением еще и пункта об устранении из конфессиональных школ в числе предметов “общего характера” и русского языка. Была еще раз подчеркнута необходимость удержания мусульманских школ в строго конфессиональных рамках, чтобы привлечь лиц, стремящихся получить светское образование, в государственные, т.е. русскоязычные школы. Для подрыва влияния татарского языка и оренбургского муфтията было предложено проводить испытание кандидатов в муллы на родном языке, а не на татарском, причем не в Уфе, а в губернских комиссиях. Считая, что главная опасность заложена в пантатаризме, совещание 1910г. склонялось к разрешению преподавать крещеным инородцам на родных языках. Но уже в 1911г. другое совещание – по делам инородческой школы – опять вернулось к прежнему курсу сокращения числа родных языков, на которых допускалось начальное образование. Аргументация была простой: такое обучение “искусственно пробуждает национальное самосознание”. Работавшее в 1910 – 1911гг. при Министерстве народного просвещения “Межведомственное совещание по вопросу о постановке школьного образования для инородческого, инославного и иноверного населения” пришло к такому же выводу: “...создание, под видом конфессиональных... школ, национальных мусульманских общеобразовательно-вероучительских учебных заведений представляется недопустимыми”. В результате началось преследование новометодных школ, целый ряд из которых, в том числе и весьма известных, были в 1910 – 1911гг. закрыты. Во многих новометодных медресе начали работать с двойными программами, одна из которых – “благонадежная” -была предназначена для полиции и других проверяющих.

Среди более демократически настроенных земских деятелей к 1911 г. вызревала иная позиция. В 1911 г. состоялись два совещания – в Казани (в январе) и в Уфе (в мае), организованные земскими управами при участии представителей татарской общественности: депутатов Государственной думы, учителей. На основе решении этих совещаний на I Всероссийский общеземский съезд (Москва, 16-30 августа 1911 г.) был вынесен специальный доклад “О подготовке начального образования восточных инородцев”, где языком обучения в “мусульманской первоначальной школе” предлагался родной язык. Но съезд принял решение, по которому родной язык мог быть языком преподавания только в первом году обучения, в дальнейшем предполагалось перейти на русский язык. В том же году в Государственной думе при обсуждении законопроекта о “начальных училищах” позиции депутатов разделились. Правый лагерь выступал за то, чтобы в государственной начальной школе языком преподавания был государственный язык – русский. Мусульманская фракция стремилась изменить правила 1907 г. о языке преподавания. Прошла поправка октябристов, которые выступали за то, чтобы “в местностях, в коих имеется нерусское население, обладающее своей письменностью, разрешалось учреждение училищ с природным языком преподавания”.

Однако в русском обществе существовали мощные силы противодействия прогрессу. Одним из ярких проявлений этой тенденции стали решения очередного “Особого совещания” по мусульманским делам, состоявшегося при участии представителей четырех ведомств весной 1914 г. в Петербурге. Идеей фикс этого совещания стала борьба с пантатаризмом – татары обвинялись в стремлении создать общие для российских тюрок язык и культуру на основе татарского языка и культуры. При этом в качестве опасности указывалось преобладание татар среди мулл и преподавателей конфессиональных школ. Озабоченность участников данного совещания вызывало также то, что в исламе усиливаются “прогрессивные течения с националистической окраской”. Среди постановлений совещания были: решение закрыть русские классы при мектебе и медресе, означающее исключение преподавания русского языка из программ мусульманских школ; квалификация светской татарской школы как “в высшей степени нежелательного явления”. Вполне вписывалось в менталитет государственных чиновников решение совещания далее не требовать от мулл знания русского языка – этого не нужно было делать, чтобы не побуждать мусульман к получению общего образования, поскольку при получении такого образования “рушится их прежнее строго консервативное политическое направление”. Понятно, что это делалось с целью подкрепить позицию государственной образовательной системы, направленной на русификацию инородцев, ибо, по мнению участников совещания 1914 г., при распространении среди татар через конфессиональную школу русского языка “имеется в виду поднятие общего уровня развития народных масс”, что “вряд ли отвечало бы политическим интересам государства”.

Таким образом, даже беглый обзор положения дел в Российской империи в образовательной сфере до 1917 г. показывает, что стержнем государственной политики в стране являлось возведение всевозможных ограничений на пути национально-культурного развития “инородцев”, в т.ч. и татар. В итоге татарам, например, всю свою образовательную систему приходилось содержать за свои счет. По данным исследователей, в дореволюционный период им удалось открыть в г. Казани только одно светское учебное заведение с небольшим финансированием из городского бюджета – гимназию для девочек Аитовых (основные расходы по школе были все же за счет купца С.Аитова). Поэтому-то прав чешский историк Ф.Силницкий, писавший, что в имперской России “верховное положение государства по отношению к его гражданам во взаимосвязях русского народа с государством проявлялось как социально-политический гнет, а не как национальное бесправие русского народа”. Именно отсюда и определение старой, имперской России, бытовавшее в учебниках по истории нашей страны в период до крутого поворота во внутренней политике большевиков на рубеже 1930 – 1940гг. – “тюрьма народов”. Не случайно в феврале 1917 г. Российская империя рассыпалась с такой легкостью – одна из главных причин краха старой России заключалась в массовом национально-освободительном движении нерусских народов страны.

Было бы тем не менее неправильно полагать, что в дореволюционной России не было определенного национально-культурного развития народов, ее населяющих. Конечно, было. Применительно к татарам это просто неоспоримо. Но оно происходило не в результате проводившейся правящей элитой страны политики, а вопреки ей, потому что прогресс остановить невозможно; кроме того, положительно влияло наличие частной собственности. А в целом, надо признать, в России образца до 1917 г., которую уместнее именовать “многонациональной русской империей” (Ф.Силницкий), у инородцев, включая и татар, никакого “золотого века” отродясь не было. Татары как являлись колонизованной нацией, так и оставались ею вплоть до разрушения в 1917 г. старой России.

Татары в советский период: от попытки национального возрождения к разрушению идентичности

Теперь обратимся к вопросу о положении татар в СССР.

Начальный этап жизни под властью Советов для татар имел определенные положительные моменты: частично в 1920-х годах удалось решить ряд задач национально-культурного развития, стоявших перед нацией до 1917 г. Это было связано с тем, что большевикам удалось “склеить” основную часть территории бывшей Российской империи в виде СССР только за счет существенных уступок нерусским народам страны. Правда, у новой жизни имелись и, если сказать очень мягко, свои “издержки” – богатый и образованный, еще очень тонкий слой татар во многом оказался за границей (по моим оценкам, около 10 тыс. чел.). Уже в начале 1920-х гг. по отношению к нерусским народам СССР начали реанимироваться старые подходы, глубоко заложенные не столько в программных документах ВКП(б) (хотя и тут не все было чисто), сколько в менталитете великорусского большинства членов партии и ориентировавшегося на него партийного руководства, не обязательно являвшегося этническими русскими. Первыми симптомами изменения отношения Москвы к татарам надо признать: присоединение 14 июня 1922 г. к “Малой Башкирии” (Башкирская АССР) вопреки предыдущим решениям (в т.ч. и о проведении референдума) густонаселенных татарами районов Уфимской губернии с формулировкой, что присоединение их к Татарской АССР “невозможно” из-за их связи с Уфой со стороны “хозяйственно-экономической”; исключение в 1923 г. из партии выступавшего за равноправие в составе СССР союзных и автономных республик видного “национального” коммуниста М. Султан-Галеева.

Далее последовали другие акции, ясно демонстрировавшие свой антитатарский характер. Скажем, в 1925 г. последовал отказ Москвы утвердить проект Конституции Татарской АССР с положениями о двух (русском и татарском) государственных языках в республике. Разумеется, удар в данном случае наносился по татарскому языку, т.к. положение русского было незыблемо. Поэтому, несмотря на то, что развитие татарского языка как одного из двух государственных языков в Татарской АССР привело к значительному расширению его функций, в т.ч. и благодаря принятию целого ряда специальных документов по реализации такого статуса между 1921 -1925 гг., успехи в этой области оказались временными, и в конце 1920 – начале 1930-х гг. языковая политика в области поддержки государственного статуса татарского языка свелась на нет. Затем в 1927 г. под давлением партийных органов, несмотря на упорное сопротивление “национальных” коммунистов во главе с Г.Ибрагимовым, было принято решение о переводе татарской графики на латинский алфавит. Это привело к урезанию культурной “протяженности” нации, т.к. старое культурное наследие вскоре для обучающихся в советских школах поколений стало недоступным. Именно тогда Г.Ибрагимов написал свою знаменитую статью “Каким путем пойдет татарская культура”, заявив о том, что для татар есть только две альтернативы: развивать свою собственную культуру или подвергнуться русификации. Последовавший в 1928 г. повторный арест М.Султан-Галеева и фабрикация дела о “султан-галеевщине” как “агентуре международного империализма” с осуждением многих видных партийных деятелей из тюркских народов однозначно показали – в национальной политике ВКП(6) начался крутой поворот. Одновременно в Казани были ликвидированы в 1929 г. научное “Общество татароведения” (выполняло функцию исследовательского центра) и важный для татар Восточный институт (1930 г.), а затем начались репрессии против сторонников группы “Жидегэн”, выступавшей против политики поспешной латинизации. Весной 1932 г. яростные нападки были предприняты против “Союза татарских пролетарских писателей” и Татгосиздательства. По имеющимся данным, в ходе постоянных “чисток” из рядов ВКП(б) в 1930-х гг. были исключены 2056 татарских коммунистов (13,4% от их общей численности), 329 были сняты со своих руководящих постов; 2273 были приговорены к смертной казни. В этот период большинство дееспособной части татарской политической и интеллектуальной элиты было попросту ликвидировано физически. Оставленная в живых ее часть находилась в лагерях (на 1 января 1942 г. в системе ГУЛАГ числилось 29,1 тыс. татар-заключенных).

Но политической верхушке ВКП(б) этого показалось мало – в ходе Великой Отечественной войны, точнее, после перелома ее в пользу СССР – она, в рамках формирования новой коммуно-большевистской имперской идеологии, задумала широкомасштабную акцию по изменению идентичности татар.

Несколько слов надо сказать о становлении в СССР национал-большевистской идеологии. Не секрет, что вопреки продекларированной политике интернационализма, точнее, пролетарского интернационализма, во внутрипартийной жизни ВКП(б), затем ВКП(б) всегда существовала проблема великорусского шовинизма. Далеко не случайно, что в одном из последних писем больного В. Ленина (от 27 сентября 1922 г.), направленного членам Политбюро, содержались специальные примечания “о борьбе против великодержавного шовинизма” со следующей формулировкой: “Великорусскому шовинизму объявляю бои не на жизнь, а на смерть...”. Но в 1920-х – начале 1930-х гг. шовинистическая линия в партии и обществе не могла еще одержать решающей победы, кроме прочего, я думаю, и потому, что в партийном руководстве было очень много евреев, а также потому, что в республиках довольно долго велась политика коренизации партаппарата. Однако после кровавых “чисток” 1930-х годов этот тормозящий фактор был в значительной мере снят. Между тем еще до массовых репрессий 1930-х годов в СССР происходило постепенное усиление “русского фактора”, отчетливо наблюдаемое в языковом строительстве (перевод алфавитов с латиницы на кириллицу, введение в школах РСФСР обучения русскому языку с первого класса, “временное” введение русского языка как языка обучения с пятых классов национальных школ в большинстве регионов РСФСР и т.д.). А в ходе массовых “чисток” из центра в национальные республики единовременно прислали огромное число партработников с “пролетарской закалкой”, бывших русскими и русскоязычными (в Украину, например, по данным М.Н.Губогло, прибыло до 10 тыс. партчиновников). Они-то и стали в республиках “пятой колонной” при формировании в СССР политики национал-большевизма.

Но решающий поворот наступил все же в ходе Великой Отечественной войны – именно тогда усилиями партийной элиты произошло окончательное переоформление активизированного тогдашними условиями чувства патриотизма русского народа в великодержавный национализм, взятый на вооружение идеологами ВКП(б) в виде особой имперской идеологии. Этот процесс достаточно детально описан в научных и научно-популярных публикациях, поэтому нет необходимости специально на нем останавливаться. Скажу только, что правящая элита СССР в лице Сталина и К решила использовать взрыв патриотизма, возникший в ходе войны, для легитимизации и укрепления собственной власти. При этом русский народ был выбран в качестве несущей конструкции новой советской имперской системы и новой идеологии. Кроме прочих задач в данном случае решалась и следующая: идеологическими и организационными мерами подавить начавшийся тогда подъем национального самосознания нерусских народов, в т.ч. и у татар, особенно у интеллигенции. Последняя у татар, как об этом, например, отмечалось в публикации С. Липкина (“Огонек”, 1989г., № 2), имела склонность упорно сопротивляться имперским притязаниям на всеобщий контроль над умами. В качестве примера сопротивления можно назвать публикацию в 1940 г. в журнале “Совет эдэбияты” фольклористом и писателем Н.Исэнбэтом сводного текста эпоса “Идегей”, сопровожденного обширными историческими комментариями относительно Золотой Орды. Если вдуматься в эти комментарии, становится понятным, что татарская интеллигенция пыталась восстановить идущую еще от Ш.Марджани линию строительства национального самосознания через развитие сознания исторического. Заслуживает внимания и обсуждение перед принятием Конституции СССР 1937 г. на Политбюро ВКП(б) вопросов о статусе Татарстана (наряду со статусами Башкирии и Якутии), когда Сталин лично дал указание А.Вышинскому разработать критерии, основываясь на которых можно было бы отказать Татарстану и другим в статусе союзной республики.

Короче говоря, принятие начиная с 1944 г. целого ряда партийных идеологических документов (это: постановление ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. “О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации”, постановления Татарского обкома “Об учебнике татарской литературы для восьмого класса средней школы” от 2 сентября 1948 г. и “Об ошибках в учебнике литературы для восьмого класса средних школ” от 18 сентября 1952 г.), а также организационные меры по подавлению татарской интеллигенции, среди которых были: постановление обкома от 6 октября 1944 г. о работе и ошибках Татарского НИИ языка и литературы (единственное академическое учреждение в республике) с оргвыводами (смена директора, снятие заведующих, полное изменение научных планов), шельмование в печати татарской интеллигенции и уничтожение рукописи готового труда “Очерки истории ТАССР”, проведение в апреле 1946 г. специальной сессии отделения истории и философии АН СССР совместно с ИЯЛИ КФ АН ССР в Москве по проблеме происхождения казанских татар и др., показали, что за непокорных татар власти взялись серьезно...

Чего же добивалась партийная элита этими мерами?

Постановление ЦК ВКП(б) т 9 августа 1944 г. было направлено на изъятие из национальной истории ее ключевого звена – периода Золотой Орды. Хотя главной задачей коммуно-большевистских идеологов было стремление снять имплицидно присутствующее в золотоордынском периоде истории татарско-русское противоречие вплоть до фактического превращения татар в соратников русских по борьбе с объявленным “общим врагом” Золотой Ордой – реально этот шаг был направлен против выстраиваемой длительное время татарскими идеологами идентичности. Действительно, каждое звено конструируемой интеллектуалами через написание национальной истории идентичности приобретало свое уникальное значение, следовательно, в дальнейшем ни одно из этих звеньев уже из легитимизированной исторической цепочки не могло быть произвольно “вынуто” без нанесения ущерба целостности национального самосознания. Между тем одновременно с запретом на включение в национальную историю золотоордынского этапа в СССР быта придана особая роль булгаро-татарской концепции, ставшей с 1940-х годов, несмотря на ее крайнюю однобокость, официальной для исторической науки Татарстана.

В других партийных документах (1948, 1952 гг.) содержалось отрицание прогрессивности буржуазного этапа татарской истории, реализуемое прежде всего через выработку негативного отношения к исламскому реформаторству в татарском обществе, в широком плане известному как джадидизм. Именно джадидизм был в них заклеймен как “контрреволюционное буржуазно-националистическое движение, проповедовавшее идеологию национализма, пантюркизма, классовый мир внутри татарской нации”.

Можно было бы думать, что коммунистические вожди СССР в 1940 – 1950-х годах были озабочены превращением татар в “пролетарскую” нацию, у которой в принципе не могло быть столь характерного для буржуазного периода национально-освободительного движения. Но такого объяснения недостаточно. Полагаю, что перед политической элитой СССР тогда стояла более сложная задача – не дать вообще татарским интеллектуалам возможность переосмысления тех оценок джадидизма, а следовательно, и всей национальной истории буржуазного этапа, которые сложились при сталинизме и не позволяли включать в историческое сознание татар их недавнее прошлое. Из-за того, что национальная идентичность татар сложилась на рубеже XIX – XX вв. в первую очередь благодаря усилиям джадидистских интеллектуалов, желание коммунистических идеологов заставить татар забыть об этой важнейшей составной этапа нациестроительства следует расценивать как стремление разрушить их современную идентичность.

Но сломить татар не удавалось, о чем свидетельствует отправка в 1954 г. в Москву группой татарских писателей, ученых и аспирантов письма в ЦК компартии, в котором указывалось на искусственное сдерживание развития национальной культуры, сокращение числа татарских школ, искажение истории татарско-русских отношений, принижение роли татарского народа в истории, поднимались проблемы национальной топонимики и ставился вопрос о предоставлении Татарстану статуса союзной республики (кстати, вопрос о расширении экономических прав республики обсуждался на Политбюро ЦК еще при жизни Сталина...).

Одновременно некоторые татарские ученые еще в начале 1950-х годов начали борьбу с построениями московских идеологов, не соглашаясь с заданными сверху рамками освещения истории татар. Так, в 1951 г. по соображениям концептуального несоответствия линии сталинистов была повторно ликвидирована уже изданная книга “История ТАССР”. Кроме того, по постановлению бюро обкома от 18 января 1952 г. один из авторов учебника по истории татарской литературы Б.Яфаров был исключен из ВКП(б), а директору ИЯЛИ М.Гайнуллину объявили выговор; последовал и ряд других мер организационного характера по ликвидации “допущенных ошибок и идеологических извращений”.

Уже в 1951 г. на страницах центрального исторического журнала “Вопросы истории” состоялась весьма показательная дискуссия между казанским историком X.Гимади и работающим за пределами Татарстана специалистом по истории Золотой Орды, также этническим татарином, М.Сафаргалиевым. Первый из них отстаивал ставшую в историографии республики официальной позицию о булгарском происхождении татар, а второй поднимал вопрос о роли тюркских групп периода Золотой Орды в формировании татарского народа. За чисто академическим, на первый взгляд, спором двух историков на самом деле стояли такие важные вопросы, как отношение к татарам, живущим за пределами Татарстана, и трактовка проблемы средневековой государственности татар.

Сегодня эти баталии кажутся во многом смешными. Но на самом деле удар, нанесенный по татарам в 1940-х годах, оказался весьма разрушительным прежде всего по отношению к национальной идентичности. Например, авторы учебников, издаваемых в республике, продолжительное время основывались на характерной для историографии 1940 – 1970-х годов точке зрения об “искусственности”, навязанности извне татарской идентичности, ее позднем закреплении (в ХVП-ХVШ вв. или даже еще позже). В школьных учебниках того времени можно было прочитать вот какие пассажи: “...Русские татарами называли монголов. Позднее они распространили (этот этноним)... и на булгар. Примерно с XIX в. потомки булгар и других тюркских народов... сами (стали) называть себя татарами”. Тогда же в методическом пособии для учителей истории указывалось: “Учащиеся должны отчетливо представлять, что казанские татары как народность ничего общего не имеют с монгольско-татарскими завоевателями, кроме названия... Название “татары” было присвоено булгарам позднее”. В итоге такого “промывания” мозгов национальное самосознание у обширных групп татарского населения, причем не только у лиц со средним образованием, было сильно поколеблено. Для того, чтобы яснее понять всю пагубность проводившейся в рамках национал-имперской политики идеологической войны против татар, приведу два примера. Недавно один высокопоставленный чиновник мне рассказал, что Ф.Табеев был готов поменять этноним “татар” на этноним “булгар”. Причем объяснял он это тем, что в Москве наименование “татар” не любят, “косо” смотрят на нас именно за наше наименование”. Этот факт подтверждается воспоминаниями казанского этнографа профессора Е.П. Бусыгина, согласно которым во время приезда в 1978 г. в Казань академика Жукова на приеме в обкоме Ф.Табеев сказал: “... Мы сделали ошибку в первые годы советской власти, нам надо было назваться булгарами”. Севший после него в кресло первого секретаря Татарского обкома КПСС Г.Усманов также предложил рассмотреть в ИЯЛИ КФ АН СССР вопрос об изменении этнонима татарского народа на “булгар”. Наконец, такие же взгляды были в тот период характерны и для многих татарских ученых. В частности, академик АН РТ А.Каримуллин в своей книге “Татары: этнос и этноним” (1988 г.) писал, что этноним “татары” был “навязан булгарам колониально-национальной политикой царизма”. Аналогичную точку зрения высказывал и академик АН РТ М.Закиев, писавший: “...под предлогом защиты этнонима “татар” в самое ядро татарской истории стремятся ввести Золотую Орду, исключив Булгар”.

Это же в какой степени действительно должны “промыть” людям мозги, чтобы те дошли до отрицания собственной идентичности?! Как тут не придешь к выводу, что коммуно-шовинистические идеологи, совершившие в 1940 – начале 1950-х гг. крупнейшую идеологическую диверсию против татар, достигли значительных успехов, а именно, состояния аберрации национального самосознания многих наших сородичей. Чтобы эту тему закончить, я хотел бы привести довольно давние рассуждения директора Института этнологии и антропологии РАН В.Тишкова, недавно прославившегося попыткой расчленения татарской этнонации. Так вот, комментируя приведенное выше высказывание Ф.Табеева, г-н Тишков заявляет: “...понятие “татары” в Российской империи было очень широким и охватывало часть населения не только по этническому принципу. Тем самым (т.е. через принятие этнонима “булгар” – Д.И.) могли быть достигнуты две цели... С одной стороны, народ ушел бы (каково, а? – Д.И.) от очень длительной традиции в фольклоре и истории, связанной с татаро-монгольским нашествием, а с другой стороны, обретал бы свою отличительность от других культур со схожим названием”. Как видите, тут нам предлагается отказаться от собственной истории и идентичности, дабы обрести свою новую “отличительность”, видать, “удобную” для национал-шовинистов. Для тех, кто еще не вполне осознал, откуда растут ноги у сторонников “приращения” татар новой “отличительностью”, приведу высказывание одного из участников сессии 1946г. по “этногенезу казанских татар”. Бедняга, будучи из Казани, где только что инакомыслящие были в печати заклеймены как “буржуазные националисты” (что это тогда означало, думаю, нет необходимости объяснять), а иные лишились своих должностей (см. выше), вынужден был с высокой московской трибуны сказать: “...В докладах и выступлениях была доказана несостоятельность взглядов, отождествляющих казанских татар с монголо-татарами... на формирование их (казанских татар – Д.И.) решающее влияние оказали местные племена и тюркоязычные народности (булгары и др.)... Население, проживавшее на территории Камской Булгарии в составе Золотой Орды, оказалось на положении порабощенного народа. Подобно русскому народу, взявшему главную тяжесть борьбы, булгары и другие народы Среднего Поволжья также вели борьбу с монгольскими завоевателями”. Вот так, дорогой мой читатель, была “нарисована” главная “схема” национальной истории татар советского периода, а через нее и основная линия развития нашей идентичности. Кто не хочет все эти вещи осознать, тот чрезмерный простак или и того хуже.

В связи с хрущевской “оттепелью” в татарском обществе активизировались тенденции к национальному возрождению, поэтому в 1957 -1959 гг. партийное руководство ТАССР было вынуждено пойти на некоторые уступки татарам (принятие постановления по национальной школе, возобновление работы орфографической и терминологической комиссии, обсуждение состояния и мер развития национальной музыки, подготовка к созданию редакции Татарской энциклопедии и т.д.). Хотя и за пределами Татарстана, была опубликована книга татарского историка М.Сафаргалиева “Распад Золотой Орды” (1960г.), являющаяся, несмотря на некоторые уступки, сделанные под внешним давлением, образцом продолжения традиций национальной историографии.

Но реакция Москвы последовала весьма быстро: 18 октября 1960 г. в руководстве Татарстана были произведены крупные перестановки, а сторонники “нового курса” – смещены. Постановление по татарской школе было отменено. Устами нового первого секретаря Татарского обкома КПСС была провозглашена генеральная линия коммуно-шовинистической политической элиты. Новоиспеченный местный национальный “вождь” Ф.Табеев на пленуме обкома заявил, что татарский язык через 15-20 лет исчезнет. А в апреле 1961 г., когда на вечере по случаю 75-летия Г.Тукая поэт X.Туфан в ответ на программное высказывание “товарища” Табеева сказал (ох уж эта непокорная интеллигенция!), что татарский язык “не исчезнет”, на него тут же поступил донос в обком. И далее покатилось: орфографическая и терминологическая комиссия была распущена; прекратилось преподавание татарского языка в русских школах; число татарских школ пошло на сокращение; попытка создать редакцию Татарской энциклопедии была пресечена на корню; начавшее было работу Общество археологии, истории и этнографии (неформальное общество ученых!) при Казанском университете было ликвидировано, а первый том его трудов со статьей Л. Гумилева о татарах был пущен под нож. Брежневско-сусловский режим не позволял никаких “вольностей” националам, чуть что, за дело брался КГБ. Известно, например, что в 1964 – 1966 гг. в Татарстане активно действовала татарская неформальная группа, писавшая в партийно-государственные органы обращения по поводу изменения статуса ТАССР (от “автономного” на “союзный”) и пытавшаяся наладить связи с татарскими группами, расселенными за пределами республики. Она очень быстро попала в поле зрения КГБ. Тем. не менее последователи сталинского тоталитарного режима в 1960-х годах татарское общество полностью взять под контроль не смогли. Есть устные сообщения современников о том, что в 60-е годы в Татарстане действовали и другие татарские неформальные объединения (например, регулярно проходили встречи татарской интеллигенции в Булгаре с беседами о состоянии татарской культуры). Исследователями обнаружен ряд писем в партийно-государственные органы республики, в которых речь идет о недостаточном внимании к национальной культуре на радио и телевидении; в них проводится связь между недостаточным уровнем социального развития Татарстана и его статусом. Как рассказывал мне покойный писатель А.Еники, группа татарских писателей еще в 1964 г. обращалась к Ф.Табееву по вопросу о необходимости преобразовать Татарстан в союзную республику. Под давлением татарской общественности местные партийные органы подготовили даже проект Конституции союзного Татарстана – это делалось в рамках принятия брежневской Конституции СССР 1977 г. Однако высшая политическая элита страны полностью проигнорировала требования татар. Зато развернулась вовсю политика ассимиляции советских “инородцев”, включая и татар.

Главным направлением национальной политики в СССР с начала 60-х годов стало сворачивание обучения на родных языках и перевод образовательной сферы на русский язык. Зачастую это делалось по “желанию” родителей, озабоченных социальным продвижением своих детей. Причины возникновения такого “желания” раскрывает татарский историк-эмигрант Т.Давлетшин, автор книги “Советский Татарстан: теория и практика ленинской национальной политики” (Лондон, 1974г.): “...перед лицом нависшей над национальной молодежью угрозы быть лишенной нормального образования родители, которым законом 1958 г. о школе было предоставлено право выбора между национальной и русской школами для обучения своих детей, часто ищут выход из положения в том, что с самого начала отдают своих детей в русскую школу”. Именно поэтому даже в относительно благополучном в области национального образования Татарстане, начиная со второй половины 50-х годов, динамика обучающихся в татарских школах выглядела удручающей:

По РСФСР в целом к 1980 годам ситуация была намного хуже: по имеющимся данным, в российских регионах на родном языке тогда обучались не более 7% татарских детей! Да и сейчас, после некоторого улучшения состояния образования на родном языке, в России на татарском языке обучаются всего лишь 15% детей татар (данные академика М.Махмутова). В итоге ассимиляторской политики к концу 1970-х годов родного языка лишились более 14% татар, а к концу 1980-х годов – уже 1/5 (практически все они стали русскоязычными). Кроме того, как указывают исследователи, половина татар не владеет литературным языком, зная язык лишь на уровне кухонно-обиходного. Известный социолингвист В.Аврорин уже в середине 1970-х годов очень осторожно, со всевозможными оговорками, следующим образом охарактеризовал предпосылки сужения сферы употребления татарского языка: “... здесь сказалась в какой-то мере... “административная” классификация языков (т.е. “автономный” статус – Д.И.), устанавливающая неодинаковые пределы функционального развития языков”. Далее этот автор, пишущий специфическим академическим языком, добавляет: “Сказалась она, конечно, не сама по себе, а через осуществление по отношению к татарскому языку меры сознательного регулирования”

Кто и как “регулировал” национальную политику в советский период в целом, нам сейчас известно доподлинно. Причем это “регулирование” касалось всех сфер. Скажем, в середине 70-х годов доля татар среди научных работников в СССР составляла всего 1,3%, тогда как в общем составе населения страны они составляли 2,5% (для сравнения приведем цифры по русским: доля их среди научных работников в этот период – 66,7%, а в составе населения – 52,4%). Отсюда ясно, кто был дискриминирован в СССР. А вот возьмем еще книгоиздательское дело. В нем наблюдалось неуклонное снижение выпуска числа книг на татарском языке (данные по СССР):

Татарам фактически было запрещено писать свою гражданскую историю, выходящую за территориальные рамки Татарской АССР – впервые попытка начать подготовку полноценной гражданской истории татарского народа была предпринята лишь между 1982 – 84 гг. в ИЯЛИ КФ АН СССР. Этот процесс происходил на моих глазах. Проект остался нереализованным прежде всего потому, что без согласования с Москвой такой труд не удалось бы опубликовать. Об общей ситуации в гуманитарных науках республики того времени известный татарский историк М. Усманов, защитивший в конце 1970-х годов докторскую диссертацию по безобидной проблеме источниковедения Золотой Орды, пишет следующее: “...Когда увидели мой труд, посвященный Золотой Орде, в разные инстанции посыпались письма и доносы. Сообщалось следующее: “у этого Усманова есть своя Золотая Орда, а вот наш священный и великий Булгар он не изучает”. Понятно, что такие доносы писались с “охранительной” позиции, поддерживаемой тогдашней партийно-советской, шовинистической в своей основе, идеологией. В итоге история ряда периферийных групп татарской нации оказалась за скобками истории “Татарской АССР”, да и реальные связи диаспорально расселенных групп с этническим ядром, сосредоточенном в Татарстане, ослабли до невозможности. Тенденция изучать те или иные татарские этнокультурные формирования сугубо изолированно, не раскрывая должным образом их исторических, культурных и языковых связей с остальными татарами, не указывая их фактического нахождения в общенациональном культурно-информационном пространстве, в конечном счете сработала на формирование у некоторых групп народа сознания своей особости, отделенности от нации. Подготовка к переписи 2002 г. показала это со всей очевидностью.

Можно было бы еще очень долго живописать, каким образом татары угнетались в советской империи. Но полагаю, что в этом особой необходимости нет – о нашем недавнем прошлом все знают неплохо. Тем не менее кое-что хотелось бы все-таки отметить. Прежде всего заслуживает пристального внимания высказывание видного английского историка Д.Хостинга, содержащееся в его книге “История Советского Союза. 1917-1991”. Он, в частности, указывает на то, что “антирелигиозная кампания и коллективизация сельского хозяйства нанесли сокрушительный удар по национальным культурам... особенно (по тем из них, что) ...по преимуществу были деревенскими и содержали сильный религиозный элемент”. Это – очень точная оценка и прямо относится к татарам, у которых в 1920-х годах почти 9/10 проживало еще на селе. В результате насильственной коллективизации, ссылки десятков тысяч так называемых “эксплуататоров” – кулаков и мулл, являвшихся на самом деле сельской элитой и интеллигенцией, традиционная культура татар, весь их складывавшийся веками уклад жизни были уничтожены до основания. О масштабах происшедших перемен говорит такая цифра: до 1917 г. в России имелись около семи тысяч татарско-башкирских махалля, из которых в начале 1980-х годов сохранились что-то около двух десятков. Я не хочу сказать, что пострадали только татары – русское сельское население потерпело не меньший урон, как и православная церковь, а также православные священнослужители. Но я утверждаю, что татары, у которых сельский слой был более значительным, чем у русских, понесли больший урон. Хотя бы потому, что весь советский период со стороны “пролетарского” государства велась безудержная политика ограбления села в пользу города. В городах же, извлекавших определенные дивиденды из такой политики, преобладало русское население, о чем забывать не следует. Понимаю, что в современных условиях, когда в своем большинстве горожане в стране ведут полунищенское существование, писать о прошлых привилегиях не слишком удобно. Но для меня в данном случае важнее истина, а не то, что будут думать те или иные круги по поводу написанного.

Скажу еще об одном. Очень хорошо известно о существовании в советском обществе ограничений по национальному признаку для продвижения по социальной и служебной лестнице: тюркам и мусульманам, включая и татар, практически не было места в Политбюро ЦК КПСС, в высших исполнительных органах страны (в Совете Министров, центральных ведомствах и др.), в верхушке армии, КГБ – там везде предпочтение отдавалось славянам, особенно русским. Это не значит, что татары, например, не становились генералами. Становились, но только как исключение, большинство же выше уровня полковников не поднималось. А уж до Политбюро точно никто из татар не доходил.

Нет нужды говорить о сверхэксплуатации природных богатств Татарстана или его аграрного потенциала – эти факты очевидны, происходили на глазах у всех. Всем известно доподлинно, что от нефтяных сверхдоходов второй половины XX века республике ничего не досталось, а сельскохозяйственная продукция, произведенная у нас, начисто вывозилась в центр – народ Татарстана вынужден был обратно завозить произведенную им же продукцию из Москвы и др. городов. Ясно, что на самом деле мы являлись обыкновенной колонией для советской метрополии, сосредоточенной больше в границах Садового кольца. Многие были тогда колониями московской метрополии, исключением не являлись и чисто русские регионы. Но Татарстан был среди самых бесправных: “автономный” статус в иерархии советских национально-территориальных образований находился в числе низших образований, а татары числились в СССР среди третьестепенных народов. Соответственно, трудившиеся не покладая рук на благо советской империи татары вынуждены были с завистью наблюдать за процветавшими только благодаря “союзному” статусу грузинами, армянами или даже узбеками и казахами.

Когда взрыв социального недовольства смел с лица земли Советский Союз, это было результатом деятельности не только нескольких руководителей, как сейчас иногда пишут иные недалекие политики. Отнюдь нет: кроме социального взрыва произошли массовые национально-освободительные революции, исключением не были и сами русские – коммуно-большевистский режим демократически настроенным русским и их вождям надоел не меньше, чем другим народам. Как участник национальной революции конца 1980-х -начала 1990-х годов в татарском обществе, свидетельствую: татары в тот период были среди наиболее активных сторонников слома советской имперской системы и антидемократического коммуно-большевистского режима. И они имели на это все основания: советское прошлое татар – это прошлое колониальное, время огромных потерь в национально-культурной и языковой сферах, а также в области национального самосознания. К середине 80-х годов мы находились на грани подлинного “инкыйраза”, растворения в составе “советского народа”, объявленного “новой исторической общностью”.

Таким образом, никаких садов Эдема в рамках советского бытия у татар не было. Конечно, у тех поколений, которые всю свою сознательную жизнь провели под тенью советских порядков – я сам во многом отношусь к этому разряду – кое-какая ностальгия по прошлому наблюдается. Было бы удивительно, если бы ее не было. Ибо, кроме коммуно-болыпевистских штучек в той жизни происходили и многие чисто человеческие, общественные и гуманитарно значимые процессы. Нет, не благодаря партийно-советской политике, а вопреки ей. Как я уже ранее указывал, развитие общества можно затормозить, на время даже увести от магистральной линии, по которой движется все человечество, но полностью остановить невозможно. Недаром А. Бенигсен, блестящий знаток истории тюркских народов страны, в своем весьма содержательном труде “Мусульмане в СССР” (1983 г.) о татарах заметил, что они оказались “жизнеспособным сообществом, которое смогло пережить как сталинский террор, так и попытки советской ассимиляции”. Это правда – душу татар, слава Аллаху, не удалось полностью вытравить даже коммуно-большевистским конструктивистам.

Татары в новой России

После периода “бури и натиска” конца XX века начался процесс кристаллизации новой России – новой потому, что в таких территориальных рамках, с такой социальной, политической и этнической структурой, при характерных для нынешних условий экономических реалиях и, наконец, особой ментальности российской элиты и низов, эта страна еще никогда не существовала. Несмотря на то, что Российская Федерация таким “русским” государством, как сейчас, была лишь в допетровские времена (напомню, что в Российской империи русские составляли менее половины населения, а в СССР – их доля была чуть более 50%), она осталась многонациональной – около 1/5 ее граждан составляют нерусские народы, численность ряда из которых достаточно большая и, что немаловажно, они являются коренным населением. Поэтому те политики и идеологи, которые вопреки Конституции объявили в “Концепции государственной национальной политики РФ” (1996 г.) “опорой российской государственности” одних русских, как мне думается, несколько поторопились: дело не только в том, что пышные фразы типа “сплотила навеки Великая Русь” (из гимна страны) – это одно, а выполнение роли реального авангарда в нарождающемся новом российском обществе – совсем другое. Последнее зависит не только от демографического потенциала того или иного народа – чтобы убедиться в этом, достаточно проанализировать этнический состав нынешней российской элиты. К тому же этот показатель весьма подвижен – хорошо известно, какие отрицательные тенденции наметились в демографическом развитии русских, татар и др. народов, населяющих страну. Надо также иметь в виду, что существующие прогнозы тенденций изменения этноконфессионального состава жителей России говорят о том, что через полвека в стране доля мусульман может достичь 40%, а сколько будет совершенно не характерных исторически для этой территории этнических групп – одному Аллаху известно. Скажем, аналитики указывают, что в северной части Китая уже сегодня накопилось от 250 до 280 млн. “лишнего” населения, готового эмигрировать в поисках лучшей жизни куда угодно, в том числе и в направлении территориально близкой Российской Федерации. Последствия такой миграции, если она действительно затронет Россию, сегодня трудно даже представить.

Поэтому совершенно очевидно, что всем народам РФ, включая и русских, придется заново доказывать на деле свое право занять в быстро меняющемся российском обществе те или иные позиции. В отличие от всяких там слоганов тут потребуется использовать весь этнопотенциал – от демографического до социально-экономического, культурно-идеологического, политического и т.д. Успешность того или иного народа в конечном счете будет зависеть от того, насколько удачно он впишется в общую мозаику происходящих в стране процессов, в условиях глобализации тесно связанных и с мировыми тенденциями. Как это делается, нам сегодня весьма ясно демонстрируют российские евреи.

На знамени татар, штурмовавших твердыню советской империи, были написаны классические лозунги: “свобода” (от имперской зависимости) и “равноправие” (среди других народов). Не имеющие сколько-нибудь значительного политического опыта татарские общественные и государственные деятели рассчитывали достаточно быстро достичь сияющих вершин искомого состояния. Не тут-то было – реальная ситуация в российском обществе оказалась гораздо более “вязкой”, чем они предполагали. В итоге под воздействием общей ситуации сегодня татары оказались там, где они оказались, а лучшие татарские умы вынуждены биться над формулировкой ответа на вопрос: что делать дальше? По многим причинам татарский случай оказался весьма сложным, из-за чего национальные идеологи не смогли выработать магистрального пути продвижения татар в будущее; этот путь представлен в виде нескольких вариантов. В связи с тем, что они уже были описаны мною раньше (см. “ЗП”, 28.03-3.04, 4-10.04, 2002 г.), ограничусь тут выводами общеконцептуального характера.

1. Из-за того, что всякие там “ассамблеи” и “ассоциации” народов России никого, кроме своего руководства, не представляющие, но якобы отстаивающие интересы этих самых народов, на самом деле являются всего лишь фикциями – интересы российских народов на политический уровень не выведены – государственные механизмы решения их проблем отсутствуют. Следовательно, отстаивать татарские интересы в российском пространстве, кроме самих татар, некому. Однако татарское сообщество на сегодняшний день, как это ни прискорбно, на такое не способно. Прежде всего потому, что оно не является сколько-нибудь четко структурированной, осознанно действующей политической силой. Элита Татарстана, как некоторое, хотя и весьма условное, ядро указанного сообщества, временами достаточно явно декларирует свою озабоченность состояние татарских дел. Но в реальных действиях она почти не выходит за границы республики, если и выходит, то в основном в косметических целях. Это, главным образом, связано с тем, что ресурсная база республики, позволяющая решать действительные проблемы татарского населения, живущего вне Татарстана, уменьшилась как шагреневая кожа, и сейчас возможности политической элиты республики весьма ограничены. Я бы сказал даже больше: при трезвом подходе понятно, что имеющихся сейчас в республике средств недостаточно даже для удовлетворения национально-культурных нужд татарстанских татар. Да и откровенно говоря, сколько-нибудь действенных механизмов участия Татарстана в решении этнонациональных проблем татар, населяющих российские регионы, республики, попросту не существует. Появившаяся было практика заключения договоров между Татарстаном и др. субъектами РФ, содержащих некоторые элементы заботы о культурных нуждах татар, диаспорально расселенных по стране, показала свою практически полную несостоятельность. Это очень хорошо видно на примере татар Башкортостана, попавших в положение подданных правящей башкирской этнократической элиты и полностью от нее зависимых У субъектов же желания “раскошеливаться” на местных татар нет, а Татарстан, как уже отмечалось, не в состоянии оплачивать расходы по удовлетворению этнонациональных запросов этих групп из собственного бюджета. Федеральному же центру, где все заняты разборками в пределах Садового кольца, вообще наплевать на такое положение дел.

2. В нынешней России отчетливо просматриваются лишь две модели обустройства нового общества – либерально-европейский и традиционалистско-евразийский (о них детальнее см. в указанной выше статье). Ни тот ни другой не предусматривают полномасштабного учета интересов нерусских народов страны. Несмотря на такое положение дел, в реальной политической действительности все же избежать взаимодействия проектов обустройства этнического большинства и национальных меньшинств, к тому же зачастую являющихся коренными народами, не удастся. По большому счету, татарскими идеологами были предложены лишь три модели развития татарского общества в XXI веке – на основе идеологии татарстанизма, татаризма и исламизма. Два первых проекта исторически вырастают из идеологии джадидизма, образуя в рамках этого прогрессистского (европейского) течения два ответвления – либеральное (татарстанизм) и народно-демократическое или социал-демократическое (татаризм). Противостоящий им обоим исламистский проект, который уместнее было бы именовать фундаменталистским, в качестве идейной предпосылки имеет скорее всего мусульманский вариант идеологии “третьего пути”. Под покровом исламизма реально могут скрываться разные тенденции – от более правых (либеральных) до весьма левых (социалистических). Поэтому в ходе политических процессов сторонники исламистского проекта могут войти в различные комбинации со сторонниками двух указанных общественно-политических течений, характерных для современного татарского социума. Сегодняшние политические процессы в Турции в этом отношении дают много пищи для размышлений.

3. В этой связи вопрос о “вписывании” татарских проектов будущего в названные общероссийские проекты приобретает принципиальное значение. Теоретический разбор этого вопроса позволяет сделать следующее заключение.

Правящая элита Татарстана со своим вариантом татарстанизма вполне может влиться в рамки либерального и даже умеренного традиционалистско-евразийского проектов. Причем возможны два варианта подобного “вписывания”. Первый из них уже получил определение “компрадорского”. При выборе такой модели местная элита для сохранения своей власти низведет этнические интересы татарской нации до уровня второстепенных. Сама она будет выступать в роли татар по “должности”, курируя этнонациональные дела по всему спектру с единственной целью – не позволять местному сообществу выходить за определенный самой же элитой круг самого мягкого национализма. При переходе к компрадорской модели татарскому обществу придется заплатить соответствующую цену – высокая (национальная) культура при таком варианте будет обречена оставаться лишь одним из компонентов усредненно-серой “татарстанской” культуры, последняя же, в свою очередь, окажется всего лишь частью российско-русского культурного пространства. Однако даже для сохранения этого вектора необходимо существование Татарстана. Если в России произойдет переход к новому, укрупненному административно-территориальному делению, сторонники праволиберального проекта, правящие сейчас в республике, из-за их полной неготовности институционализировать свои интересы в новых территориальных рамках, скажем, Приволжского округа, обречены на полный провал. Правда, такой исход не является обязательным: если элита Татарстана подготовится к возможным будущим изменениям, она сможет занять собственное место и в новой нише. Но такое пока именно из-за ее неготовности к такому ходу событий, представляется маловероятным.

Второй вариант движения Татарстана и татар в либеральном поле, а также в мягко выраженном евразийско-традиционалистском пути может, в свою очередь, иметь две модификации. Первая из них могла бы быть реализована при отказе правящей элиты от компрадорства и переходе к отстаиванию местного патриотизма, к защите этнических интересов и национального капитала. Так как этот путь невозможен без сближения со сторонниками народно-демократического (татаристского) проекта с включением даже умеренных исламистов, он потребует от правящей элиты и связанного с ней крупного капитала очень большой мобильности.

Другая модификация развития может быть результатом перехода власти (разными путями, в т.ч. и через выборный механизм) к демократическим кругам. В этом случае республиканские и этнонациональные интересы отстаивались бы более последовательно. Оба политических проекта реализовать будет нелегко, особенно на фоне растущего русского национализма, сопряженного с поднимающей опять голову державной идеологией. Причем этот общий фон имеет характер долговременной тенденции. Но при мобилизации самых широких слоев народа, опоре на средний и мелкий капитал этот путь способен привести к успеху. Главное, необходимо добиться очень быстрых темпов развития, став витриной России. Тут, правда, есть своя проблема – при этом мы рискуем вызвать в российском обществе зависть и желание “не пущать”. Но если наши успехи будут базироваться на собственной высокой культуре, являющейся реформистско-мусульманской (исламский протестантизм!) в своей основе, на ориентации на трудовой успех, производительный капитал, процветание всего народа, выживание Татарстана как нации-государства, гарантировано. Вместе с республикой, можно полагать, выживет и нация. Хотя проблема соотношения Татарстана как нации-государства и той части татарской этнонации, которая проживает за пределами республики, является в концептуальном плане сложной и требует самостоятельного анализа, что будет предложено несколько позже. Если успешный Татарстан продержится некоторое время, постепенно либерализующаяся Россия, будем надеяться, в конечном счете примирится с нашим существованием и с особым положением.

Если же в России потерпит поражение само движение к либеральному обществу или даже к достаточно демократическому варианту традиционалистско-евразийского проекта, то тогда понадобится перейти к состоянию закрытости – этому состоянию модель фундаменталистского общества подходит идеально. Но это фактически будет означать выпадение татар из орбиты цивилизованного мира. Скорее всего, навсегда.

Обрисованные выше модели, включая и их смешанные варианты, являются лишь относительно “чистыми” проектами становления татарского общества будущего в реальном российском контексте. Под воздействием тех или иных причин, которые не поддаются пока анализу, у татар не исключены и более сложные типы общественного обустройства. Однако для выбора стратегического курса для нации в XXI веке было важно выделить магистральные направления перехода в новое состояние. Но у этих моделей имеется один очень существенный недостаток – они в значительной мере, если не полностью, отражают татарстаноцентристскую позицию, т.е. подготовлены с точки зрения татар, сосредоточенных в Татарстане. Я не хочу сказать, что такой подход неправилен – дело не в этом. Дело в том, что он слишком узок и не включает или включает крайне поверхностно и абстрактно в процесс осмысления проблемы татарской этнонации в целом. Очевидно, для того чтобы возникло такое видение этой проблемы, в общетеоретические построения должна быть интегрирована и составляющая 3/4 этнонации диаспорально расселенная часть татар. Весь вопрос в том, как это сделать. Поэтому следует выяснить подходы идеологов всех трех уже обозначенных проектов к выстраиванию целостной татарской этнонации. Вот тут-то и обнаружится, что эти подходы имеют не только различия, но и сходные моменты.

Идеологи татаризма с самого начала выступали с идеей ориентации на формирование региональных татарских национально-культурных автономий (НКА) с последующей их интеграцией в общероссийском масштабе через формирование Милли Меджлиса – национально-культурного парламента и введение так называемого “национального налога” в виде той доли бюджетных средств, которая приходилась на долю татар в национально-культурной и образовательной сферах. Обсуждались и некоторые варианты взаимодействия парламента Татарстана и Милли Меджлиса. При реализации этого проекта возникла бы довольно стройная система формирования татарской этнонации.

Слабыми местами модели являлись: непроработанность вопросов о совмещении двух парламентов (республиканского и национального) и о национальном налоге. Сторонники татарстанизма предложили проект Всемирного конгресса татар, предполагающий обсуждение через определенный промежуток времени (5 лет) на представительном форуме комплекса этнонациональных проблем, но без создания механизма их решения (включая и ресурсный аспект). Фактически для 1990-х годов это означало ориентацию на формирование крайне рыхлой этнонации. Но уже к 1996-1997гг. у способной осмыслять происходящее части политической элиты Татарстана, и не только, такой вариант стал вызывать неприятие. В результате в 1996г. президенту РТ небольшой группой интеллектуалов был предложен проект “Большого Татарстана”, содержащий определенные механизмы объединения Татарстана и региональных групп российских татар. Реализация проекта предполагала активное участие Татарстана в создании региональных татарских НКА, чего на деле, однако, не наблюдалось. В итоге ВКТ и федеральная НКАТ оказались не полностью интегрированными в реализацию общего проекта – это положение несмотря на его тщательную маскировку, сохраняется и сейчас. Похоже, что без концептуального сближения сторонников двух указанных проектов, что, в принципе, возможно (см. “ЗП”. 28.03.-3.04, 4-10.04, 2002 г.), эту коллизию решить не удастся и в ближайшее время преобладающей окажется ориентация на проект слабой этнонации. Как я уже указывал, у такого положения есть и экономическая предпосылка – ограниченность ресурсной базы татарстанской элиты. Есть и политические причины, о которых по большей части можно только догадываться. И, наконец, об исламистском проекте. В качестве главной идеи формирование нации в нем фигурирует опора на мусульманскую умму и на Милли Меджлис, который видится как орган, формируемый лишь истинно верующими – так называемыми “каноническими татарами”. Фактически речь идет об ориентации на создание российской разновидности “мусульманской” нации. Ахиллесовой пятой этого проекта является узость социальной базы “истинно” верующих среди татар едва ли наберется более 5%. В последнее время на основе “скрещивания” существующих проектов начала вырабатываться еще одна модель, а именно – модель создания укрупненной тюрко-татарской нации. Сутью ее является объединение вокруг татар близких в культурно-языковом отношении, меньших по численности тюркских народов, что привело бы к формированию в РФ более крупной тюрко-татарской этнонации. Фундаментальным недостатком данного проекта является полная не проработанность вопроса о механизмах такого объединения. Например, непонятно, как к этому “единению” будут относиться эти самые “другие” тюрки. Скажем, я с трудом представляю вхождение башкир в единое с татарами этнокультурное поле, не говоря уже о создании объединенной этнонации. Во всяком случае, без разрешения ряда фундаментальных противоречий, имеющихся между татарами и башкирской элитой Башкортостана.

Итак, без создания реального, действующего механизма объединения всех татар хотя бы в масштабах РФ, невозможно представить дальнейший процесс развития татарской этнонации как единой общности. Национально-культурная автономия, как естественное дополнение к территориальной автономии в лице Республики Татарстан, является в данном случае оптимальным механизмом. Поэтому-то работу Исполкома ВКТ целесообразно нацелить на реализацию проекта создания полномасштабной общефедеральной НКА татар (возможно, с присоединением и татар других стран, в первую очередь, из СНГ). Но это должны быть не сегодняшние жалкие подобия НКА без доступа к региональным и общефедеральным ресурсам. Пора понять, что без доступа к ресурсам никакой пользы от объединения Татарстана и диаспорально расселенных татар, нет.

Этноконфессиональный фактор
в формировании стратегии развития
татарско-мусульманской уммы в новой России
Звезда Поволжья, 7-13.08 2003. Приводится с сокращениями.

Несмотря на начавшееся в постсоветской России возрождение татарско-мусульманской уммы, составляющей основное ядро российских мусульман, пока не приходится говорить о каком-либо решающем переломе в развитии этого сообщества. Ключевой проблемой дальнейшей трансформации указанной уммы остается качество происходящих изменений. В их числе особо следует выделить отсутствие сколько-нибудь надежной экономической базы функционирования мусульманских приходов, их организационных и образовательных структур при общей бедности большинства мусульман “внутренней” России, низкий образовательный уровень преобладающей части имамов, практически полное отсутствие среди последних богословов с хорошей теоретической подготовкой, неготовность татарско-мусульманской этнокультуры к процессам глобализации и т.д. На существующие проблемы в последнее время наслоились новые, возникшие в результате изменения отношения в мире к мусульманам со стороны так называемого цивилизованного сообщества. Последний фактор российскими мусульманами в должной мере еще не осознан, хотя в перспективе способен оказать на их будущее самое негативное воздействие.

Учитывая все сказанное, представляется вполне уместным порассуждать о дальнейшей судьбе татарско-мусульманской уммы в РФ. Исходя из основной тематики настоящего форума хотелось бы сосредоточить внимание на стратегических аспектах продвижения этого сообщества в третье тысячелетие. Анализ показывает, что в современной России можно обнаружить несколько более или менее внятно сформулированных проектов развития этой уммы. В принципе они те же самые, что и проекты, которые наблюдаются в собственно исламских странах. В частности, А.А.Игнатенко отмечал существование трех проектов обустройства современных мусульманских обществ: а) либерального (модернизаторско-вестернизированного); б) джихадистского (фундаменталистского) и в) традиционного. Так как последнее состояние фактически является исходным, на самом деле остаются две основные модели: либеральная и фундаменталистская. Однако имеется один нюанс, который не всегда учитывается при обсуждении вопроса о движении мусульманских сообществ к так называемому “чистому” или “высокому” исламу, т.е. по распространенному мнению, к фундаменталистскому проекту обустройства общества. Дело в том, что такое движение может происходить, в свою очередь, в двух модификациях: а) через объединение религиозного реформаторства с национализмом современного (европейского) типа; б) без такого объединения, когда в силу неразвитости по разным причинам такого национализма, общество как бы “застывает” в некоем состоянии возврата к “первоначальному” или “чистому” исламу. Скажем, в случае с ваххабитским вариантом это вполне очевидно. Поэтому при ориентации мусульманского сообщества на исламские ценности под их покровом на самом деле могут скрываться разные тенденции – от более правых (либеральных) до “народных” или “социалистических”. Отсюда понятно, что кроме фундаменталистского варианта обустройства татарско-мусульманской уммы в России могут существовать как собственно либеральный, так и народно-демократический (социал-демократический) разновидности обустройства.

Действительно, на сегодня татарскими идеологами были предложены по большому счету именно три модели развития татарского общества в XXIв. – на основе идеологии татарстанизма – либеральная модель, на основе идеологии татаризма – народно-демократическая модель, на основе идеологии исламизма – фундаменталистская модель. Для первых двух проектов ислам выступает не как всеобъемлющее начало, а скорее как некая философия, историческое наследие, доставшееся от предков, как мораль и духовная сила. Фактически сторонники этих двух моделей стремятся “национализировать” ислам, объявляя его вариант, распространенный среди татар, “татарским исламом” или “евроисламом”.

К этим проектам, являющимся продуктом внутреннего развития татарского общества, совсем недавно добавился еще один вариант, предложенный идеологами извне – из среды политтехнологов Приволжского округа – и названный ими проектом “русского ислама”. Хотя один из татарстанских политологов поспешил заявить, что этот документ “отражает интересы Российского государства”, позволю себе выразить сомнения по этому поводу и солидаризироваться с основными выводами, содержащимися в обширной публикации И.В.Понкина, особенно с двумя его положениями: во-первых, о том, что стремление форсированно модифицировать этническую и религиозную идентичность в нашей стране не только неразумно, но и опасно; во-вторых, о том, что за этим проектом просматривается попытка “неправомерного захвата административного и религиозно-идеологического руководства в исламской умме России”. Сюда бы я еще добавил, что в обсуждаемом проекте отчетливо просматривается желание изолировать российских мусульман от остального исламского мира, во всяком случае минимизировать их контакты с зарубежными единоверцами. А это, как бы данная проблема ни трактовалась, серьезный недостаток, свидетельствующий на самом деле о неготовности авторов проекта жить в современном, т.е. в открытом обществе. Вообще, концепция проекта “русский ислам” насквозь пропитана идеями государственного патернализма, что и делает его слишком официозным.

Появившаяся недавно в республиканской прессе довольно жесткая критика брошюры идеолога либеральной модели Р. Хакимова показывает, что между построениями идеологов либерализма и исламизма существуют труднопреодолимые препятствия. Показательно, что дискуссия между сторонниками двух этих проектов сосредоточилась на понимании сущности феномена джадидизма. И тут надо прямо сказать, что в этой дискуссии с обеих сторон имеется неправомерное сужение социально-культурного смысла джадидизма – его никак нельзя трактовать только как религиозное реформаторство. Отнюдь. Это было широкое общественное течение, в рамках которого религиозное реформаторство объединилось с национализмом европейского типа. Поэтому любая попытка рассматривать джадидизм в узком понимании, как религиозное реформаторство, обречена на провал. И тут М.Султанаев совершенно прав, когда указывает глубокие социальные корни особенностей татарско-мусульманской уммы России. К их числу, правда, стоило бы добавить и причины раннего перехода татарско-мусульманского сообщества в Российской империи к европейскому типу национализма – этому, как известно, способствовала разноконфессиональность правящего этноса и колонизованного мусульманства.

Тут этот сугубо теоретический вопрос не стоило бы поднимать, если бы не одно немаловажное обстоятельство: полагаю, что оба общественных течения, противостоящих в современной России исламистскому проекту – либеральное и народно-демократическое – вырастают на самом деле из джадидизма, образуя в рамках этого прогрессистского (европейского) течения правое и левое течения. А в связи с тем, что под покровом исламизма, как я уже указывал, могут также скрываться разные тенденции – от более либеральных до народно-социалистических – в ходе политических процессов сторонники исламистского проекта могут войти в различные комбинации со сторонниками двух указанных общественно-политических моделей (см. современную ситуацию в Турции).

Конечно, принципиальным является вопрос о “вписывании” обозначенных выше татарских проектов в общероссийские проекты, каковых вообще-то всего два, если не считать маргинальные варианты. Похоже, что правящая элита Татарстана со своим вариантом татарстанизма вполне может влиться в рамки либерального и даже умеренного традиционалистско-евразийского проектов. Причем возможны два варианта подобного “вписывания”. Первый из них уже получил определение “компрадорского”. При выборе такой модели местная элита для сохранения своей власти низведет этнические интересы татарской нации до уровня второстепенных. Сама она будет выступать в роли татар по “должности”, курируя этнонациональные дела по всему спектру с единственной целью – не позволять местному сообществу выходить за определенный самой же элитой круг самого мягкого национализма. При переходе к компрадорской модели татарскому обществу придется заплатить соответствующую цену – высокая (национальная) культура при таком варианте будет обречена оставаться лишь одним из компонентов усредненно-серой “татарстанской” культуры, последняя же, в свою очередь, окажется всего лишь частью российско-русского культурного пространства. Однако даже для сохранения этого вектора необходимо существование Татарстана. Второй вариант движения Татарстана и татар в либеральном поле, а также по мягко выраженному евразийско-традиционалистскому пути может, в свою очередь, иметь две модификации. Первая из них могла бы быть реализована при отказе правящей элиты от компрадорства и переходе к отстаиванию местного патриотизма, к защите этнических интересов и национального капитала.

Другая модификация развития может быть результатом перехода власти (разными путями, в т.ч. и через выборный механизм) к демократическим кругам. В этом случае республиканские и этнонациональные интересы отстаивались бы более последовательно. Оба политических проекта реализовать будет нелегко, особенно на фоне растущего русского национализма, сопряженного с поднимающей опять голову державной идеологией. Но при мобилизации самых широких слоев народа, опоре на средний и мелкий капитал этот путь способен привести к успеху. Главное, необходимо добиться очень быстрых темпов развития, став витриной России. Тут, правда, есть своя проблема – при этом мы рискуем вызвать в российском обществе зависть и желание “не пущать”. Но если наши успехи будут базироваться на собственной высокой культуре, являющейся реформистско-мусульманской в своей основе, на ориентации на трудовой успех, производительный капитал, процветание всего народа, выживание Татарстана как нации-государства гарантировано. Если успешный Татарстан продержится некоторое время, постепенно либерализующаяся Россия, будем надеяться, в конечном счете примирится с нашим существованием и с особым положением.

Если же в России потерпит поражение само движение к либеральному обществу или даже к достаточно демократическому варианту традиционалистско-евразииского проекта, то тогда понадобится перейти к состоянию закрытости – этому состоянию модель фундаменталистского общества подходит идеально. Но это фактически будет означать выпадение татар из орбиты цивилизованного мира. Скорее всего, навсегда.

Обрисованные выше модели, включая и их смешанные варианты, являются лишь относительно “чистыми” проектами становления татарского общества будущего в реальном российском контексте. Под воздействием тех или иных причин, которые не поддаются пока анализу, у татар не исключены и более сложные типы общественного обустройства. Но это уже предмет другого анализа.

Нация и политика: татарский вектор
Звезда Поволжья 18-24.09 2003.

И сражайтесь на пути Аллаха с теми,
кто сражается с вами, но не
преступайте, – поистине Аллах не любит
преступающих.
Коран, Сура 2, 186 (190).

Идея этой статьи возникла у меня довольно давно. Но для ее реализации был необходим некий внешний стимул, я бы даже сказал, серьезный оппонент, с которым стоило бы подискутировать. И вот такой случай представился – имею в виду публикацию В. Чурбанова “Казанский “котел” на страницах газеты “Татарский мир” (№ 13 2003 г.). В анонсе к ней даются такие оценки: “…татарский национализм стал картой в политической игре”, он является “дубиной в руках власти и хлебом “озабоченной” интеллигенции”. Далее там ставятся вопросы: Почему президент М. Шаймиев не отмежевывается от угорелых националистов? Почему выгодно быть татарским националистом? И еще один немаловажный вопрос: почему федеральный центр придает силу российским этнократиям?

Г-на Чурбанова я уважал и раньше. Действительно, как не уважать человека, который в последнее время специализируется на критике татарстанских властей, в то же время умудряясь получать от них за эту самую деятельность немалые суммы. Уже одного этого, дорогой мой читатель, было бы достаточно, чтобы поставить главного редактора “Татарского мира” на пьедестал почета. Но не это самое главное. Более важным я считаю то, что “другу всех татар” (за исключением “угорелых националистов” и “озабоченной” интеллигенции) в вышеназванной статье удалось затронуть некоторые фундаментальные для сегодняшнего татарского общества, проблемы. Конечно, это сделано с точки зрения человека, за спиной которого стоит пресловутый федеральный центр, точнее, московский Кремль. Это-то в данном случае и интересно, ибо обычно оттуда мы ничего внятного не слышим, хотя очень хорошо чувствуем, что петля, накинутая на многострадальную татарскую шею, затягивается все туже не без участия кремлевских деятелей разного уровня. В то же время я бы предостерег читающую публику от переоценки роли г-на Чурбанова как идеолога. Московский политический Олимп, как известно, имеет весьма пеструю окраску и характеризуется многосекторностью. Естественно, что советников вроде главного редактора “Татарского мира” там тьма. Поэтому при разборе идей В.Чурбанова для нас основным являются не частные наблюдения этого доктора от философии, а определенные тенденции, некоторые фундаментальные политические оценки, присутствующие у него и отражающие некоторые существенные стороны взглядов правящей элиты России.

Итак, что же сей ученый муж сказал важного? Таких моментов, на мой взгляд, несколько.

Первый. Татары в области национального развития в последние 10-15 лет достигли больших успехов (по В. Чурбанову: “Добились куда большего, чем любой другой народ России, в том числе и русский”). Замечу, что еще ранее об этом заявил при открытии семинара “Татарский вопрос в России” вице-президент РАН г-н А.Никипелов (его формулировка звучала примерно так: “Татаристы” очень много сделали в деле подъема татар, кое в чем превзошли даже русских”).

Второй. Национальное возрождение татар в постсоветской России было в решающей мере связано с Республикой Татарстан (по В.Чурбанову, татары “в лице этнократизировавшейся РТ получили действенный инструмент реализации своего права на самосохранение как этноса”).

Третий. Это положение у доктора философии получилось несколько двойственным. С одной стороны он указал, что татарское возрождение было “имплантировано” сверху. С другой стороны, им же было констатировано, что “воля верхов совпала с чаяниями многих татар”. Все же в данном случае главным надо считать тезис В.Чурбанова о привнесении в татарские массы возрожденческого импульса “сверху” – прежде всего татарстанской властью.

Четвертый. Татарский национализм, сыгравший ключевую роль на предыдущем этапе развития татар, теперь для них стал тормозом (по В.Чурбанову – “обузой”). Более того, этот национализм, использованный татарстанскими “верхами” без надлежащего осмысления проекта его дальнейшей трансформации, становится для политической элиты республики, прежде всего из-за предстоящего в недалеком будущем “передела власти” в Татарстане, опасным.

Хотя у нашего московского оппонента есть и ряд других заслуживающих внимания наблюдений и выводов, основными являются приведенные выше четыре тезиса. Полагаю, что они более или менее точно отражают представления околокремлевских идеологов, во всяком случае, значительной их части. Именно поэтому в них следует разобраться основательнее.

Если оценить результаты анализа г-на Чурбанова в целом, то итог будет неутешительный – главный редактор специализированного издания, призванного разобраться в татарском мире, происходящее в нем знает крайне поверхностно. Можно даже сказать, аналитик он неважный. Конечно, если бы я остановился на этой общей оценке, меня бы скорее всего обвинили в неаргументированной критике или даже, не приведи Аллах, в политической и иной ангажированности. А посему займемся более детальным рассмотрением итогов размышлений г-на Чурбанова.

Итак, тезис о больших успехах татар в деле национального возрождения. Утверждаю, что вывод этот от начала до конца ложен. Свое заключение по этому вопросу я дал еще шесть лет тому назад, и оно выглядело так: возрожденческий потенциал татарского общества рубежа 1980-1990-х годов оказался слабым. В доказательство приводилось отсутствие сколько-нибудь целостной модели этнокультурного развития татар, а также неудачи в формулировании общенациональной идеи. Вина за все это в той публикации возлагалась на национальную интеллигенцию. Сегодня я бы часть ответственности, быть может, основную, переложил на плечи политической элиты. Но дело не в этом, а в том, что само заключение остается в силе, более того, с точки зрения прошедших лет пессимистическую окраску моего вывода сейчас уже явно можно значительно сгустить. Доказательства? Пожалуйста. Даю голову на отсечение, ныне никто не знает, что такое “татарская школа”. Как, впрочем, и “татарский университет”. Нет и модели татарской школы или школы с этнокультурным компонентом для диаспорально расселенных групп татар. Национальная история пишется только силами отдельных энтузиастов, причем ее проработанная “сквозная” концепция отсутствует. Конечно, все это не может не сказываться на учебниках по истории – изданные в республике учебники заражены духом “совковости”, местами – колониальным сознанием. Сохраняются острые противоречия между федеральным и региональным компонентами исторических учебников. Проблема государственного статуса татарского языка не решена, в общественной и государственной жизни, как и в сфере образования, татарский язык начал сдавать даже недавно занятые позиции. А в российских регионах дело совсем гиблое – не более 15% татарских детей (вообще-то точные цифры никто не знает) обучаются там на родном языке. В соседнем Башкортостане вовсю идет процесс не только ликвидация татарских школ (с заменой преподавания на татарском языке на башкирский), но и изменение содержания национального учебно-информационного поля (за счет изобретения “башкортостанских” учебников по татарскому языку и литературе). Не отлажены механизмы обеспечения татарских школ, классов и групп, расположенных за пределами Татарстана, учебной литературы и другими материалами, обеспечивающими учебный процесс (аудио- и видеоматериалы). Национальные СМИ, во-первых, не доходят толком до диаспоры (в т.ч. и по чисто экономическим причинам), во-вторых, содержательно крайне бедны. Скажем, у телекомпании “ТНВ” до сих пор нет проработанной концепции общенационального телевидения, да и сегодня она не является общенациональным по факту. Книгоиздательское дело поставлено крайне бестолково, и огромные бюджетные средства расходятся на издание никому не нужной макулатуры. Никакой государственной программы по изданию важнейших трудов по истории, культуре и т.д. татар нет и в помине (могли бы поучиться хотя бы у соседей: в Башкортостане за последние годы были изданы многие десятки книг, имеющих общенациональное значение). Особенно плохо то, что нет переводов ценнейших работ по татарам, изданных за рубежом (скажем, только в США за последние десять лет были защищены не менее десятка докторских диссертаций по татарам, многие из которых уже опубликованы в качестве монографий). Академия наук РТ не стала интеллектуальным ядром по исследованию татар – она страдает мелкотемьем, отставанием от потребностей общественных процессов. В ее структуре практически нет научных групп, занимающихся изучением концептуальных аспектов развития татарского общества. Поэтому до сих пор нет и государственной программы возрождения татарской нации. Аналогичная программа по башкирам силами академических учреждений соседней республики была разработана еще в 1995г.

Я бы мог еще долго перечислять аргументы в пользу слабости так называемого татарского “возрождения”. Думаю однако, что сказанного достаточно для того, чтобы любой способный мыслить человек понял – г-н Чурбанов видит не то, что есть на самом деле.

Теперь о Татарстане как о решающем звене (“инструменте”) национального возрождения. В теоретическом плане наш философствующий коллега из Москвы прав – Татарстан не может не быть мотором национального развития. Не потому, что татары, сосредоточенные в республике, чем-то лучше остальной части нации. Дело не в этом, а совсем в другом: в силу исторических причин все основные институционализированные учреждения по культуропроизводству в широком смысле слова и решающая часть национального интеллектуального потенциала, работающего в этой сфере, оказались сосредоточенными в Татарстане. Напомню, что ситуация не всегда была такой: до революции 1917г. крупными татарскими центрами культуропроизводства были Оренбург, Троицк, Уфа, Астрахань, Петербург и т.д. Современное положение является результатом нациестроительства советского образца, когда этнонации были “замкнуты” на соответствующие республики. Но сейчас этот фактор выступает уже как некоторая заданность, которую даже при сильном желании не так-то легко преодолеть, ибо институты культуропроизводства с их высококвалифицированными кадрами формировались десятилетиями. Пока что сказанное можно скорее отнести к теоретико-социологическому уровню рассмотрения проблемы. А как же обстоит дело на практике?

Начну с того, что ст. 14 Конституции РТ, в которой зафиксирована ответственность Татарстана за этнокультурное развитие тех татар, которые проживают за пределами республики, появилась в ней только в прошлом году. И, как известно, успела вызвать недовольство федеральных органов, потребовавших ее исключения из Основного Закона республики. Естественно, раз правовая норма, предписывающая всего лишь “содействие” в решении этнокультурных проблем диаспорально расселенных групп татар, к тому же с ходу поставленная под сомнение федеральными органами власти, только что появилась, за ней нет и реальных государственных механизмов взаимодействия исполнительных органов власти Татарстана и регионов РФ и, самое главное, соответствующей строки в бюджете. Действительно, если вы походите по коридорам республиканских министерств культуры и народного образования, то с большим трудом обнаружите в них некие зачатки отделов по работе с диаспорой в виде двух-трех теток (или молоденьких девушек – дело вкуса министров), которые не обладают даже самой элементарной информацией о татарской диаспоре (где, сколько, адреса и т.д.), не говоря уже о специализированных данных (число татарских школ, групп, потребность в учебниках, данные о фольклорных и других подобных формированиях, их нужды в костюмах, сценариях и т.д.). Понятно, что в бюджетах этих министерств особые средства по указанному направлению тоже не предусмотрены.

На самом деле все обстоит еще хуже. Прежде всего, согласно российским законам и традициям исполнительных органов, за этнокультурное развитие национальных групп, проживающих в регионах РФ, отвечают регионы. В принципе при таком положении Татарстану вообще нечего там делать со своей заботой о татарах. Именно на это и указал г-н Звягинцев в своем протесте по поводу последней редакции ст. 14 Конституции РТ. Действительно, деньги-то на обеспечение этнокультурных нужд в регионах закладываются в местные бюджеты, а Татарстан, беспокоящийся о живущих за пределами республики татарах, на самом деле должен заниматься благотворительной деятельностью, урезая свой и без того далеко не жирный бюджет (местное положение знаю не понаслышке, так как сам являюсь несчастным бюджетником). Реальное положение обстоит и того печальнее, ибо федеральные исполнительные органы вообще не обязаны заниматься организацией взаимодействия Татарстана и живущих в российских регионах татар. Поэтому исполнительные структуры РТ вынуждены изобретать многочисленные межрегиональные соглашения, договоры, всякие фестивали, дни культуры и т.п., чтобы наладить такое взаимодействие. Вполне понятно, что это зависит не только от татарстанской стороны. В реальной жизни существенное значение имеет политический и экономический вес (включая и демографические параметры) татарской общины в том или ином регионе России. Обычно все начинается с уровня общественных организаций, чаще всего сейчас взаимодействующих с исполкомом Всемирного конгресса татар (к слову, бюджет последнего ерундовый – что-то около 134 тыс. долларов, отсюда можете судить о возможностях этой общественной организации). Только в том случае, если им удастся поднять свои проблемы до государственного уровня (в т.ч. через личные каналы), начинается многотрудный процесс согласования интересов на межрегиональном уровне. О, это весьма захватывающее дело, в ходе разворачивания которого можно столкнуться не только с противостоянием губернатора и мэра, чиновников разных уровней, но и проявлениями шовинизма, ксенофобии, антимусульманскими настроениями, борьбой разных экономическо-финансовых групп и со многим другим. Особым случаем всего этого является сегодняшний Башкортостан, где татары всячески угнетаются, подавляются, более того, превращаются в биологическую массу, из которой путем шантажа, обмана и прямого принуждения лепится великобашкирская нация. Временами Татарстан пытался влиять на Башкортостан (вспомним период, предшествовавший переписи 2002г.), но ничего не вышло – оказалось, что феодальные границы и порядки, установленные тамошней правящей элитой, преодолеть невозможно. Федеральным властям было и есть наплевать на положение татар в этой республике. Для них, надо думать, растущая напряженность между двумя республиками только на руку. А татарстанские политики не слишком-то старались защитить самую крупную группу татар, живущую в соседнем регионе. То ли боялись, что их обвинят в национализме, то ли были заняты в своем узком мирке, замкнутом на Татарстан. Не впервой – таким же образом в свое время они прозевали вопрос о статусе татарского языка в Башкортостане. Между прочим, именно пример с этой частью татарской нации, превращенной фактически в безропотных подданных башкирской элиты, более всего демонстрирует, что наша республика никаким особым “инструментом” великотатарского процветания не стала.

Так вот, г-н Чурбанов, Татарстан является двигателем татарского возрождения скорее теоретически, нежели практически. И вы на самом деле это признаете, когда идею “Большого Татарстана” (разработанную, кстати, отнюдь не только “главным конструктором” татарского национализма) объявляете проектом “этнократического государства, которое будет управлять татарами во всех регионах через голову и федеральных, и местных властей”, и затем со злорадством выносите свой вердикт по поводу реализации этой идеи: “не получается”. Да, не получается. Но не только из-за лености и глупости татарстанских чиновников – хотя этого более чем достаточно, а в большей мере благодаря противодействию федеральных и региональных властей. А то, что при этом какая-то там татарва остается без культуры, до этого, конечно, всему этому сонму чиновников и обслуживающих их интересы политтехнологов и иже с ними, нет дела.

А посему, вывод такой: татары, к величайшему сожалению, в лице Республики Татарстан, даже, как декларирует г-н Чурбанов, “этнократизировавшейся”, никакого “действенного инструмента” по “реализации права на самосохранение как этноса”, не получили. Если бы на деле было так, они на сегодня выглядели бы совсем иначе. Ну, например, не сидели бы довольные собственным положением (“у нас все хорошо”) тогда, когда в Челябинской обл. двухсоттысячная диаспора имеет на радио пятиминутную (!) передачу на родном языке в неделю и ни одной городской школы хотя бы с этнокультурным компонентом. Так обстоит дело в большинстве российских регионов.

Третий тезис главного редактора “Татарского мира”, при всей неоднозначности его оценок, имеет прямое отношение к движущим силам и глубине пресловутого татарского “возрождения”. Действительно, чего же в этом деле было больше – “воли верхов” или “чаяний” масс? Пожалуй, надо начать с уточнения понятий. С массами (г-н Чурбанов под ними имеет в виду “многих татар”) более или менее понятно, хотя будучи отчасти и этносоциологом, я бы, при желании, по этому пункту мог сильно попортить кровь московскому философу. Не буду этого делать, ограничусь простым вопросом: откуда сей господин знает, что думают “многие татары”? Вопрос не праздный, как мне известно, за последние 10-15 лет не было ни одного социологического исследования, представительного для татар РФ в целом. Изучались татары Татарстана или Башкортостана, да и то по разным программам. Кое-где проводились исследования регионального характера. Не более того. Поэтому по большому счету надо сказать, что ни г-н Чурбанов, ни кто-либо другой не могут знать что-то, стоящее внимания, о чаяниях российских татар.

Ясно, что при этом автоматически на передний план выходит “воля верхов”. Особенно в тех случаях, когда пишущий полагает, что о “верхах” свое суждение можно заиметь и без социологии. Ладно, оставим пока эту научную дисциплину и попытаемся понять, что г-н Чурбанов понимает под “верхами”. Внимательное изучение текста его статьи показывает, что “верхи” для него – это прежде всего политический истеблишмент Татарстана. Правда, временами он ведет речь о “власти”, “национальной интеллигенции”, “средствах массовой информации” и т.п. То, что все это далеко не одно и то же – азбучная истина политологии. Если г-н Чурбанов полагает, что в республике все выстраиваются во фронт по мановению властной палочки, то он, по меньшей мере, заблуждается; уверяю вас, Вадим Борисович, те, кто определен вами как “национальная интеллигенция”, совсем не являются однородно–серой массой – у нас достаточно думающих не так, как власть имущие, немало среди них и оппозиционно настроенных лиц. Пока что я имею в виду только татар. А ведь еще есть и разные русские, и иные организации, а также их лидеры. Да сейчас уже и общероссийские партии тут представлены весьма неплохо. И разного типа изданий в республике полно. Телевидение имеет опять-таки достаточно разную окраску. Так что единомыслия в республике никогда не было, теперь тем более нет.

Из всех перечисленных групп реальным двигателем национального возрождения выступала национальная интеллигенция, особенно ее гуманитарный сегмент. Тут г-н Чурбанов наверняка скажет: “Вот опять спор о том, кто первым сказал “Э”. Не совсем так, Вадим Борисович. Может быть, с Садового кольца все кажется одноцветным, но здесь дела обстоят иначе. Роль интеллигенции в возрожденческом процессе неоспорима. А политическая элита постоянно плелась в хвосте, ее главной заботой всегда было удержание однажды захваченной власти и личное обогащение. Эти два параметра, как известно, у нас тесно связаны. Участвовали ли они в возрожденческом процессе? Весьма косвенно, да и то под сильнейшим давлением народа, возглавляемого интеллигенцией и созданными ею организациями. Наша политическая элита, как известно, всегда отличалась крайней трусостью и труднопонимаемой гипертрофированной умеренностью в продвижении национальных дел. Вообще она была (и есть) активной только в одной сфере – в области присвоения собственности. Уж тут они были джигитами, ничего не скажешь. Поэтому приписывание ей “национализма” есть наведение тени на плетень. Ну нету этого, я говорю в данном случае со знанием реалий, ибо длительное время был, как выражаются в социологии, включенным наблюдателем. Истинными героями процесса татарского возрождения постсоветского времени являлись сотни и тысячи простых ученых, писателей, инженеров и т.д. Многих из них, в отличии от г-на Чурбанова, я знаю лично. Только их беззаветное служение своему народу дало тот всплеск национального подъема, который некоторым внешним наблюдателям кажется неслыханным. Побойтесь Бога, братцы, это же, если трезво посмотреть на происходящее, жалкое зрелище – не более чем самые зачатки истинного возрождения. Вы же понимаете, что интеллигенция, в руках у которой на деле нет ни власти, ни денег, не может совершить реального рывка в подъема нации, к тому же сильно отставшей в своем развитии. Я прошу понять меня правильно – политическая элита тоже сделала кое-что полезного, тем более что она внутренне неоднородна, в ее среде есть и патриоты – но это был мизер по сравнению с тем, что было необходимо для дальнейшего продвижения нации. А затем, как всем известно, под внешним давлением она очень сильно отступила, оставив собственный народ на полпути к действительному возрождению.

А народ? Был ли он участником всего этого? Конечно. Иначе не было бы массового поворота к изучению родного языка, успехов в референдуме 1992 г., тех многочисленных митингов и демонстраций, которые происходили на рубеже 1980-1990-х годов. Да и просто без народа не произошел бы поворот в общественном сознании, который фиксируют социологи – имею в виду более глубокое осознание своей идентичности. Эти изменения шли при активном участии татарских и татарстанских СМИ, вернее, десятков журналистов-патриотов, служивших всенародному делу. Чтобы понять это, достаточно углубиться в издания, выходившие в Татарстане и за его пределами в последние 10-15 лет.

Если взглянуть на происходившее в последние полторы десятка лет непредвзято, то становится ясно, что в нем было много народных чаяний, громадного труда интеллигенции и слишком мало сознательного участия и пресловутой “воли” верхов татарского общества. К последним, кстати, я отношу и “новых татар” – местных нуворишей, являющихся самым подлым и никчемным слоем нашего общества, озабоченном только дальнейшим обогащением или прожиганием нечестно заработанных денег. Поэтому, когда г-н Чурбанов намекает на властную руку, якобы стоящую за достигшими невиданного “расцвета” татарами, у тех, кто разбирается в реалиях, это вызывает лишь усмешку. А заодно они задаются вполне законным вопросом: что это – незнание предмета или обслуживание определенного социального заказа? Полагаю, что при обращении к последнему – четвертому тезису специалиста по “татарскому миру”, на данный вопрос придется все-таки ответить.

Напомню, что это положение г-на Чурбанова, на котором планировалось остановиться, состояло из двух частей. В первой он постулирует, что на новом этапе развития татарского общества национализм не только нежелателен, но и вреден для татар. Во второй части своего вывода он обращается к политическому истеблишменту Татарстана и предупреждает его об опасности его дальнейшей “опоры” на татарский национализм в связи с грядущей сменой власти в республике.

Пожалуй, данный пункт рассуждений нашего оппонента наиболее туманен, поэтому представляет определенную трудность для осмысления. Но все же я попытаюсь понять его логику. Мне кажется, он исходит из того, что ранее татарстанские политики слишком сильно шли на поводу у националистов (на это намекает и его пассаж об идеологе “Большого Татарстана”). Теперь, полагает он, условия изменились. Сейчас татарам в целом и их лидерам надо перейти к другой модели развития, которая имеет фундаментальные отличия от предыдущего варианта. Но вся проблема в том, что г-н философ не объясняет, как должен выглядеть этот новый путь. К тому же он старательно обходит – то ли по незнанию, то ли умышленно – один весьма серьезный вопрос. Какой? О демократическом потенциале национализма. Можно даже сказать, о его демократическом варианте. Между тем в теоретической литературе, да и в отечественной социологии и политологии, давно уже поставлена проблема “либерального” или “демократического” национализма. Суть этого подхода сводится к тому, что не все политические движения, которые ориентируются на этнические ценности, этнические общности, определяемые с помощью культуры или этничности, придерживаются политики исключительности, нетерпимости и шовинизма. Короче, сторонники этой точки зрения, в отличии от г-на Чурбанова, считают что национализм – категория полиморфная, включающая как варианты демократии и социальной терпимости, так и авторитаризма и империализма. Например, на наших глазах происходило становление демократии в “националистических” прибалтийских республиках. Могу специально для г-на Чурбанова указать, что в Татарстане истинной демократии было больше именного тогда, когда татарский национализм был силен. Почему? Да потому что он привел к политической структурализации татарстанского общества, правда, на этнической основе – но такое в мире тоже бывает, вспомним Бельгию и Швейцарию с их этнической базой демократии. И этот процесс происходил на фоне преобладания в татарском обществе “либерального” (демократического) варианта национализма. А вот когда национализм ослаб, взамен пришла так называемая “бедная” или “полномочная” демократия, которая господствует в республике и сейчас (подробнее обо всем этом можно прочитать в моих статьях “Модель Татарстана: “за” и “против”, 1995 г.; и “Современный национализм татар”, 1997 г.). Конечно, мне несколько неудобно все это объяснять доктору философии, но приходится – без такого дополнения нельзя понять перспективы дальнейшей трансформации татарского общества.

Так вот, глубокоуважаемый Вадим Борисович, фундаментом демократии для татарского общества и в дальнейшем будет выступать возможность защиты своих этнических прав. То есть то, что вам там не нравится – “национализм”, оказывается базовым элементом, влияющим сейчас и тем более способным влиять в дальнейшем на устройство всего российского общества. А чего же вы хотите? В многонациональной стране другого просто не бывает. Поэтому, когда вы призываете татар отказаться от национализма, на самом деле предлагаете им отказаться от борьбы за демократию. Я понимаю, что, может быть вы, г-н Чурбанов, исходите из благих побуждений, например, из того, что не надо дразнить русского медведя (большого и страшного). Знаете, не надо нас пугать русским чудовищем. Во-первых, я вырос среди русских и могу с ходу сказать – никакие они не страшилища, а нормальные люди. И народ русский не хуже и не лучше других народов. Во-вторых, за свои этнические интересы все народы борются изо всех сил. Считаю, что и русским не помешало бы больше думать о своих делах, а не о татарских. Тем более что российские татары не представляют угрозы для русского общества. Вот появление какой-нибудь там “Китайской народной республики” в Сибири, – это да, тогда у русских могут быть проблемы. Даже если какому-то политическому умельцу удастся заставить татар и другие народы России, включая и самих русских, отказаться от национализма (еще раз напоминаю, это полиморфная категория), в чем вообще-то я, как человек трезвомыслящий, очень сомневаюсь, то в результате возникнет отнюдь не демократия, а тоталитарное общество. Если бы не ограниченные объемы публикации, я бы даже взялся доказать это. Вот отсюда и вопрос: г-н Чурбанов, вы что, предлагаете нам идти в тоталитарное общество? Не получится – там мы уже были и знаем, что ничего хорошего в этой системе нет. А если по существу, то хочу сказать, что татары, к сожалению, очень вяло отстаивают свои неотъемлемые этнические права. Слаб татарский национализм, очень слаб. Понять можно: сегодня на первом плане находится проблема экономического выживания, культура и идентичность где-то на вторых позициях. Но достижение экономического благополучия, я уверен, создаст совершенно другую ситуацию. Быть может, кое что изменится уже после вступления в силу закона о местном самоуправлении. Понимаете? Вот именно: многие национальные общины на низовом уровне впервые, может быть, получат кое-какие ресурсы. Например, на школьное дело. Тогда посмотрим, есть ли в стране национализм…

Что касается предупреждения нашего уважаемого оппонента татарстанскому политическому бомонду относительно его чрезмерного увлечения национализмом, то тут надо прямо сказать – выстрел мимо цели. Как я уже выше отмечал, нашу правящую верхушку можно обвинять в чем угодно, только не в вовлеченности в национальные дела. Есть, правда, Р. Хакимов, так он скорее относится к группе национальной интеллигенции (пишет статьи и книги, возглавляет Институт истории и т.д.). Ну и что из того, что он советник Президента РТ? Как говорится, президент волен прислушиваться или не прислушиваться к словам своего советника… А ежели копнуть глубже, Вадим Борисович, татарстанских политиков может погубить как раз отказ от национализма – имею в виду либеральный его вариант. Вот если они станут полными компрадорами (до этого не так много уже и осталось) и окончательно забудут, что республика вообще-то создана для решения татарских проблем, что существует татарская этнонация, о которой Татарстан должен, в т.ч. и согласно собственной Конституции, заботиться, то они точно потеряют опору. Народ-то не так глуп, как думают иные незрелые политики. Может быть, в чьем-то воспаленном воображении и возникает картина того, как ставший всемогущим московский Кремль взамен “националиста” Шаймиева сажает на казанский престол, например, “интернационалиста” Алтынбаева… Наверное, технологически это осуществимо. Но, во-первых, уже сейчас вокруг казанского Кремля много местных “интернационалистов”; во вторых, любой из них, приди он во власть, быстренько станет хотя бы частично “националистом”. Так было даже во времена КПСС, а сейчас все-таки кое-какая демократия. А если такой политик не изменит свою окраску и останется твердым проводником только московской политики, он вскоре перестанет быть политической фигурой. В худшем случае возникнет подпольный национализм, имеющий институциональное оформление. Да в мире полно всего этого, надо только присмотреться. Обо всем этом могут не размышлять только недалекие люди.

Поэтому пугать нас предстоящей сменой власти в Татарстане не стоит. Президенты, премьеры, спикеры и т.д. приходят и уходят, а народ остается. Что интересно, Вадим Борисович, историю всех правителей, включая и демократически избранных, пишет интеллигенция. Она и выносит окончательный вердикт о качестве власти в тот или иной период. Сомневаюсь, что ваши построения могут быть при этом учтены – уж больно они корявы и не профессиональны, видать, из-за политической ангажированности. В последнем случае ничего исправить уже нельзя. Диагноз, так сказать.

Теперь я все-таки хочу задаться вопросом: в чем цель публикации г-на Чурбанова? Было бы наивно думать, что в данном случае мы наблюдаем на интеллектуальном ристалище лишь выступление главного редактора “Татарского мира” в качестве автора редакционной статьи. Чем больше я размышлял об этом, тем больше на ум приходила одна аналогия. Несмотря на то, что использование аналогий чревато разными неудобствами, все же скажу, что имею в виду.

Года два тому назад в издаваемом в Москве бюллетене “Сети этнологического мониторинга” появилась маленькая заметка корреспондента из Пензенской области. Писал он от имени русских о татарах. Про последних говорилось, что они страшно разбогатели, имеют связи с Ираном и Турцией, вообще превратились в ваххабитов. Далее шел вывод: из-за того, что эти пензенские татары представляют угрозу национальной безопасности России, надо их прижать. И вот весной этого года такая попытка была совершена пензенским губернатором г-ном Бочкаревым. По слухам, существовала возможность даже вооруженной разборки между татарами и какой-то организованной группой, приехавший из Пензенской области в г. Саратов (пензенские татары тесно связаны с саратовскими). В конце концов, после ряда жалоб татар Нижнего Поволжья в Москву, губернатор Бочкарев обратился к Президенту РТ с просьбой наладить отношения с татарами. Удалось ли их наладить, не знаю, так как все обстояло из рук вон плохо. Что интересно, пензенский губернатор г-н Бочкарев к власти в свое время пришел не без поддержки богатых татар и татарской общины Пензенской области в целом…

Не кажется ли вам, дорогие читатели, что стенания г-на Чурбанова о “чрезмерно развившихся” татарах, о зараженной бациллой национализма элите Татарстана, удивительным образом напоминают сценарий вышеназванного пензенского дела? Не обращены ли они к московскому Кремлю, чтобы сидящие там наконец-то обратили внимание на “зарвавшихся” татар? Для чего? Ну, например, чтобы этих самых татар слегка поприжать… Вы может спросите: а при чем тогда предупреждение со стороны г-на Чурбанова власть имущих в Татарстане о необходимости отказаться от “националистического” дискурса? Неужели не понимаете? Это та же политика, но проводимая другими методами. Сей господин сначала превращает местную политическую элиту в националистов чистейшей воды, а затем начинает их пугать – если вы будете плохими мальчиками, вам несдобровать. Мол, добровольно осадите назад, желательно, как можно дальше. То есть тут давно известная политика великодержавного шовинизма, только реализуемая через выставление некоторых маяков – “дальше нельзя”. Пассаж насчет предстоящей смены власти дает ясный сигнал элите: ни в коем случае не следует опираться на народ, учитывать его чаяния, лучше идти путем договоренности с московским Кремлем, принимая все его условия. Вот в чем смысл рассматриваемой публикации.

Напоследок полезно задаться вопросом: для чего татарстанские власти платят г-ну Чурбанову (по имеющейся информации, газета “Татарский мир” получает ежемесячно из Казани что-то около 25 тыс. долларов)? За его тенденциозные оценки и прямые или косвенные обращения к федеральным властям с трудно скрываемым призывом “Ату, ату татар”?! Или за оценку правящей политической элиты республики как националистической?

Мне довольно трудно понять логику нашей власти. Сам я очень долго критикую местных политиков, но никогда ни копейки за это не получал. Чем же г-н Чурбанов так им угодил? Когда этот вопрос был задан мною одному из известных местных аналитиков, тесная связь которого с властью общеизвестна, он заметил следующее: “… Ты не опасен, ибо за тобой, кроме интересов татарской нации, ничего нет. А за спиной Чурбанова есть тень московского Кремля, поэтому его лучше немножко подкармливать, чтобы он был добрее, был хотя бы слегка управляемым”. И я где-то в глубине души понимаю, что он прав. Как гласит старинная татарская пословица, “собаке близок тот, кто укорачивает его хвост”. Видать, г-н Чурбанов, действующий с ведома московского Кремля, делает эту операцию успешнее, чем я.

Но все же мне жалко тех денег, которые уходят таким образом из республики. Я-то знаю, что цвет нашей гуманитарной науки – доктора наук зарабатывают что-то около 3,5 тыс. руб. в месяц. Да и сколько нужных книг можно было бы издать на эти деньги! Или помочь татарам Башкортостана в решении их национально-культурных проблем (например, купить в г. Уфе на ту сумму, которая затрачивается на “дело” г-на Чурбанова за один месяц, здание, где бы могли спокойно расположиться все национальные организации). Однако это я так думаю, а у татарстанских властей логика иная. Раз эта власть правящая, она, видимо, и права. Но тем не менее, конечный вердикт ей, как было уже отмечено, вынесет та самая интеллигенция, которая сейчас в шкале ценностей политического бомонда Татарстана находится много ниже главного редактора газеты “Татарский мир”. А нам, дорогой мой читатель, остается только воскликнуть: “О, Аллах, дай нам всем терпения!”

О деятельности Комиссии Исполкома ВКТ по разработке стратегии развития татарского этноса
Звезда Поволжья, 9-15.10 2003.

Как известно, на III съезде ВКТ было принято решение о разработке “совместно с органами государственной власти РФ, Татарстана и других субъектов общефедеральной программы развития татарского народа … на 2002-2007 годы”. (см.: Резолюция Третьего съезда ВКТ // Материалы III съезда ВКТ. – Казань, 2002. – с. 413). Исполкомом ВКТ для реализации данного решения была создана “Комиссия по стратегии развития татарского этноса” в составе 7 человек: Д.М. Исхакова (руководитель), Р.С. Хамадеева, А. Асанавичюса, А.Ш. Зыятдинова, М.А. Каримова, О. Дахера, М.К. Михайлова. По ряду причин Комиссия ни разу в полном составе до сих пор не собиралась. Тем не менее, путем индивидуальных контактов с членами этой Комиссии, через согласование ряда механизмов организации ее деятельности с руководством Исполкома ВКТ, в конце концов был выработан определенный алгоритм продвижения к разработке указанной выше программы.

Если сказать в общем плане, то было решено, что программе будет предшествовать концепция, излагающая общие принципы будущего документа.

Затем по взаимному решению руководства Исполкома ВКТ и АН РТ при Институте истории был учрежден Центр этнологического мониторинга. Благодаря поддержке директора Института истории Р.С. Хакимова “Положение” об этом Центре было рассмотрено и утверждено на заседании Ученого Совета Института истории 16.01.2003 г., а 27.01.2003 был уже издан приказ о создании такого подразделения, с указанием, что он будет состоять из 3-х штатных единиц, выделяемых Исполкомом ВКТ сроком на 2 года (фактически пока работают 2 сотрудника). Институт предоставил Центру помещение, а Исполком ВКТ помог обставить его и обеспечил первоочередным оборудованием. Руководителем ЦЭМ был назначен главный научный сотрудник Института истории, доктор исторических наук Д.М. Исхаков, являющийся, как было отмечено, и руководителем Комиссии по разработке стратегии развития татарского этноса. Такое совмещение было не случайным – предполагалось, что ЦЭМ будет выполнять роль организационно-координационного ядра нашей Комиссии. В целом же на ЦЭМ были возложены две основные задачи: а) отслеживать процесс подведения итогов переписи 2002 г.; б) собирать и анализировать материалы, имеющие отношение к проблемам развития татарской нации.

Так возникла хотя и очень небольшая, но реально функционирующая структура, взявшая на себя предварительную, совершенно необходимую для начала составления концепции, работу по сбору и систематизации информационно-аналитических материалов.

Особо хочу подчеркнуть поддержку, полученную со стороны Председателя ВКТ Р.З. Закирова на стадии организации ЦЭМ, в результате которой были решены многие проблемы, связанные с его оснащением.

С самого начала своего создания ЦЭМ, как рабочий инструмент Комиссии по разработке стратегии развития татарского народа, работал под руководством Исполкома ВКТ, отслеживавшего его деятельность постоянно. В марте 2003 г. вопрос о работе нашей Комиссии был заслушан на расширенном заседании с участием членов бюро Исполкома ВКТ. При этом председателем Комиссии была предложена определенная программа деятельности Комиссии на ближайший период.

Общий смысл этой программы сводился к следующему:

1. Создать при ЦЭМ Научной Совет из ведущих ученых Татарстана и др. регионов РФ с целью научно-методического обеспечения процесса подготовки концепции программы развития татар;

2. Опираясь на АН РТ, через выделяемые гранты провести в 2003 г. крупномасштабное исследование этнополитической и этноязыковой ситуации в Башкортостане – регионе, где сосредоточена самая крупная после Татарстана группа татар, встретившаяся с целым рядом трудностей в связи с проводимой там политикой.

3. Провести глубокой осенью 2003 г. специальный научный симпозиум, посвященный обсуждению общих принципов подготовки концептуальной части программы развития татар.

4. Продолжить накопление информационно-аналитических материалов по татарам.

На сегодня уже можно констатировать, что предложенный план был чрезмерно оптимистическим. Почему? Да потому, что возникло целый ряд проблем, имеющих структурный характер, поэтому трудноразрешимых. Что я имею в виду, поясню конкретнее.

Когда мы пришли к мнению о создании при ЦЭМ Научного Совета, в его поддержку имелись два соображения: а) Использовать через этот механизм существующий национальный интеллектуальный потенциал, сосредоточенный в Татарстане; б) Привлечь к общей работе ученых, работающих в регионе РФ. Первое вполне понятно, остановлюсь на втором. В организационном плане речь шла о создании Научных Советов в регионах РФ с дальнейшим включением их руководителей в состав центрального Научного Совета, который должен находиться тут. Такой подход был предложен потому, что наш опыт по сбору информационно-аналитических, статистических материалов, документов концептуального характера из регионов РФ убедил нас в том, что без региональных структур, объединяющих местных исследователей, эту задачу решить невозможно. Имея в виду, что никакая реальная программа развития татар без полноценной информации из российских регионов не может быть создана, было решено начать с организации региональных Научных Советов. Нам удалось объездить Тюмень, Москву, Екатеринбург, Саратов, Омск, Уфу, Ижевск, где такие Советы были созданы: кое-где местными бизнес-кругами была обещана даже поддержка деятельности этих структур. Однако по ходу проводившейся в регионах подготовительной работы постепенно становилось все более понятным, что там исследователей с необходимой для нас квалификацией и опытом работы крайне мало. Создание местных вариантов комплексных документов, необходимых для разработки сводной концепции, для ученых, сосредоточенных в регионах, зачастую оказывалось неподъемной задачей. Возник и вопрос о финансировании их деятельности.

Постепенно пришло осознание, что мы пытаемся создать структуру, весьма напоминающую научное, академическое учреждение, чуть ли не мини-Академию. Но такое положение возникает потому, что республиканская Академия Наук в своей работе имеет два крупных недостатка: а) она не занимается концептуальными аспектами развития татарской нации, выработкой перспективных программ, сценариев, относящихся к этнонациональному аспекту; б) она не обладает необходимой для подготовки таких документов информационной базой. Эта ситуация хотя и объяснимая, но достаточно странная. Скажем, в соседнем Башкортостане еще в 1995 г. академическими кругами была подготовлена государственная программа “Возрождение и развитие башкирского народа”. Затем там академическими учреждениями на основе решения Кабинета Министров РБ (№ 79 от 6.03.1996 г.) была разработана программа “Народы Башкортостана”. Причем в работе над последней по соглашению с Кабинетов Министров РБ принимало участи и Министерство РФ по делам национальностей и федеративным отношениям (соглашение от 22.05.1997 г.). Эта программа, как известно, недавно была принята в окончательном варианте. Понятно, что по башкирам программу делать легче – ѕ народа сосредоточена в Башкортостане.

Таким образом, когда речь идет о подготовке программы развития татарского народа, надо вести речь не о деятельности на общественном уровне, а о государственном деле, которым занимаются государственные органы, в т.ч. и научные учреждения республики. Как организовать такую работу – это другой вопрос, который ниже я еще затрону.

Теперь по поводу сотрудничества с АН РТ в русле составления отмеченной программы. Некоторые шаги в этом направлении нами были предприняты начиная с конца прошлого года при поддержке руководства Исполкома ВКТ и дирекции Института истории. После встречи с президентом АН РТ М.Х Хасановым с участием Председателя Исполкома ВКТ Р.З. Закировым, я еще в конце декабря 2002 г. по согласованию с Р.С. Хакимовым внес в Президиум АН РТ “Предложения по совершенствованию выделения грантов в рамках НИОКРа в 2003 г. по организационным аспектам создания ВТК, работающих на основе грантов”. В этом документе была обоснована необходимость переключения части выделяемых государством ресурсов по линии НИОКРа на подготовку исследований в рамках разработки стратегии развития татар.

Конкретно предлагалось следующее. По направлению “История и современное положение татар Башкортостана” предполагалось проведение масштабного этносоциологического исследования в северо-западных районах соседней республики летом 2003г. (250 тыс. руб.), разработка программы развития татар РБ (40 тыс. руб.) и издание монографии доктора исторических наук Ф.Г.Сафина “Языковая политика в Республике Башкортостан в ХХ в.” (80 тыс. руб.). По второму направлению планировалось обследование неохваченной исследованием части сибирских татар (барабинская группа) и подготовка специального сборника, включающего все программные и концептуальные документы по сибирским татарам (общая сумма – 110 тыс. руб.). К сожалению, из этих планов ничего не вышло. Предложения по сибирским татарам были отсечены еще на стадии подготовки грантов. По татарам Башкортостана прошли два гранта – на проведение социологического обследования и на издание книги Ф.Г.Сафина. Но к лету выяснилось, что на социологический опрос сумма была сокращена в пять раз, на книгу – наполовину. Но даже эти средства до сегодняшнего дня не выделены. В итоге опрос не состоялся (да и не мог состояться, обещанных денег хватает только на подготовку программы опроса), книга хотя и подготовлена, еще не издана. Результат, как видим, весьма печальный. Самое главное, по территории Башкортостана, где заведомо известно о масштабных воздействиях на ход переписи, перед предстоящим подведением итогов переписи мы остались без фундаментального обеспечения нашей позиции. Все это, кроме прочего, скажется и на этапе составления программы развития татар.

Приходится с сожалением констатировать, заранее зная, что это мне не принесет лавров, что АН РТ никак не может преодолеть инерцию и переключиться на изучение современных проблем, перспектив развития татарской нации. Похоже, что мешает смешение групповых интересов академиков и член-корреспондентов, вообще-то являющихся не более чем общественным объединением, с интересами фундаментальной академической науки, в орбите которой находятся сотни ученых, которые должны работать в интересах общества и государства. Как выйти из такого состояния – это вопрос не простой. Ответ на него я тут не собираюсь давать, хотя размышлять об этом необходимо всем, так как положение, сложившееся в сфере академической науки гуманитарного профиля, напрямую задевает национальные интересы.

Наконец, вопрос о проведении полномасштабного симпозиума по обсуждению проблемы подготовки концептуальной части программы развития татар. Не подлежит сомнению, что такой форум необходим. Весь вопрос в том, как его организовать и с чем туда выйти.

Как уже было отмечено, региональные Научные Советы созданы пока лишь в семи центрах, следовательно, в большинстве российских регионов у нас еще никаких опорных точек нет. Сейчас предстоит образовать центральный Совет, его предполагаемые члены сюда приглашены. Но это еще не все участники Совета, список его уточняется. Если процесс создания данной структуры в ближайшее время будет завершен, в т.ч. и определены его секции и рабочие группы, возникнет довольно сложное объединение ученых и экспертов. Можно ли будет заниматься управлением этим сообществом в порядке общественной работы – это большой вопрос.

На сегодня можно сказать, что начиная с января 2003 г. ЦЭМ проделал большую работу по сбору и систематизации статистических, информационно-аналитических и концептуальных материалов по состоянию татарского этноса и перспективам его развития. Этот материал уже структурирован и в ближайшее время первый этап накопления базы данных будет завершен. Что, однако, не означает прекращение работы в информационном направлении – как раз наоборот, именно сейчас стали ясны “узкие” места в информационном обеспечении процесса подготовки концепции развития татар. Следовательно, далее информацию придется собирать целенаправленно. Это, кстати, касается и материалов прошедшей переписи, которые должны быть собраны максимально подробно. Целенаправленное накопление данных – дело весьма трудное и скоро мы столкнемся со слабостью многих татарских общественных объединений в регионах, отсутствием в их активе исследователей и т.п.

В связи с проблемой информационно-аналитического обеспечения работы Комиссии обозначу еще две неординарные проблемы. Первая: в академической гуманитарной науке Татарстана, как оказалось, нет надежных социологических данных, освещающих современное состояние татар, живущих за пределами Татарстана. В масштабах всей РФ татары вообще социологическими методами не изучались. Вторая проблема. Выяснилось, что работ общего характера, в которых ставится вопрос о развитии татарской нации на концептуальном уровне, очень мало. К тому же в них существуют принципиальные разногласия по ряду ключевых проблем развития татарского общества. Перечислю только наиболее существенные из них: это вопрос о формировании так называемого “национального капитала” и “Большого Татарстана”, о путях развития татар Башкортостана (включая статус их языка), о латинской графике, о национальном университете, о евроисламе, об организации мусульманской уммы РФ, о характере татарстанского общества и т.д. Ясно, что без выработки общих подходов по этим и многим другим, не названным тут проблемам, невозможно будет говорить о создании концепции будущей программы.

Пока ЦЭМ подготовлена лишь структура этой концепции, названная условно “Путь татар в XXI веке”. Она вам роздана. Безусловно, этот документ надо выносить на обсуждение Научного Совета. Затем его дополненный и измененный вариант может быть рассмотрен на уже отмеченном симпозиуме. В целом, как мне представляется, к этому форуму мы еще не вполне готовы.

Хочу поднять еще один вопрос. Как вы знаете, в рамках Исполкома ВКТ существуют ряд комиссий (Развития предпринимательства и экономических связей в регионах проживания татар – руководитель К.Ш. Исхаков; Национального образования – руководитель Ф.Ф. Харисов; Культуры и духовного наследия татарского народа – руководитель И.Т. Тарханов; Средств массовой информации – руководитель И.Ю. Аминов; Международных отношений и прав человека – руководитель Р.С. Хакимов). Так вот, пока что мы от этих Комиссий никаких предложений для включения в концептуальную часть программы не получили. Между тем, вполне логичным было бы обращение за предложениями по специализированным направлениям готовящегося документа в первую очередь именно к ним. Полагаю, что и набор Комиссий у нас еще не полон. Скажем, напрашиваются Комиссии по религиозной политике, по проблемам демографии и семьи, по молодежным делам и проблеме студенчества. В случае их создания, указанные комиссии также могли бы подготовить свои соображения в общий документ.

Перехожу к заключительной части.

Начиная с конца 1980-х годов татарское общество показало достаточный динамизм. Наши интеллектуалы на рубеже 80-90-х годов ХХ в. разработали целый ряд общенациональных документов программного характера (это первые три программы ТОЦ, концепции развития национальной культуры и образования и др.), легших потом в основу государственных документов. Но затем, к сожалению, где-то с середины 1990-х г.г. мы начали терять темп. Хотя внешние для нас силы продолжают говорить о “возрождении татар”, нам надо быть более критичными. По моим наблюдениям, татары не только перестали вырабатывать общенациональные программные документы, но и начали превращаться в разделенную нацию. Посмотрите хотя бы на нынешнюю ситуацию в Башкортостане – в условиях, когда в этой республике сосредоточена такая мощная группа татар, никак не удается выработать и организационно обеспечить общетатарскую политическую линию. Это ли не показатель нашей слабости и разобщенности?

Поэтому я считаю, что мы должны осознать всю ответственность, которая возложена на нас решением III съезда ВКТ. Наша задача – создать орган, способный стать мозгом нации. Именно такой орган и должен разработать вначале концепцию, а затем и конкретную программу развития татарского народа на ближайшие годы. Если мы это не сделаем, не сделает никто, тогда не будет никаких общих ориентиров для нации, не появится та национальная идея, которая до сих пор не сформулирована. Тогда мы не будем образовывать единую этнонацию.

Вне всякого сомнения, та работа, которую мы собираемся делать, имеет общегосударственное значение. В конце концов Татарстан был создан для обеспечения этнонационального развития татар. У нас есть специальная статья в Конституции РТ, согласно которой наша республика “оказывает содействие” в этнокультурном развитии живущих за пределами Татарстана групп татарского народа. Следовательно, Исполком ВКТ должен активизировать работу с государственными органами, включая и академические учреждения, чтобы добиться поднятия проблемы создания программы развития татар на государственный уровень. Прецедент есть – так дело обстоит в соседнем Башкортостане. Вообще, за национальные интересы нам надо выступать смелее, я бы сказал, напористее. Жизнь требует этого.

Исходя из общего анализа, я, как руководитель Комиссии Исполкома ВКТ по разработке стратегии развития татарского этноса, предлагаю следующие конкретные решения (они в виде проекта розданы, разумеется, эти пункты нужно обсудить и дополнить):

1.  В целом одобрить работу ЦЭМ по сбору информационно-аналитических материалов, необходимых для разработки Концепции развития татарской нации; завершить этап подготовки рабочих материалов до конца 2003г.

2.  Считать целесообразным подключение к работе над Концепцией других Комиссий Исполкома ВКТ.

3.  Создать при ЦЭМ общественный научный Совет в составе ведущих ученых Татарстана и др. регионов РФ, с целью научно-методического обеспечения процесса подготовки Концепции развития татарской нации.

4.  Через Исполком ВКТ обратиться в Президиум АН РТ:

а) С предложением активизировать участие АН РТ, ее институтов в подготовке и обсуждении Концепции развития татарской нации;

б) С ходатайством о выделении для ЦЭМ семи штатных единиц (3 с.н.с., 2 н.с., 2 м.н.с.), преобразовав данный Центр в структурное подразделение Института истории АН РТ.

5. Просить Исполком ВКТ до конца текущего года завершить создание материально-технической базы ЦЭМ.