VI. История и политика
О концептуальных проблемах татарской исторической науки и задачах журнала “Tatarika”
Этнополитическая история татар
О двуглавом Орле, или О пользе отказа от старорусских исторических штампов
Забытый юбилей: 760-летие образования Золотой Орды (Улуса Джучи)
Что такое настоящая Русь?

О концептуальных проблемах татарской исторической науки и задачах журнала “Татаriса”
Источник: Tatarica, № 1 1997/98 (зима).

1. Оглядываясь в прошлое

Национальная историческая наука, начав формироваться с трудов Ш. Марджани, просуществовала до 1920-х годов. В короткий промежуток времени – около трех десятилетий, создавались работы Р. Фахрутдинова, А.-Заки Валили, Г. Ахмарова, Дж. Валиди, М. Рамзи, X. Атласи, Г. Ибрагимова, Г. Губайдуллина и др. Конец этого периода расцвета татарской исторической науки четко обозначен в рукописи Р. Фахрутдинова “Болгар вэ Казан тороклэре” (завершена в 1932 г.), посвященной истории татар: “Про нынешнее время нельзя не то что писать – даже помыслить. Если на то будет воля Аллаха, напишем в раю ...”. Вскоре все крупные татарские историки были репрессированы – проницательный мыслитель, муфтий Риза Фахрутдинов очень точно обозначил вектор развития большевистского государства.

Оценивая достижения национальной историографии конца XIX – первых двух десятилетий XX вв. можно констатировать ее неоспоримые успехи, самым главным из которых следует признать само сложение исторической дисциплины у татар. Но в эйфорию по поводу уровня этой науки впадать не стоит – он был явно невысоким и не смог сравниться не только с европейскими стандартами, но и с уровнем русской (российской) исторической науки. Среди серьезных недостатков нашей исторической науки того времени отмечу:

– примитивность теоретической (концептуальной) основы, что проявлялось в отсутствии четкой периодизации, неразработанности проблем этнического развития, отсутствии фундаментального анализа роли социальных и экономических факторов в татарской истории, практически полной неразработанности вопросов политического развития средневекового татарского общества, выпадении из поля зрения исследователей многих культурологических проблем;

– слабость источниковой базы и очень сильная зависимость от русских источников, а также от русской (российской) историографической традиции.

Необходимо отметить, что часть обозначенных недостатков была связана с состоянием мировой исторической науки. Кроме того, такие татарские историки, как Г. Ибрагимов, Дж. Валиди и Г. Губайдуллин к 1920-х гг. были готовы перейти на новый уровень исследований, но политические репрессии системы не дали им возможности сделать это.

Публикация Н. Исанбетом в 1940 г. эпоса “Идегей” с обширными историческими комментариями, в том числе и крайне “неудобной” для официальной историографии истории Золотой Орды, отчетливо продемонстрировала, что татарская интеллигенция не оставила разработку исторической тематики, могущей стать основой не только исторического, но и национального самосознания. Отсюда ясно, что появление одиозного постановления ЦК ВКП (б) от 9 августа 1944 г. “О состоянии и мерах улучшения массово-политической и идеологической работы в Татарской партийной организации” было совершенно не случайным. Об этом же говорит целый комплекс документов (уже ставший в последнее время доступным общественности), направленный на полное уничтожение самостоятельной мысли в исторической науке Татарстана в 1940 – начале 1950-х гг. Это постановления бюро Татарского обкома ВКП (б) “Об ошибках и недостатках в работе Татарского научно-исследовательского института языка, литературы и истории” (10 октября 1944 г.), “О состоянии работы по составлению “Очерков по истории Татарской АССР” (21 марта 1946 г.), “О работе Института языка, литературы и истории Казанского филиала АН СССР” (16 апреля 1947 г.), “Об учебнике татарской литературы для 8 класса средней школы” (2 сентября 1948 г.) и “Об ошибках в учебнике литературы для 8 класса татарских средних школ” (18 января 1952 г.). Указанные постановления “били” весьма прицельно: часть из них была направлена против таких исторических исследований, которые показывали бы былую государственную самостоятельность татарского народа (через интеграцию в национальную историческую науку историй Золотой Орды и поздних татарских ханств), а другие имели целью не допустить раскрытия джадидистских идей, опасных для властей тем, что они имели непосредственное отношение к нациестроительству.

Идеологическая война правящей большевистско-коммунистической элиты СССР с национальной исторической наукой в 1940 – начале 1950-х гг. сопровождалась и прямыми практическими действиями по борьбе с татарскими учеными. Согласно постановления бюро обкома от 6 октября 1944 г. директор Татарского НИИЯЛИ X.X.Ярмухаметов был смещен со своей должности, а институту пришлось не только “коренным образом” перестроить свою научную работу, но и подвергнуться дополнительной цензуре со стороны “Постоянной комиссии по истории Татарии при Институте истории АН СССР”, на которую была возложена задача “разработки наиболее сложных и неизученных вопросов истории Татарии” и “редактирования важнейших научных и научно-популярных трудов Татарского научно-исследовательского института языка, литературы и истории”, а также “составления развернутого проекта по истории Татарии”. Одновременно была уничтожена подготовленная к печати рукопись “Очерков по истории ТАССР” (1944 г.). Затем в Москве в апреле 1946 г. последовала специальная сессия Отделения истории и философии АН СССР, организованная совместно с Татарским НИИЯЛИ, канонизировавшая совершенно однобокое, тенденциозное изучение этнической истории татар в рамках лишь булгарской теории их происхождения. В 1951 г. по соображениям концептуального несоответствия линии сталинистов повторно была ликвидирована уже изданная монография “История ТАССР”. По постановлению бюро обкома от 18 января 1952 г. один из авторов учебника по истории татарской литературы Б. Г. Яфаров был исключен из ВКП (б), а директору ИЯЛИ М. X. Гайнуллину объявили выговор; последовал и ряд других мер организационного характера по ликвидации “допущенных ошибок и идеологических извращений”.

Тем не менее, процесс воссоздания национальной исторической науки тоталитарному режиму полностью остановить не удалось. Первым симптомом новых веяний стала в 1951 г. дискуссия на страницах журнала “Вопросы истории” между X. Гимади и М. Сафаргалиевым. Во время дискуссии явственно обозначились противоречия между официальной для историографии Татарстана с 1946 г. булгарской теорией происхождения татар (X. Гимади) и теорией, отстаиваемой М. Сафаргалиевым, которая исходила из важности в истории татар золотоордынского периода. Последняя позиция явно была направлена против канонизированной версии истории татарского народа. В конечном итоге в результате хрущевской оттепели этот спор завершился изданием в 1960 г. в г. Саранске монографии М. Сафаргалиева “Распад Золотой Орды”. Эта книга, несмотря на некоторые уступки под внешним давлением, являлась прямым продолжением национальной историографической традиции, прерванной в конце 1920-х гг.

В 1955 г. появился первый том исправленного варианта “Истории Татарской АССР”, открывший эпоху аналогичных изданий (1960, 1968, 1973, 1980 гг.). Данный труд, как и его позднейшие разновидности, не являлся историей народа в полном смысле. Поэтому, монография М. Сафаргалиева, бывшая значительно более целостной, сильно выигрывала перед “Историй Татарской АССР”, напоминавшей скорее региональную, нежели национальную историю. Кроме того, “История ТАССР” была пронизана идеями классовой борьбы, коммунистической идеологией. Выполнен был в издании также прямой или косвенный запрет на освещение определенных тем (Золотая Орда, некоторые аспекты истории Казанского ханства, национально-освободительное движение и др.). Национальный период истории татар освещался сугубо с точки зрения интересов “пролетарского” подхода, история 1920–1930-х гг. содержала многочисленные “белые пятна”. Не пропали и усилия московских редакторов от коммунизма: в указанные издания была заложена концепция узкопровинциального “булгарского” подхода к этнической истории татар.

Но оживление общественной жизни второй половины 1950-х гг., последовавшие за этим сдвиги в исторической науке СССР (например, большее внимание к истории Золотой Орды), не осталось без последствий для исторической науки Татарстана – в 1960–1970-х гг. был опубликован ряд работ, заложивших новый фундамент национальной исторической науки. Во-первых, это труды по этнической истории татар, которые, несмотря на свой специфический характер (многие из них были посвящены отдельным этнографическим группам народа), служили делу формирования национальной истории. Во-вторых, появилась и целая серия собственно исторических и близких к ним исследований (монографии М. А. Усманова, В. X. Хакова, Ф. X. Валеева, Я. Г. Абдуллина, Р. Г. Фахрутдинова и др.). Особенно следует выделить труды М. А. Усманова “Татарские исторические источники XVII– XVIII вв.” (Казань, 1972), “Жалованные акты Джучиева Улуса XIV– XVI вв.” (Казань, 1979), а также книги Р. Г. Фахрутдинова “Очерки по истории Волжской Булгарии” (М., 1984) и А. Г. Мухамадиева “Булгаро-татарская монетная система XII–XV вв.” (М., 1983). В указанных работах были сделаны серьезные заявки на изучение золотоордынского и позднезолотоордынского периодов с точки зрения национальной историографии.

Несомненно, на становление национальной историографии уже с 1960-х гг. начало оказывать влияние зарубежное “татароведение”, представленное более чем десятком монографий и многими статьями (труды Курата Акдеса Нимета, А. Баттала Таймаса, А.-З. Валиди-Тогана, Т. Арата, М. Каратеева, Б. Ишболдина, Е. Л. Кинана, Я. Пеленского, Т. Давлетшина, А.-А. Рорлих, Н. Даулата, Ю. Шамилоглы и др.). Особенно эта литература стала доступной со второй половины 1980-х гг., в том числе и благодаря улучшению прямых контактов наших ученых с зарубежными коллегами.

Подводя итог рассмотрению развития исторических исследований в Татарстане за советский период, следует заключить, что несмотря на частные достижения, в целом историческая наука в это время оставалась по своему характеру антинациональной. Самым серьезным недостатком исторических работ советского периода, посвященным татарам, являлся их “частичный” характер. Исключением были лишь так называемые “этнические” исследования (например, монография А. X. Халикова “Татар халкыны? килеп чыгышы”, опубликованная впервые в 1974 г., затем переиздававшаяся), которые, естественно, не могут заменить полноценных “гражданских” историй. К тому же целый ряд серьезнейших научных проблем, связанных с методологией анализа этногенеза и этнической истории татар, в них был решен весьма упрощенно. Слабость трудов по истории татарского народа советского времени особенно выпукло видна при сравнении с зарубежными работами. Некоторые из трудов по “татароведению”, вышедшие за рубежом, вносят существенный вклад в нашу историческую науку, являясь частью национальной историографии. Правда, об этом в научных кругах Татарстана до сих пор не было принято распространяться. Кроме того, указанные исследования, могущие составить серьезную конкуренцию большинству изданий советской эпохи, в республике не опубликованы.

К началу 1980-х гг. традиционная для Татарстана историческая наука себя исчерпала, начался ее кризис, особенно явственно обозначившийся в 1990-х гг. Верным признаком начала отхода от старых подходов в области исторических исследований является попытка в 1982–1984 гг. приступить в рамках ИЯЛИ к работе по созданию монографии “Татарский народ: происхождение и развитие” (план-проспект ее был подготовлен под руководством Р. Г. Фахрутдинова). Фактически, в этом проспекте ставилась задача преодоления базовых недостатков, характерных для традиционных “Историй ТАССР”. К сожалению, по ряду причин этот проект остался нереализованным.

На пересечении разных факторов во второй половине 1980-х гг. явно наметился переход к новому этапу формирования национальной исторической науки. Данный процесс еще не завершился, но некоторые характерные черты отмеченного этапа уже видны достаточно отчетливо. Во-первых, происходит постепенная ликвидация “белых пятен” национальной истории. Во-вторых, усиливается внимание к ранее недоступным для изучения периодам и проблемам средневековой истории татар (Золотая Орда, татарские ханства и т.д.). В-третьих, началось активное использование, особенно молодыми историками, достижений зарубежных исследователей. В свою очередь, за рубежом, в первую очередь, в США, число исследователей, занимающихся проблемами татарской истории, существенно пополнилось – сейчас, кроме А.-А. Рорлих, Н. Даулата, Ю. Шамилоглы и др., это А. Дж. Франк, Р.-П. Джераси, Д.-Е. Шеффер, П. Уерт и т.д. Наконец, в результате происшедших в исторической науке Татарстана изменений сформировались два идейных течения – “булгаристов” и “татаристов”. Между их сторонниками в 1996 г. происходила ожесточенная дискуссия, одним из последствий которой явилось создание в рамках АН Татарстана (по Указу Президента РТ М.Шаймиева от 14 июня 1996 г.) самостоятельного Института истории. В ходе семинаров, организованных в стенах этого института в 1997 г., обнаружилось, что сами “татаристы” могут быть подразделены на “умеренных” и “радикальных” – водораздел между ними проходит по линии оценки роли булгарского наследия: если первые признают участие булгарского компонента в формировании татар, то вторые фактически его отрицают или считают несущественным. Кроме того, у “булгаристов” также существует радикальное крыло, которое занимается фальсификацией источников, создав вненаучное направление в национальной историографии.

В целом, идейное противостояние между различными течениями татарской исторической мысли еще далеко не преодолено. Думаю, что такое состояние продолжится, может даже усиливаться, до тех пор, пока не будут выработаны те концептуальные основы, на которых возможно сближение позиций представителей различных направлений национальной исторической науки. А такие основы, несомненно, существуют.

2. К новой концепции татарской исторической науки

Для непосвященных борьба, происходившая среди татарских историков в последние годы, остается загадкой: высказываются мнения, что это пустая трата интеллектуальных возможностей, которые могли бы быть направлены на решение созидательных задач; другая трактовка все сводит к столкновению личных амбиций ученых. Не отрицая того, что доля истины в этих оценках есть, все же хотелось бы подчеркнуть, что главное заключатся совсем в ином: на самом деле дискуссии, развернувшиеся среди историков, являются отражением идеологических столкновений, характерных для татарского общества постсоветского периода. В конечном счете за идейным противоборством стоит стремление мыслящих по-новому национальных историков изменить национальное самосознание через преобразование исторического сознания татар, в советский период, в угоду большевистской идеологии, подвергнутого сильнейшей трансформации. Они прекрасно понимают, что новая парадигма развития татарской нации в XXI в. будет связана с перестройкой национального самосознания в духе развиваемых нами идей. Исторический пример такого рода налицо – на начальной стадии формирования нации и ее самосознания огромную роль сыграл труд Ш. Марджани “Мостэфадел-эхбар фи эхвали Казан вэ Болгар”, определивший магистральнную линию становления не только исторического, но и национального самосознания татар на несколько десятилетий.

Не нужно быть особенно тонким аналитиком для понимания того, что исторический багаж советского периода, вопреки утверждениям иных академиков от гуманитарной науки, в смысле концептуальном не только абсолютно не соответствует задаче развития национальной исторической науки, но и в силу ее идеологической ангажированности опасен для нее – попросту говоря, сторонники старых взглядов у нас, так или иначе, все вышли из сталинской “шинели”. Хотя это не всегда очевидно, но дело обстоит именно таким образом.

Новое поколение историков стоящих на иных идеологических позициях, не может не сталкиваться лоб в лоб с группой традиционалистов, сложившейся на базе советской исторической науки. Представители современной школы историков понимают, что изжившие себя исторические представления просто так не уйдут – недаром философ Томас Кун говорил, что “новые научные теории замещают старые лишь после того, как сторонники последних умирают”. Однако, в нашем случае вряд ли целесообразно ждать естественной смены поколений, тем более, что речь идет скорее не о поколениях (среди традиционалистов есть и молодые ученые), а о сторонниках совершенно различающихся исторических концепций. Если учесть, что дальнейшие изменения национального самосознания татар напрямую связаны и с формированием нового исторического сознания, борьбу мнений в татарской исторической науке следует только приветствовать. Но ее последовательно необходимо переводить в концептуальную плоскость.

Исходя из поставленной задачи сообществу историков для обсуждения можно предложить некоторое общие принципы и методологические подходы, которые могли бы лечь в основу будущей концепции татарской исторической науки.

Основные принципы:

1. Историю татар необходимо разрабатывать как национальную историю, отражающую национальные интересы. При этом следует неукоснительно следовать исторической правде сколько бы она ни была горькой. Не надо бояться отстаивать национальное интересы в области истории. Пора, наконец, осознать, что так называемой “чистой” истории, т.е. полностью свободной от идеологии и политики науки, просто не существует. Об этом достаточно ясно сказал известный американский историк Ч. Бирдт: “... История ... это кот, которого тянут за хвост туда, куда он меньше всего хочет идти сам”. А такой видный философ, как Б. Кроче выражался еще определеннее, оценивая историографию как своеобразное течение общественной мысли.

2. Концептуальный подход к истории татарского народа должен отличаться целостностью, т.е. охватом всех его этнических групп. А это, в свою очередь, возможно только при правильном определении основного этапа (периода) формирования татарского этноса. Таким периодом, безусловно, является золотоордынский этап, образующий становой хребет национальной истории средневековья. Надо четко представлять, что по вопросу об истории Золотой Орды – державы мирового масштаба – позиции Казани и Москвы примирить пока не удастся. Это показала, например, недавняя встреча казанских и московских историков в редакции журнала “Родина”. Во время дискуссии обнаружилось, что москвичи стремятся рассматривать историю Улуса Джучи в качестве периферии истории России. Данная позиция не нова: еще С. М. Соловьев разрабатывал такой подход. Но историкам Татарстана следует исходить из того, что русская история золотоордынского времени являлась всего лишь историей провинциальной части Золотой Орды, что в действительности и соответствует в полной мере объективной исторической картине.

3. Национальную историю татар нужно рассматривать прежде всего в общем контексте общетюркской истории, так как татары являются частью тюркской, шире – исламско-тюркской, цивилизации. Поэтому, возникает проблема выхода за пределы узких рамок русской (советской) историографии. Прежнее положение татарской исторической науки, которую можно охарактеризовать как жесткую привязанность к русской историографии, правильнее было бы квалифицировать как колонизацию нашей собственной истории со стороны имперского центра. Конечно, такое положение было возможно лишь при тоталитарном режиме. Однако, не исключено, что в перспективе может быть предпринята и более изощренная неоимпериалистическая попытка “растворения” истории татар. Лучший механизм защиты национальной истории татар в такой ситуации – ее включенность в общетюркскую историю.

Концептуальные проблемы:

1. Периодизация национальной истории. Возможны несколько подходов к периодизации: на основе крупных общественных формаций (древность, средние века, новое и новейшее время);через государственность (периоды раннетюркских государств, Волжской Булгарии, Золотой Орды, татарских ханств, нахождения в составе Русского Российского государства); на основе культурной трансформации (этапы язычества, господства ислама с подразделением на два подпериода – традиционно – исламский этап и этап исламского реформаторства).

Каждый из предложенных подходов имеет свои недостатки. Скажем, деление по формациям, широко употреблявшееся марксистами, хотя и изобретенное не ими, может быть оспорено. И дело не только в том, что эпоха “социализма и коммунизма” осталась только в марксистских учебниках, но и в том, что сам принцип первенства социально-экономических факторов перед другими факторами вызывает серьезные возражения.

При обсуждении деления истории по этапам развития государственности возникает сложный вопрос о вхождении разных компонентов татарского народа в состав нескольких государств, существовавших одновременно (например, кипчаков, имевших свою государственность в XII–XIII вв. параллельно Волжской Булгарии).

Культурологический подход представляется наименее инструментальным, так как огромный отрезок времени (X–XVIII вв.) оказывается качественно однородным (традиционно-исламский период), что вряд ли приемлемо. Поэтому возникает необходимость предложения какого-то иного, более синтетического принципа. Пожалуй, им мог бы стать цивилизационный подход. Но применительно к нашей национальной истории он остается совершенно неразработанным.

2. Периодизация становления татарского этноса. До сих пор единой точки зрения на проблему формирования татарского этноса выработать не удалось. Основные споры идут вокруг времени завершения этногенеза татар. Одна группа ученых этногенетический период доводит до середины XVI в. (иногда даже до ХVIII в.), тогда как другая группа время Казанского ханства считает скорее временем этнической истории сложившегося ранее булгарского этноса. Понято, что различающиеся оценки связаны с отношением к роли золотоордынско-тюркского (татарского) компонента в становлении татарского народа.

Еще более сложная картина наблюдается при оценке уровня консолидированности татар в средневековье. Ряд ученых до середины XVI в. казанских татар и мишарей считают самостоятельными этническими общностями (народностями). Другие же всех татар Волго-Уральского региона периода Казанского ханства считают единым этносом. Этот вопрос приобретает дополнительную трудность в связи с актуализировавшейся проблемой астраханских и сибирских татар. Недостатком идущей среди историков дискуссии о татарском этносе средневековья является то, что важнейшие методологические вопросы остаются за рамками обсуждения.

Это и критерии разграничения этапов этногенеза и этнической истории, а также выработка терминологического аппарата, способного отразить качественные этапы формирования татарского этноса (раннефеодальная, феодальная народности, народность развитого феодализма и т.д.). Сюда же относится вопрос о едином татарском этносе (период Золотой Орды?) и о характере этнических общностей, сложившихся в рамках татарских ханств XV–XVI вв.

3. Периодизация развития татарской нации. Как известно, вопрос о нации являлся излюбленной темой советской гуманитарной науки последних нескольких десятилетий существования СССР. Основной целью ученых всех народов, живших в этой стране, было получение для своего народа, хотя бы чисто теоретически, статуса “нации”. Таким образом как бы достигался некий уровень, который официально был предписан определенному набору народов, имевших союзные республики. Во многом вся эта возня напоминала игру в бисер, так как собственно научный аспект проблемы – а именно, принципиальные различия между этносами позднефеодального периода и национальными общностями – решался крайне однобоко (на основе социально-экономических выкладок, оставляя в стороне факторы культуры и политические аспекты проблемы). Сегодня российская историография во многом остается на прежних позициях – опять московские политики от науки хотят порезвиться: они полагают, что могут дать или не дать право (!) тому или иному народу считаться нацией, сформировавшейся еще до 1917 г. Некоторые из провинциальных историков, попав в очередной раз на эту удочку, начинают конструировать критерии, опираясь на которые относят народы к разным уровням консолидированности.

На самом деле надо заниматься совсем другим – следует выяснить, какие качественно новые явления возникают в этносе на стадии нациестроительства. Тут и высвечивается огромное значение в этом процессе фактора культуры и тесно связанной с ним идентичности. При этом привычная для историков-марксистов грубая материя экономики и социально-классовой борьбы уходит с пьедестала. Встают такие совершенно новые для нас вопросы, как понятие нации в международном смысле, его соотношение с национальным термином “миллэт” и др.

Конечно, в общепринятом смысле “нация” – это “единство центрального правительства и равных перед законом граждан”, т.е. государство-нация. Но невозможно отрицать, что под нацией можно понимать и исторически сложившуюся группу с общей культурой и языком. Такого рода общность даже в Европе возникает лишь на определенной стадии развития и появляется скорее в XIX в. Бесспорно, татары вполне вписываются в эту общую схему. Поэтому, для конца XVIII – начала XX вв. я предложил выделить три этапа нациестроительства у татар (стадии “мусульманской”, этнокультурной и политической наций). Такая “внутренняя” периодизация важна по двум причинам: 1) она избавляет национальную историческую науку от оглядки на российскую историографию; б) делает историю татарского народа логической цельной: татары, проснувшись в XVIII в. после летаргического сна длительностью в 150 лет начинают осознавать себя самостоятельным субъектом истории – вначале как отдельная умма, затем как особая этнокультурная общность, стремящаяся обрести культурную автономию, а позже – политическое оформление в лице штата Идель-Урал. Именно при такой постановке проблемы становится понятным, что большевистские эксперименты по наделению татар “автономией” являлись всего лишь тактическими шагами. Это, во-первых. Во-вторых, все развитие советского периода для нашего народа оказывается прерыванием естественного хода его истории – та политическая нация, которую большевики насильственно разрушили, в посткоммунистический период имеет перспективу возрождения.

Я не скрываю, что у данной периодизации есть спорные моменты, особенно, связанные с некоторым “перекрыванием” отдельными структурными элементами процесса нациестроительства друг друга. Да и с терминами не все гладко. Например, понятие “мусульманская нация” требует дальнейшего уточнения. Но этот вопрос является всего лишь частью более крупной проблемы соответствия мусульманского (восточного) термина “миллэт” европейскому понятию “нация”. Однако, как уже указывалось, на данную тему еще нужно дискутировать.

Для решения поставленных проблем концептуального характера следует обсудить множество более частных научных вопросов:

– об этнических компонентах татарского народа и ареалах их формирования (множественность компонентов, нахождение в составе разных государств);

– характер этноса булгарского и золотоордынского, а также позднезолотоордынского (ханского) периодов;

– социальная структура Золотой Орды и татарских ханств;

– место Булгарского вилайета в административно-политической структуре Золотой Орды;

– культурогенез татар;

– генезис отдельных татарских ханств и их взаимосвязь;

– начальный период нациестроительства и роль мусульманского духовенства в этот период;

– влияние урбанизации на татарское общество;

– социальная структура татар и ее динамика в средневековье и в буржуазный период;

– политические течения в татарском обществе;

– политические проекты создания культурно-национальной автономии, штата Идель-Урал, Татаро-Башкирской республики;

– этнические процессы среди татар в XVIII–XX вв.;

– уровень развития татарской нации к началу XX в.

– положение нации (распад?) в советский период;

– современное политическое развитие Татарстана; модель Татарстана и проблема “татарстанской нации”.

Пока эти вопросы и проблемы не будут обсуждены на серьезном уровне, создание полноценной концепции истории татар представляется невозможным. А раз нет такой концепции, вряд ли можно будет полностью отойти от схем прежних “Историй ТАССР” – детища сталинской эпохи. Национальным историкам не следует забывать об этом.

Этнополитическая история татар: вводное замечание
Опубликована под заголовком “Этнополитическая история татар” в журнале “Идел”, № 1-2 1997.

Этноним "татары" является общенациональным и употребляется всеми группами, образующими татарскую этническую общность – Поволжья и Приуралья, Западной Сибири, Крыма, Буджака (Румыния) и исторической Литвы. Этот этноним появился среди тюркских и монгольских племен в VI-VIII вв. К началу XIII в. объединения татар оказались в составе Монгольского государства во главе с Чингиз-ханом и участвовали в его военных походах. В возникшем в результате этих походов Улусе Джучи (Золотой Орде) в ХIII-ХIV вв. численно преобладали кипчаки, которые, однако, были переподчинены господствовавшим тюрко-монгольским кланам, что привело к усвоению большинством населения государства этнонима "татары", так как последний среди кочевников являлся символом знатности и могущества, употребляясь для обозначения военно-служилого сословия, составлявшего элиту общества. Не случайно в арабо-персидской, русской и китайской традиции это имя использовалось для обозначения населения и войск империи Чингиз-хана, а позже– Золотой Орды. В татарских ханствах, образовавшихся после распада Золотой Орды, "татарами" традиционно называли представителей военно-служилого сословия, действительно являющихся выходцами из среды кипчакско-ногайских групп (включая и тюркизированные группы монгольского происхождения) с клановым делением, восходящим к золотоордынскому периоду. Они и сыграли ключевую роль в распространении этнонима "татары" на обширной территории бывшей Золотой Орды. После падения ханств этот термин был перенесен и в среду простонародья. Но одновременно среди народа функционировали множество локальных самоназваний и конфессионим "мусульмане" (меселман). Преодоление их и окончательное закрепление этнонима "татары" как общенационального самоназвания – явление относительно позднее и оно связано с национальной консолидацией.

Этнополитическая история татар весьма сложна и в ряде аспектов остается недостаточно изученной, следовательно, спорной. В общих чертах можно говорить о том, что в формировании татарского народа важнейшее значение имели этнические образования, входившие в Тюркский (с начала VII в. – Западный и Восточный Тюркские), Кимакский, Хазарский каганаты, Великую Болгарию, Волжскую Булгарию, Золотую Орду и позднезолотоордынские (татарские) ханства (Казанское, Крымское, Касимовское, Астраханское, Сибирское ханства, Большая и Ногайская Орды).

В этногенезе татар выделяются этапы: раннефеодальный (VI–сер. XIII вв.) и развитого феодализма (сер.XIII – сер.XVI вв.). В первом периоде происходило образование основных этнических компонентов народа, на базе которых во втором периоде консолидировался единый татарский этнос, который в результате феодальной раздробленности затем распался на ряд взаимосвязанных этнических общностей, получивших окончательное оформление в рамках отдельных позднезолотоордынских государственных образований. В процессе дальнейшего этнического развития во второй половине ХVI-ХVII вв. в Российской империи сложился этнос волго-уральских татар, на основе которого через этническую интеграцию других этнических групп татарского народа (сибирские, астраханские татары), а также ассимиляцию некоторых групп иноэтнического происхождения (башкиры, чуваши и др.) в XVIII– начале XX вв. консолидировалась современная татарская нация.

ЭТНИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ РАННЕФЕОДАЛЬНОГО ПЕРИОДА И ОБРАЗОВАНИЕ ОСНОВНЫХ ЭТНИЧЕСКИХ КОМПОНЕНТОВ ТАТАРСКОГО НАРОДА

Одним из важных, субстратных этнических компонентов татар являются булгары и близкие им группы (савиры, баланджары, барсилы). Первоначально булгарские племена (купи-булгар, дучи-булгар, олхонтор-булгар, чдар-булгар), бывшие частью теле и связанные с оногурами, локализовывались в степях Казахстана и Северного Кавказа. Первое ясное упоминание булгар в письменных источниках относится к 480 г. – они тогда являлись союзниками византийского императора Зено. Савиры (сувары) были среди ближайших соседей оногуров и между 350-463 гг. находились в Южной и Западной Сибири, появившись в Волго-Уральском регионе и на Северном Кавказе в начале VI в. Около 515 г. за влияние на них уже соперничали Византия и Сасаниды. Есть данные о том, что савиры имели этнические контакты с уграми. В частности, О.Прицак высказывал мнение, что в Западную Сибирь савиры пришли под руководством правящего клана Маджар (Маджиар). Среди гуннских групп Северного Кавказа отмечаются баланджары. Вообще, все указанные выше объединения скорее всего продвигались на запад в составе гуннов. К середине VI в. они оказались в рамках Тюркского каганата.

Тюркский каганат (551-603 гг.), в период наивысшего подъема имевший огромную территорию – от Манчжурии до Боспора Киммерийского (Керченского пролива), от верховьев Енисея до верховьев Аму-Дарьи, распавшись на Восточный (603-630 гг.) и Западный (около 583-630 гг.) Тюркские каганаты, затем заново объединившись во II Тюркский каганат (687-747 гг.), просуществовал около двух столетий. В границах этой, по существу, первой евразийской империи, находились и другие группы, которые могут быть отнесены к этническим предкам татар. Прежде всего это древние татары – союз племен "отуз татар" впервые упоминается в надписи на памятнике Кюль-Тегина (685-731 гг.) при описании событий второй половины VI в. После распада этого союза (VIII в.) стали известны "токуз-татары". Этническая принадлежность древних татар точно неизвестна. Некоторые ученые считают их монголо-язычными, но Махмуд Кашгари отнес их к числу тех, кто знал и тюркский язык. В Тюркском каганате известны и изгили (эсегели, чигили), являвшиеся вначале частью конфедерации теле, затем – карлуков. Чигили фиксируются вблизи племени аз (ас), находившейся в Западной Туве (Саяно-Алтайская зона). Но позже они оказались в обширном ареале – от р. Или и до р.Сыр-Дарьи (по соседству с огузами). Там с ними контактировала и группа тухчи, бывшая в каких-то особых отношениях с чигилями (Гардизи упоминает титул "чигил тухчин").

К середине VII в. в Западной Евразии власть тюркских каганов ослабла и в причерноморских степях началась борьба двух кочевых объединений – Хазарского и Булгарского каганатов. В конце 670-х гг. победителями оказались хазары.

Булгары, жившие в степях Кубани и Причерноморья, бывшие уже отнюдь не классическими кочевниками, около 603 г. сформировали объединение, известное как оногундур – булгары. Некоторое время это объединение зависело от Аварского каганата. Приблизительно в 635 г. молодой вождь оногундур-булгар Кубрат, выросший при дворе византийского императора и около 619 г. крещеный, сбросил власть Аварского каганата и создал в восточных степях Причерноморья союз племен, вошедший в историю под названием "Великая" или "Древняя Болгария". Это государственное объединение выступало как союзник Византии. После смерти Кубрата (дата точно неизвестна – 642 г. или 660-е гг.) "Великая Болгария" распалась: пять сыновей Кубрата во главе своих людей оказались на разных территориях. Двое – Батбай и Котраг, оставшиеся в причерноморских степях (так называемые "Черные болгары"), подпали под власть Хазарского каганата. Аспарух со своей ордой около 679 г. ушел на Дунай. Еще двое сыновей Кубрата ушли в Паннонию, где продолжали править авары. Один из сыновей Кубрата (возможно, Алзеко) со своими людьми, после пребывания некоторое время на аварской территории, оказался в Италии (в районе Равены), где до конца VIII в. булгары сохраняли свой язык. Другой сын Кубрата – Кубер, остался в Паннонии и подчинился аварам. Затем эта группа при кагане Круме (умер в 819г.) победила авар и присоединилась к дунайским булгарам. В итоге тут возникла Балканская Болгария, где вскоре булгары приняли христианство и были ассимилированы в языковом отношении славянами.

Начальный период образования Хазарского каганата известен недостаточно. Во всяком случае, в 60-80-х гг. VI в. хазары уже устойчиво упоминаются среди племен Северного Кавказа. Так как в источниках они появляются чаще других, есть основания полагать, что к 90-м годам VI в. хазарское объединение в этом районе начало выдвигаться на первое место. Наиболее вероятно, что хазары стояли во главе реорганизованного союза савиров. Высказывалось мнение, что собственно хазары, правящий дом которых был, возможно, связан с Ашинами, имели отношение к эфталитам, мигрировав в Поволжье около 500 г. Но в VI в. византийские источники их обычно предпочитали локализовывать во "внутренней Скифии", имея в виду землю аланов – Барсилию (во времена императора Маврикия – 582-602 гг.). В целом, образование Хазарского каганата датируется от первой четверти до середины VII в. Это государство, являвшееся одним из двух крупнейших раннесредневековых политических объединений Восточной Европы, просуществовало до Х в. Его территория включала на севере Среднее Поволжье, доходя на западе до Киева, на юге гранича с византийскими владениями в Крыму, с Сасанидскими – в районе Дербента, доходя на востоке до степей Хорезма (западные огузы признавали власть Хазарского каганата). Аланские и булгарские группы, часть которых начала уже вести оседлый образ жизни, играли крупную роль в этом государстве. Такие города Хазарского каганата, как Варачан (Вараджан), он же Баланджар, Самандар, Атиль, Саркел (Шаркил), хорошо прослеживаются по источникам. О языке собственно хазар есть разные мнения. Согласно одному из них, хазарский язык был родственным с булгарским и относился к огурскому типу. Это мнение подкрепляется и легендарными данными, сохранившимися у Михаила Сирийца. Согласно им, во внутренней Скифии обитали три брата. Один из них, Бургариос (т.е. Булгар), переселился в Мезию (территория современной Болгарии), другой, Хазариг, родоначальник хазар, остался в Прикаспии. Из легенды видно, что хазары и булгары имели близкое родство. Родство этих двух групп вытекает из наличия у них общих этнических компонентов, в частности – аланского (иранского) происхождения и др. Предполагают, что жители Барсилии – барсилы (барсула), скорее всего были до тюркизации аланами. После тюркизации они в Восточном Предкавказье слились с хазарами, а в Западном – с булгарами. Недаром у Ибн Русте и Гардизи племя барсула упоминается как булгарское. Ибн Фадлан же вместо барсула называет род ал-баранджар, что скорее всего говорит об идентичности тюркизированных барсилов и баранджар (А.П.Новосельцев).

После крушения Хазарского каганата (сильно ослабленного уже к 40-м годам Х в.), последовавшего за походами русов и огузов (965 г., 968-969 гг.), остатки хазарского населения сохранялись еще довольно долго (до XII в.). В том числе часть их осталась в районе р.Волги, где они населяли г.Саксин, в котором жили и булгары. Другие группы хазар остались в Крыму, в Подонье и на Северном Кавказе, а также оказались в составе печенегов и кипчаков. Необходимо особо отметить, что после походов русов и огузов правитель Хазарского каганата принял ислам (до этого один раз каган уже принимал ислам в 737 г.). Это явно усилило влияние ислама на хазарское население, до того частично исповедовавшее иудаизм. Одновременно среди хазар усилилось влияние хорезмийцев. По мнению А.П.Новосельцева, Хазарское государство окончательно было ликвидировано в 50-60-х гг. XI в. В результате в Нижнем Поволжье закрепилась Волжская Булгария.

Потеря значения Хазарского каганата привела к усилению Волжской Булгарии. Точное время прибытия булгар в Среднее Поволжье еще не установлено (называют даты от середины VII в. до середины VIII в. или даже начало IX в.). Можно допустить, что и до прихода булгар в Поволжье, эта территория им была уже знакома. Не исключено, что тут и раньше имелись другие тюркские и нетюркские, но связанные с булгарами, группы (П.Голден допускал присутствие савиров на Средней Волге до появления там булгар). Поэтому этнический состав волжских булгар с самого начала был сложным. По данным арабских авторов, среди них отмечаются группы берсула, эсегел, савир (сувар), баранджар и собственно булгар. Уже рассмотренные выше материалы свидетельствуют о том, что население Волжской Булгарии кроме булгар включало и аланский (берсула) или алано-хазарский (баранджары), тюрко-угорский (савиры – сувары), карлукский (эсегели – чигили) компоненты. Русские летописи называют еще "серебряных" или "нукратских" булгар, собекулян, челматов, темтюзей, в целом считавшихся "булгарами". Хотя в некоторых случаях эти группы могли быть и территориальными образованиями (типа жителей определенной округи с городским центром), нельзя исключать и родоплеменного их характера (например, "нукраты" упоминались и раньше как племенная группа в таком контексте, который позволяет видеть в них именно булгар). Надо отметить, что названия крупных племен отложились в названиях городов Волжской Булгарии: Булгар, Сувар, Ошель (от эсегел-чигил). В этой связи обращают на себя внимание и такие названия городов государства, как Торцкий (варианты: Тюрческ, Тюрческий, Тюрочский), явно имеющий отношение к торкам (т.е. огузам) и Тухчин. Последний мог быть образован как от этнонима тухчи (см. выше, в т.ч. и титул "чигил тухчин"), что более вероятно, так и от кипчакского этнонима токсоба (токс–тукз+оба). Впрочем, тухчи могли войти и в состав кипчаков (П.Голден). Интерес представляет и то обстоятельство, что в XII в. в г. Саксине булгары, жившие в центральной части города, имели своего "амира". Известно, что в этом городе находились огузы, хазары и другие мусульманские группы. О достаточно тесных контактах булгар с огузами свидетельствуют и родственные связи между главным военачальником огузов Этреком и правителем булгар Алмушем (последний был зятем Этрека).

Проблема языка волжских булгар до сих пор окончательно не решена. Наиболее аргументировано мнение о том, что оно было огурского типа. Однако в последнее время высказывалась и точка зрения о том, что язык этого типа имел довольно узкое употребление в сфере религиозной жизни (при написании эпитафий и т.д.), тогда как в роли общепринятого койне использовался тюркский язык обычного типа (Ф.Хакимзянов). Но оппоненты последнего считают, что смена языка волжских булгар произошла лишь в период Золотой Орды (вторая половина XIV в.), причем под воздействием как этнических процессов, так и иных факторов, таких как сильнейшая чума XIV в. (Ю.Шамильоглы).

Формирование Волжской Булгарии как самостоятельного государства произошло лишь после 60-х гг. Х в., хотя уже ко времени посольства Ибн-Фадлана (921-922 гг.) было заметно стремление волжских булгар к отделению от Хазарского каганата. Об этом же говорит и наличие отдельных монет, отчеканенных в городах Булгаре и Суваре в первой половине Х в. В Волжской Булгарии, просуществовавшей как независимое государство до 1236-1240 гг., на основе разных этнических компонентов шел процесс образования булгарской этнополитической общности. Принятие ислама населением Волжской Булгарии в 921 -922 гг. (речь идет о массовом явлении, так как отдельные группы, жившие тут, были исламизированы раньше) ускорило консолидацию булгарского этноса. Развитое хозяйство, базирующееся на земледелии, полуоседлом скотоводстве, ремесленном производстве и торговле, привело к созданию достаточно унифицированной городской культуры, важнейшими составными которой являлись наддиалектное городское койне и литературный язык (на нем около 1233 г. была создана поэма Кул-Гали "Кысса-и Йусуф"). Этнополитическое самосознание булгар включало такие элементы, как принадлежность к мусульманской умме, подданство правителям своего государства, исторические традиции (отражены в труде Йакуба Ибн-Нугмана "История Булгар", сохранившихся в передаче ал-Гарнати) (И.Измайлов).

Не вполне ясными остаются результаты взаимодействия булгар с буртасами и башкирами (маджарами), включенными в рамки Волжской Булгарии достаточно рано. Сохранившиеся предания о родстве булгар и буртасов позволяют видеть в последних тюрко-угорскую группу, испытавшую заметное влияние булгарского этноса и культуры. Башкиры (маджары арабских источников) в Приуралье до кипчакизации были также близки к булгарам по этническим компонентам (тюрко-угорские группы). Об этом свидетельствуют как локализация "Магна Хунгария" в Волго-Уральском регионе, так и факт переселения в 970-х гг. в Венгрию булгарской мусульманской знати под руководством Билла, Боксу и Хасана (А.Халиков).

В начале XII в. на границах Волжской Булгарии усиливается значение кипчаков (куманов). Наиболее раннее упоминание кипчаков сохранилось в надписи на Селенгинском камне, посвященном Элэтмиш Билге кагану (747-759 гг.) – правителю Уйгурского каганата. Кипчаки вначале находились в составе кимаков, подчинявшихся Уйгурскому каганату. После его падения (840 г.) кимаки, в составе которых отмечались такие племена, как емек, емур, татар, байандир, кипчак, ожляд, л(ы)никаз, двинулись на Запад и около 850 г. начали доминировать в Западной Сибири. По данным Гардизи, правящий дом у кимаков был татарского происхождения. В середине IX в. кимаки занимали уже территорию Южного Урала, Казахстана и район Аральского моря. А в конце IX–начале Х вв. границей между ними и огузами стала р.Яик. Именно эту ситуацию отмечал автор труда "Худуд ал-Алам" (X в.): "южные границы кыпчаков соприкасаются с печенегами, а все остальные границы с северными землями, где никто не живет". Получается, что в конце IX в. кипчаки находились уже в Центральном Казахстане. Легендарные сведения подтверждают указанное направление движения кипчаков. Согласно легенде о предке уйгуров Огуз-кагане, последний послал кипчаков, чтобы они поселились между "страной ит-бараков (предположительно – киргизов – Д. И.) и Яиком". В варианте этого предания, записанном среди башкир, речь идет о том, что "Огуз, дав Кипчаку войско, послал в долину реки Итиль". Далее в легенде говорится, что Огуз-каган послал Кипчака против взбунтовавшихся народов, таких как маджары (башкиры), хазары, русы и др. После их усмирения кипчак "царствовал 300 лет" ("со времен Огуз-кагана до времени Чингис-хана").

Высказывались достаточно обоснованные заключения о том, что кипчаки и йемеки под именем сеяньто в VI в. локализовывались в регионе Алтая. Сеяньто возводят обычно к группе теле, берущей начало, в свою очередь, от гуннского объединения. По-видимому, более раннее или параллельное название кипчаков – сиры (С.Г.Кляшторный; С.М.Ахинджанов). Последний этноним после 735 г. больше не упоминается, зато во второй половине VIII в. в ряде источников появляется племя (объединение) кыбчак – хыфчак. Другое наименование кипчаков-куманы (команы) применялось для обозначения объединения кимаков, восточной группой которых были канглы (у М.Кашгари "Канглы" – это знатное лицо у кипчаков). Отсюда еще один этноним кипчаков – кун (этот этноним и лежит в основе наименования куман). Связь этих двух этнонимов отчетливо прослеживается по разным источникам. Так, в грузинской летописи XII в. упоминается "страна Куманов, которые являются кыпчаками". В.Рубрук (XIII в.) сообщает о "Команах", которые называются "сарсhат" (т.е. кипчак). По некоторым данным, среди куманов (кунов) присутствовали и монголоязычные группы. Кроме того, среди восточных кыпчаков явно имелись и уйгуры (так называемые "сары-уйгуры"), что отражено в источниках – иногда кипчаков именовали и как "сары" ("шари") (видимо, отсюда – "половцы" – от "половый" – светлый, желтый). В целом, кипчакское объединение состояло из групп, ранее входивших в Кимакский союз, но доминирующей силой в новом объединении стали кипчаки. Язык кипчаков, по мнению М.Кашгари, был "чистый тюркский язык". Он даже отметил такую особенность этого языка, как "джекание": "кипчаки, так же, как и огузы, йа в начале слова заменяют на алиф и джим в начале имен и глаголов..." В то же время для языка кипчаков были характерны признаки, присущие огузам: "Каждый мим в начале слова огузы, кипчаки, сувары превращают в ба... тюрки говорят ман бардум, т.е. я ходил, а сувары, кипчаки и огузы говорят бан бардум". На самом деле кипчаки были сложным конгломератом тюркоязычных, монголоязычных (или ассимилированных тюрками монгольских) и иранских по происхождению, но уже, видимо, тюркизированных, групп.

В целом продвижение кипчаков на запад следует датировать 1018-1050 гг. Во всяком случае, в начале 1030-х гг. кипчаки уже находились на границах государства хорезмшахов. Да и М.Кашгари сообщает, что район Аральского моря – это "обиталище огузов и кыпчаков". В 1055 г. появляются первые сведения о кипчаках в русских летописях. К этому времени они скорее всего занимали не только Поволжье (см. замечание М.Кашгари: "Итиль– название реки в стране кыпчаков"), но и южнорусские степи. К 1070-м гг. кипчаки стали доминирующей силой в степях Евразии. Общепринято деление кипчаков на две группы – на "диких" (так называемая "Черная Кумания", первое упоминание – в 1146 г.) и "не диких" ("Белая Кумания"). Первые были восточной частью кипчаков (кипчаки-канглы), а вторые – западной (состояли из куманов). Но следует иметь в виду, что в 30-х гг. XII в. восточные кипчаки сами стали подразделяться на две части – на более восточную ("Андар аз-Кифчак"), локализованную в бывшей зоне проживания кимаков (летом кочевки этой группировки доходили до Иртыша, зимой они спускались до низовьев Сарысу, Чу, Таласа; центр – г.Сыгнак) и на более западную (летние кочевки – в Южном Приуралье, а зимовки – в низовьях Сыр-Дарьи, в окрестностях Аральского моря). Куманская конфедерация (Белая Кумания) локализовывалась по двум берегам Днепра – левобережье среднего и нижнего течения реки занимали племена Бурч-оглы (рус.Бурчевичи), Улаш-оглы (рус.Улашевичи), а правобережье – Ит-оглы (ит-оба), Урус-оба (рус.Урусовичи). Границы "Черной Кумании" начинались от районов рек Днепр и Донец, упираясь на севере на южные рубежи Рязанского княжества и доходя до Тмутаракани. Известны следующие родо-племенные образования кипчаков: ай (кай) оба (рус.Аепичи – каепичи), алперли (алберли, иль-берли, ольбери (рус. – Олперлуоеви), вададж, барат (бараг), байаут, бурч-огли (рус.Бурчевичи), бзанги, чакраг, (чокраг, сократ), ситай-оглы (рус. Читеевичи), чиртан (чортан), дурут (дурт; по-видимому, тертер-оба, рус. –Тертровичи), енч-оглы (Иланчук), ит-оба, китан-оба (кидане), куче (куч)-оба (рус.Коучебичи), кучет, кор (коор), ка-ра-буркли (рус. Черные клоубуки), кол (кул)-оба (рус.Колобичи), команды (ко-манди), конгор (кангу)-оглы, меркити (бекрути), мингиз-оглы, орингу(т), уран, бесене (песенег), таргил (рус. Тарглове), токсоба (рус.Токсобичи), тгузкут, улаш-оглы (рус.Улашевичи), урус (орус)-оба (рус. Урусовичи), емек (рус. Половцы Емякове), уогур (уйгур) (П.Голден).

Кипчаки, занимавшие огромную территорию от Дуная на западе и до Иртыша на востоке, до мусульманских государств Средней Азии на юге, так и не смогли создать единого государственного образования. Одна из причин этого – вовлечение кыпчаков в разных районах их проживания в орбиту влияния уже сложившихся государств (Русь, Волжская Булгария, Хорезм). Тем не менее, в начале XII в. была предпринята попытка создать более прочное объединение среди восточных кипчаков во главе с племенем алберли (это племя, связанное с тюрко-монгольским кланом байаут и вышедшее из среды группы кай, около 1125 г. стало важным элементом восточных кипчаков; около 1150 г. алберли дошли и до Поволжья). Хотя окончательной кристаллизации данного объединения помешали походы хорезмшахов против кыпчаков в 1130-х гг., представители племени алберли имели титул "хан" (С.М.Ахинджанов). В начале XIII в. другим центром объединения кипчаков стала группа во главе с потомками Шарукана (Шару-хан?), особенно при правлении Юрги (его отец, Кончак, был внуком Шару-хана), убитого при сражении кипчаков с монголами при р.Калке. Правящий клан этой группы был связан с племенем токсоба (П.Голден).

Волжская Булгария, несомненно, вынуждена была взаимодействовать с кипчаками. В начале XII в. в русских летописях отмечается, что князья "половецкие" Аепак и "прочие" были отравлены булгарами (ответом был поход князя Юрия Долгорукого, женатого на дочери князя Аепака, против булгар в 1120 г.). В 1184 г. русские летописи говорят о "половцах Емяковых", пришедших с булгарским князем воевать против булгар. В 1229 г., как сообщают русские летописи, спасаясь от монголов,"саксини и половцы взбегоша из низу к болгарам перед татары". Вряд ли кипчаки пришли бы к булгарам, если не надеялись на какую-то поддержку. Заслуживает внимания и сохранившееся в русских летописях замечание князя Всеволода (1183 г.) о том, что у кыпчаков (половцев) "с болгари язык и род един". Не преувеличивая значение этого единичного факта, все же можно полагать, что уже в домонгольское время началось этническое взаимодействие кипчаков с волжскими булгарами. Об этом говорят и отдельные топонимические данные. Выше речь уже шла о названии г.Тухчин. К нему следует, видимо, добавить и наименование булгарского городка "Собекуль" (среди башкир племени мен,, кипчакского происхождения, имеется подразделение "ил-кул"; суб – суба (т.е. оба – опа) означает род, часть). Кроме того, преимущественно на правом берегу р.Волги в Татарстане известен ряд топонимов (названия татарских деревень), восходящих к кипчакским этнонимам: Кайбыч (от кай, Каепич), Читай (от читей), Шырдан (от чирдан), Тарлау (от таргил, торглове). Надо думать, что взаимному смешению булгар и кипчаков мешало то, что кипчаки медленно принимали ислам, а частично стали на западе христианами, хотя отдельные случаи обращения в ислам кипчаков известны уже до 1040 г. (в районе государства хорезмшахов).

В лице кипчаков мы имеем дело с другим крупным этническим компонентом татарского народа, сложившимся еще в домонгольский период. От булгарского компонента он отличался меньшей консолидацией и широкой расселенностью. Несмотря на то, что кипчаки состояли из многих племен (основных было до 11), внутри них уже существовали какие-то эт-ногенетические линии, что видно из следующего высказывания Ибн Халдуна (XIV в.): "...племя Дурут из кыпчаков, а племя Токсоба из татар". Отсюда ясно, что этноним "татар" мог появиться среди тюркского населения Поволжья еще в дозолотоордынское время.

К концу раннесредневекового периода основные, наиболее крупные тюркские этнические группы уже были территориально достаточно четко очерчены (хазарско-булгарская группа, кипчаки, огузы и др.). Но окончательное формирование современных тюркских народов, в т.ч. и татар, последовало только в результате образования государств Чингизидов. Ключевым в этногенезе татарского народа является период Золотой Орды, определивший и особенности этнических процессов на этапе позднезолотоордынских (татарских) государств.

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ТАТАР В ПЕРИОД РАЗВИТОГО ФЕОДАЛИЗМА

1. Образование Золотой Орды и формирование татарского этноса.

В результате завоевательных походов монголов во главе с Чингиз-ханом (он был из рода кият-боржигид) в первых десятилетиях XIII в. сложилась Монгольская империя, которая до великого кагана (каана) Монке (умер в 1259 г.) хотя бы теоретически являлась единым государством. Но с самого начала возникновения империи, из-за ее обширности, в ней обнаружились центробежные силы. В результате сложился ряд объединений, в числе которых было и этнополитическое образование, управлявшееся сыновьями Джучи и известное как Улус (орда) Джучи или Золотая Орда (иногда – как "Ак Орда” и К”ок Орда”).

Улус Джучи (Золотая Орда) начал обособляться от Монгольской империи при Берке хане (1257-1266). При нем была выпущена монета (чекан г.Булгара) с "Высокой тамгой", свидетельствующая о стремлении правителя Улуса Джучи к самостоятельности (А.Г.Мухамадиев). Эта тенденция усилилась при хане Менгу-Тимуре (1266-1280), начавшем открыто чеканить в 1270-е годы монеты от своего имени (Г.А.Федоров-Давыдов). Территория этого крупнейшего со времени Тюркского каганата евразийского государства простиралась от Дуная на западе до Иртыша на востоке, на юге включая Крым, Кавказ и часть Закавказья, Хорезм, северные части Приаралья, нижние течения Чу, Сарысу. Золотая Орда состояла из двух крупных территориальных объединений–западной (она и называлась "Ак Ордой") и восточной ("Кок Орда"). Надо думать, что это деление повторяло прежнее подразделение кипчаков на две части (см.выше). Поэтому в восточных районах Золотой Орды ядро тюркского населения составляли кипчаки-канглы, правда, со включением карлуков и ряда монгольских групп. Западная граница "Кок Орды" проходила где-то в районе р.Яик. Но следует отметить, что с течением времени это объединение начало, в свою очередь, делиться на две – на северо-восточную (район Иртыша, Тобола, Ишима, Приаралья – с центром в г.Сыгнак) и более западную (район Яика, Иргиза, Ора, Илека, Кара-Кума и нижнего течения Сыр-Дарьи). Однако ведущей силой оставалась "Белая Орда", включавшая тюркоязычное население Причерноморья, Поволжья и Прикаспия. Именно тут находились обширные территории с оседлым населением (русские княжества, Крым, территория Волжской Булгарии, Хорезм и др.).

Еще на этапе формирования первоначального ядра будущей Монгольской империи монголы тесно соприкасались с тюрками. Например, в районе проживания киреитов находились уйгуры. Правящий клан найманов имел тюркское (уйгурское) происхождение, хотя и был монголизирован. Племя онгут, имевшее близкие отношения с Китаем и называвшееся китайцами "белыми татарами", было тюркской группой. При движении монголов в XIII в. на запад с ними продвигались и тюрки внутренней Азии (уйгуры, канглы и др.), бывшие зачастую этими самыми "монголами". Хотя и собственно монгольские племена также оказались на новых территориях (джалаиры, найманы, мер-киты, аргыны, кияты, конграты, мангыты и т.д.). Так, в одной из династических историй племени кунграт говорится о том, что при Мангу-Тимуре была завоевана земля дунайских болгар, которая была дана нойону Ногаю. Последний назначил туда своего старшего сына, у которого были 30 тыс. палаток конгратов и 100 тыс. палаток "других тюрок" (Ю.Брегель). Тюрки разного происхождения были наиболее многочисленной и влиятельной силой в Золотой Орде. Поэтому к началу XIV в. в этом государстве начался процесс формирования нового тюркского этноса, с постепенно тюркизируемым правящим слоем монгольского происхождения. Основным языком общения в Золотой Орде были диалекты кипчакского языка. Хотя в Булгарском улусе языковая ситуация до середины XIV в. скорее всего оставалась более сложной (сосуществование языков огурского и кипчакского типов) (Ю.Шамильоглы). Правящая элита государства довольно долго сохраняла монгольский язык. Во всяком случае, в "История Вассафа" (1300-1323 гг.) приводится случай, когда Узбек-хан "по-монгольски сказал Кутлуг-Тимуру и Иса-гургану" (последние были улусными эмирами хана: первый – сыном тети Узбека, а второй – дядей Кутлуг-Тимура). Монгольский язык в Золотой Орде использовался и в официальных документах (в посланиях, адресованных в Каракорум, Ханбалык, ранним Хулагуидам) (М.А.Усманов). В такой же роли выступал и уйгурский язык. Однако в ХIII-ХIV вв. в Улусе Джучи сложился и собственный, "огузско-кипчакский" или "золотоордынско-хорезмский" литературный язык (Э.Н.Наджип). На нем были созданы такие произведения, как "Нахджел-фарадис" (Махмуд ас-Сараи ал-Булгари), "Хосроу-и Ширин" (Кутб), "Мухаббат-наме" (Хорезми), "Китабе Гулистан бит-тюрки" (Сайф Сараи), "Джумжума султан" (Хэсам Кятиб) и др. Со времени принятия ислама при хане Узбеке, когда "весь иль Джучи стал мусульманским", арабский язык также вошел в оборот как один из литературных языков. Складывание в рамках Золотой Орды единого литературного тюркского языка было возможно во многом благодаря интенсивной городской жизни (известны остатки свыше 150 городов, большинство которых локализуется в Поволжье). Именно в городах, в результате перемешивания тюркских и частично монгольских групп, сформировалась такая городская культура, которая являлась "уже не хорезмийской, хазарской, булгарской или крымской (один из вариантов хазарской культуры), а татарской, т.е. общей..., получившей дальнейшее развитие под сильным влиянием восточной (египетской, иранской) культуры" (А.Г.Мухамадиев).

Монгольское завоевание прервало тенденцию консолидации ряда тюркских этнических формирований. Но этот перерыв был явлением временным. В границах Золотой Орды этноконсолидационные процессы возобновились, причем на гораздо более широкой этнической основе, чем прежде. Кочевые группы также были втянуты в этнообразовательные процессы. Объяснялось это тем, что в Золотой Орде, несмотря на сохранение среди кочевников клановых делений, они приобрели совершенно новый характер, во многом основываясь на личной лояльности вождю, а не на кровнородственных отношениях (П.Голден). Поэтому объединения, имеющиеся в рамках государства – улусы, скорее были территориальными образованиями, нежели племенными. О многом говорят такие титулы, как "правитель Крыма" (1350 г.), "Мамай – эмир... владение – Крым", "Начальник Хорезма, правитель Хорасана" (о старшем эмире Кутлуг-Тимуре во время правления хана Узбека). Фактически кочевые группы во главе с эмирами были "привязаны" к определенным территориям с оседлым населением. Да и такие этнонимы, как "узбеки", "нугаи", "шейбаны", свидетельствуют о территориальном характере этно-политических объединений. Кроме того, как уже указывалось, Золотая Орда делилась еще на два крыла (правое и левое), внутри которых, по-видимому, и находились, в свою очередь, улусы во главе с улусными эмирами. Эта система в конце концов переросла в хорошо известную четырехклановую организацию государства (система карача-беев во главе с беклери-беком), которая использовала крупные "племена" как структуроорганизующий элемент (в разных сочетаниях в этой роли выступали кунграты, мангыты, кияты, ширины, барыны, аргыны, кипчаки). Естественно, этот механизм усиливал этническое взаимодействие кочевников с оседлым населением и ускорял процесс этнической интеграции. В Булгарском улусе, например, феодальная верхушка явно состояла из золотоордынцев с племенным делением во главе с Чингизидами. Во всяком случае, "Болгарский князь Асан", упоминаемый в 1370 г. в русских летописях, может быть идентичен отцу Улу-Мухаммеда Хасану (Ичкеле Хасан). Вряд ли случайно и то, что в "Дафтар-и Чингиз наме" при описании взятия Тимуром г.Болгара, наряду с ханом Абдуллой, являвшемся скорее всего сыном хана Узбека, упоминаются 4 "старших бека" – Икбал бек, Кул-Али бек, Хаши бек и Маркаш бек. Эти четверо являлись, надо думать, карача беками.

В ХIII-ХIV вв. основное тюркоязычное население Золотой Орды начинает именоваться "татарами". В этот период термин "татары" становится политонимом, применявшимся для обозначения военно-служилого слоя знати Улуса Джучи. Этот слой, в XIV в. уже мусульманизированный и обладавший особой надплеменной имперской культурой, был основным этноформирующим фактором в государстве. К XIV в. складывается новая этнополитическая общность "татар", объединявшая знать, часто ведущую сезонную полукочевую жизнь, тесно связанных с ней дружинников (нукеры) и рядовых воинов. Но основное сельское и городское население государства скорее всего называло себя просто "мусульманами" ("бесермяне" в русских источниках), особенно на территории Булгарского улуса, используя также тахаллусы по месту проживания. "Черный люд" (кара халык) мог сохранять определенные этнические особенности, но реальное взаимодействие с представителями "белой кости" – собственно "татарами", было уже далеко зашедшим. Поэтому для XIV – начала XV вв. на территории Золотой Орды можно констатировать существование единого татарского этноса, правда, имеющего сословные "страты". Последние, по-видимому, обладали признаками этносословных образований ("татары" с племенным делением и "мусульмане" без таких делений – соответственно, феодальная знать, воины и ясачное или "черное" население).

2. Образование позднезолотоордынских (татарских) государств и распад единого татарского этноса

К 1420-м годам Золотая Орда начала распадаться на ряд более мелких государств (ханства: Казанское, Касимовское, Астраханское, Сибирское, Крымское; орды: Большая и Ногайская). Даты их образования в некоторых случаях остаются неопределенными, но в литературе приняты следующие датировки возникновения: Казанского ханства– 1438 г., Сибирского ханства – 1420-1430-е г., Крымского ханства– 1443 г., Касимовского ханства – 1452-56 гг., Астраханского ханства – 1459 г. (иногда называют и 1466 г.), Большой Орды – 1430-1460-е г., Ногайской Орды – 1440-е г.

Все эти тюрко-татарские государства были тесно связаны между собой в силу как этнического состава населения, так и социально-политического устройства, унаследованного от Золотой Орды. Особенно большое сходство существовало в социально-политическом устройстве Казанского, Касимовского и Крымского ханств – все они управлялись 4 кланами (ширины, барыны, аргыны, кипчаки), среди которых верховенство имел клан Ширинов (беклерибеки – "князи князей" русских источников – были из них). Позже в эту четырехклановую систему вошли мангыты. В каждом из трех указанных ханств существовали отдельные княжества, во главе которых стояли представители этих кланов (в начале XVII в. на территории бывшего Казанского ханства остатки указанных княжеств именовались "дорогами" – от "дару" – по-монгольски "давить", "подавлять") (Б.Ф.Манз, Х.Инальчик, Ю.Шамильоглы, Д.М.Исхаков). Клановая структура Астраханского и Сибирского ханств не исследована. Она, наверное, имела некоторые отличия от вышеназванных ханств. Во всяком случае, среди "астраханских князей" (их было также 4 или 5) были представители кланов конграт и алчын. В Сибирском ханстве известен "сибирский князь", который скорее всего был из мангытов (А.Д.Франк) или другого клана. Кроме того, одним из князей в этом государстве был представитель племени джалаир. В последних двух государствах крупную роль играли мангыты, выступавшие как соединительное звено с остальными татарскими государствами. Племенную структуру Большой Орды, практически не изученную, можно реконструировать на основе данных по Ногайской Орде, в составе которой известны племена кереит, кытай, канглы (канлык), кыпчак, мин (мен), аск (яск, ас), байулу (байгур), тогунчи – тангучин (токчи), тама (ябытама), мангыт (господствовавшее племя), найман, конграт, кият (кыйат), колгин, алчин, гублак, тайджиут (салджиут), кенегес, турхмен (основных племен насчитывалось двенадцать). Особо подчеркнем, что население Ногайской Орды в ХV-ХVI вв. являлось частью татарского этноса, сложившегося в период Золотой Орды. На этот счет приведем следующий аргумент: в грамоте князя Ногайской Орды Исмагиля (1555 г.), отправленной Ивану IV, говорится о том, что "Астрахани без царя и без татар быти нелзе, и ты (т.е. Иван IV – Д.И.) Кайбуллу царевича царем учинив одново отпусти. А похочешь Татар, ино Татар мы добудем. Татарове от нас буди".

Установлено, что благодаря идентичности клановых структур татарских ханств, между ними происходил постоянный обмен "татарским" населением. Обмен был институциональным – скажем, ногайская знать переходила в мангытские "юрты" (княжества), существовавшие в ханствах. В то же время в Ногайской Орде имелись улусы кыпчак, барын, возможно и аргын, позволявшие знати этих групп перебираться в соответствующие "юрты" их сородичей. О такого рода перемещениях представителей феодального сословия рассказывается в тюрко-татарском эпосе "Чора-батыр" (Д.М.Исхаков). В итоге становится ясно, что этнические процессы, происходившие в позднезолотордынских (татарских) государствах в XV – середине XVI вв., не были изолированными, не протекали в рамках лишь отдельных ханств. Из-за того, что внутри ханств существовала этносословная стратификация (деление на "чернь" – "кара халык" и на "белую кость" – "ак сояк"), связующей частью татарских субэтносов, проживавших в границах самостоятельных государств, являлся суперстрат этих субэтносов, состоящий из организованного по клановому принципу сословия феодалов, имевшего общее происхождение – от татар золотоордынского времени. Единство всех "татар" в тот период осознавалось ими достаточно отчетливо (см. выше высказывание князя Исмагиля). Но субстрат татарских субэтносов мог иметь и действительно имел некоторые этнические отличия от феодальных верхов. Скажем, в Казанском ханстве "чернь" в своем ядре состояла из ассимилированных булгар, в Касимовском ханстве – из буртасов (можар). В Сибирском ханстве таким субстратом являлись тюрко-угорские группы (иштяки), восходящие к савирам (среди сибирских татар до сих пор помнят о народе "сыпыр") и кимакам, а в Астраханском ханстве – остатки булгаро-хазарского населения (скажем, группа "ас"). Однако в позднезолотоордынских государственных образованиях этнические отличия между "низами" и "верхами" были уже несущественными.

В целом этнические общности, формировавшиеся в рамках татарских государств в XV – середине XVI вв., можно рассматривать как субэтносы татарского народа. Эти субэтносы, несомненно, имели тенденцию к превращению в самостоятельные феодальные народности. В большей степени это было присуще крымским татарам, с 1470-х годов попавших в политическую зависимость (протекторат) от оттоманов (М.А.Усманов отметил туркизацию крымско-татарского делопроизводства на рубеже ХVI-ХVII вв.). Но нельзя абсолютизировать эту тенденцию – пока существовали татарские этнополитические объединения, механизм их взаимодействия, сложившийся еще на золотоордынском этапе, продолжал действовать.

Таким образом, в Казанском ханстве (1438-1552) сложились казанские татары (Ш.Ф.Мухамедьяров назвал это ханство "национальным государством казанских татар"); этнический облик мишарей и касимовских татар (последние были всего лишь социальной верхушкой первых) сформировался в зависимости от Московской Руси с середины XV в. Касимовском ханстве (в трансформированном виде просуществовало до XVII в.). Этнополитическими формированиями астраханских татар были Астраханское ханство (1459-1556) и Ногайская Орда (позже несколько ногайских княжеств – Большие и Малые Ногаи и др.). Сибирские татары, консолидированные в меньшей степени, этнически оформились в Тюменском княжестве (с 1430-х гг. – ханство), вошедшем в первых десятилетиях XVI в. в состав более крупного политического объединения – Сибирского ханства (просуществовало до 1598 г.). Национальным государством крымских татар было Крымское ханство (1443-1783). Относительно поздним этническим образованием являются литовские татары, у которых существовало вассальное Великому княжеству Литовскому маленькое княжество jagoldai (образовано около 1438 г.)

Роль золотоордынского и поздне-золотоордынского этапов в окончательном определении этнического облика всех групп татар отрицать невозможно. Так, в составе татар Волго-Уральского региона обнаружены следы включения таких родоплемененных подразделений, как конграт, мен, токсоба, буркут, уйшын, кирает, алач (в форме "алат"), карагай, бадрак, катай, табын, балыкчы, киргыз, кыпчак, аргын, мангыт, барын, ширин и т.д. Среди сибирских татар известны следующие этнонимы: табын, катай, таз, найман, конграт (в форме "курдак"), кирает, карагай, елан, токуз и др. У литовских татар, фактически полностью сложившихся за счет выходцев из Золотой Орды, Большой и Ногайской Орд, отмечаются такие, восходящие к родо-племенным названиям, этнонимы: найман, ялаир (джалаир), кондрат (от "конграт"), юшин (от "уйшын"), барын, мансур (последний – от имени Мансура, сына мангытского князя Едигея). Важность золотоордынского компонента крымских татар видна из того, что среди них были выявлены следующие этнонимы: мангыт, меркит, кият, конграт, сельджиут, юшун (уйшын), кипчак, аргын, ширин, барын, мансур и др. О присутствии среди астраханских татар мангытов, конгратов и алчынов (видимо, то же самое, что "алаш" – "алач") уже говорилось.

РАЗВИТИЕ ТАТАРСКОГО ЭТНОСА В СЕРЕДИНЕ ХVI-ХХ ВВ.

Со второй половины XVI в. у татар начался длительный период нахождения в составе Российской империи. На первом этапе колониальной истории татар (сер. ХVI-ХVIII вв.) они испытали сильнейшее потрясение (ликвидация государственности, почти полное уничтожение городской жизни, демографическая катастрофа 1550-х гг., политика насильственной христианизации и т.д.). Основным этно-интегрирующим фактором в это время стал ислам, превратившийся в этно-конфессиональную религию, что усилило у татар значение конфессионима "мусульмане".

Во второй половине ХУ1-ХУШ вв. в результате массовых миграций татар в Волго-Уральском регионе произошло дальнейшее сближение казанских, касимовских татар и мишарей, что привело к сложению единого этноса волго-уральских татар (старые этнические деления сохранились в виде субэтнических подразделений). Крещено-татарская общность образовалась после ликвидации Казанского ханства в 1552 г. Она состояла из старокрещеных (христианизированных во второй половине ХVI-ХVII вв.) и новокрещеных (обращенных в православие в первой половине XVIII в.). Последние отпали обратно в мусульманство начиная с первых десятилетий XIXв. и до начала XX в. (особенно активно процесс отпадения наблюдался в 1905-1907 гг.). Оставшиеся в православии кряшены к началу XX в. сильно обособились от татар-мусульман и стали считать себя самостоятельной группой (во время переписей 1920 и 1926 гг. были отнесены к "народности" кряшен).

На этапе национального развития (конец XVIII – первые десятилетия XX вв.) в результате этнокультурных и демографических процессов (раннее вхождение в состав Русского государства, близость этнических территорий, миграция волго-уральских татар в Нижнее Поволжье и в Западную Сибирь, языковое и культурно-бытовое сближение на основе этнического смешения) произошла консолидация волго-уральских, сибирских и астраханских татар в единую общность – татарскую нацию. Хотя этот процесс к началу XX в. еще не приобрел законченный характер, общенациональным этнонимом уже во второй половине XIX – начале XX вв. стало наименование "татары". В закреплении его крупную роль сыграла национальная интеллигенция (начиная с Ш.Марджани). Ранее у всех этнотерриториальных групп татар имелись локальные самоназвания: у волго-уральских – моселман, казанлы, болгар, мишэр, типтэр, крэшен, нагайбэк, кэчим и др.; у астраханских – нугай, карагаш, юрт татарлары и пр.; у сибирских – себерэк (себер татары), тоболлык, туралы, бохарлы, бараба и т.д. Однако они знали и употребляли также этноним "татары". Несмотря на сохранение в быту старых локальных названий, под воздействием интеллигенции наиболее распространенный и "интегральный" этноним "татары" к началу XX в. стал общеупотребительным (об этом говорят данные переписи 1926 г.). Но существование локальных наименований в первых десятилетиях XX в. указывает на незавершенность консолидации татар в этот период. Поэтому этнические процессы в разных районах проживания татар происходили и позже, в некоторых аспектах наблюдаются и сейчас. В целом, однако, уже на рубеже XIX-XX вв. татары являлись достаточно крупным и вполне сложившимся этносом.

О двуглавом орле,

или О пользе отказа от старорусских исторических штампов
Звезда Поволжья 29.03-4.04 2001.

В № 10 газеты “ЗП” была опубликована статья С. Никитина “Патриоты и националисты”, которая уже вызвала определенный отклик. Меня в этой публикации заинтересовал его пассаж относительно одного из важных элементов старой российской символики – двуглавого орла. Вот что он пишет по этому поводу, дабы возразить своему оппоненту, указывающему на татарские корни двуглавого орла: “...можно сколько угодно фантазировать на темы, что черное – это белое, искать на монгольских монетах сорную для монголов (птицу орла, вместо того, чтобы пройти квартал до краеведческого музея и посмотреть богатую коллекцию китайских и монгольских монет”. Видимо, автор рассматриваемой публикации счел эту фразу весьма умной и далее никак ее не комментировал и не объяснял, что он имел в виду. Между тем предмет дискуссии не так прост, как может показаться дилетанту. И я, скорее всего, не стал бы к нему вообще обращаться, если бы мы в лице высказывания С. Никитина не имели дело с широко распространенным заблуждением, характерным не только “для патриотов”, но и для “националистов”, последние, да будет это известно и г-ну Никитину, категорически не приемлют двуглавого орла. Но история этой странной птицы достаточно захватывающая...

Как известно, официальная версия по поводу появления изображения двуглавого орла в 1497 г. на личной печати московского великого князя Ивана III следующая: оно перекочевало из “герба Византии” в результате брака Софии Палеолог с этим князем – мол, она принесла “герб” в качестве “приданого”. Данную версию сформулировал еще известный русский историк Н. Карамзин. Затем под нее подвели и идеологическое обоснование – считается, что в использовании в Московском государстве двуглавого орла (“герба Византии”) выражается идея преемственности власти Москвы из Рима и “Византии” (Москва – третий Рим). Все бы хорошо, но историки еще в XIX веке установили, что “Византия”, как и Рим, “не знала государственной печати и на печатях императоров не помещала геральдического двуглавого орла”. Как же можно было заимствовать то, чего не было?

С другой стороны, недавно А. Беляков в прекрасной статье, посвященной истории двуглавого орла (кое-что я позаимствовал у него), указал, что с 1442 г. двуглавый орел стал гербом императора “Священной Римской империи германского народа” Фридриха III Габсбурга. Правда, этот геральдический знак символизирует не государство, а самого императора. Так вот, печать Ивана III совершенно аналогична печати Фридриха III. Тем не менее поиск надо вести не в этом направлении, ибо двух отмеченных государей друг с другом практически ничего не связывало.

Вот тут пора вспомнить, что, по татарской исторической традиции, изложенной в историческом труде XVII века “Дефтер – и Чингиз-наме”, в числе атрибутов племен, локализованных явно в Поволжье, приводятся и атрибуты дома Чингис-хана. Вообще, племена, согласно этому источнику, имели свое дерево, тамгу, птицу и уран (боевой клич, отсюда – русское “ура”). Не вдаваясь в подробности, скажу, что перечисленные символы были связаны с древнейшими верованиями и дерево символизировало мировое дерево, птица – душу (она по этому дереву восходила на Небеса), уран как бы объединял сообщество соплеменников через слово, а тамга – через конкретный знак. Нас в данном случае прежде всего интересует птица. И тут С. Никитин совершенно не прав: у тюрко-монгольских народов птицы, особенно орлиные, но не только, действительно были важнейшим символом родоплеменных структур. Но самое интересное даже не это, а то, что в рассматриваемом источнике сообщается о существовании у Чингисхана не только своего урана, дерева, но и птицы. Она, внимание, названа как “двуглавый каракош” или, в других версиях, “парная птица”. Добавлю, что “каракош” – это татарское наименование черного орла. Итак, перед нами – уникальная информация. Уникальная потому, что в Монголии она не сохранилась – в 1997 г. я, будучи в Институте истории Монгольской АН, специально консультировался по этому вопросу с крупнейшими монгольским историками и они заявили: в наших письменных источниках данных об этом нет (правда, одна зацепка есть, но она еще требует дополнительного изучения). Таким образом, эта информация скорее всего имеет свои корни в истории Золотой Орды.

И, представьте себе, для археологов и нумизматов нашей страны ничего необычного тут нет. Чтобы не влезать в эту специальную область и не утомлять читателя обилием фактов, лучше смотреть на изображения, скажу только о том, что они нашли много золотоордынских монет XIV века – периода правления хана Узбека (1313 -1342) и хана Джанибека (1343 -1352) с изображением двуглавых орлов. Насчет их сходства с российским орлом можно судить по ним.

Нелишне будет заметить, что первоначально изображение двуглавого орла было явно личным знаком Ивана III – оно впервые зафиксировано, как уже было сказано, на его печати. Если не забывать о том, что московские великие князья долгое время (фактически до 1480 г.) были вассалами ханов Золотой Орды (затем Большой Орды), ничего удивительного в появлении на их личных печатях изображения двуглавого орла нет. Хочу привести еще одну цитату, достаточно хорошо иллюстрирующую мою мысль. Речь идет об инструкции, данной русскому посланнику в 1556 г. для того случая, если его в г. Вильно (в Литве) спросят: “Почему князь великий (т.е. Иван IV) зовется царем?” Вопрос был не праздный, так как раньше “царями” называли только ханов Золотой Орды. В ответе посла, кроме прочего, должно было звучать и следующее: “...А опричь Русскые земли, ныне государю нашему Бог дал царство Казанское, а другое Астраханское; на тех местах исстари цари велись... и государь наш ныне... пишется царем Русскым и Казанским, и Астраханским”. Ясно, что Иван IV осознавал себя наследником и татарских ханств. Кстати, две короны российского геральдического орла – татарские, об этом в отечественной геральдике известно давно. Поэтому татарские символы, как и многое другое, заимствованное из Золотой Орды и татарских ханств, не были чужды правителям Московской Руси, постепенно становящимся российскими императорами.

Думаю, что обо всем этом полезно знать читателям “Звезды Поволжья”.

Забытый юбилей: 760-летие Золотой Орды (Улуса Джучи)
Звезда Поволжья 21-27.08, 11-17.09, 5-12.11 2003, 9-14.01,15-21.01.2004.

Татары являются довольно странным народом – могут носиться с совершенно космополитическими идеями и проектами (типа быть лидерами в тюркском мире, основоположниками евроислама, организаторами проекта великого Волжского пути и т.д.), не замечая своих действительных достижений и реальных проблем.

Скажем, в этом году было 185-летие Ш. Марджани. Практически никто из ученых Татарстана не обратил внимания на то, что именно Шигабуддин-эфенди первым во всем тюркском мире сформировал идею современной территориальной нации, являясь, следовательно, и отцом–основоположником национальной идентичности в тюркском сообществе.

Из этого же ряда и юбилейная дата, обозначенная в заголовке настоящей статьи: в текущем году исполняется 760 лет со времени возникновения державы мирового уровня – Улуса Джучи или Золотой Орды. Она являлась и исторически самым крупным татарским государством, в рамках которого произошло становление этнической общности средневековых татар. Казалось бы, по данному случаю в Казани непрерывной чередой должны проходить научные форумы, выходить книги за книгой об истории и культуре Золотой Орды. Но нет – в республике тишина, даже академическая наука пребывает в полном молчании, еще раз подтверждая тот тезис, который я высказал в начале статьи.

Однако, имея в виду значение этого государства для судеб народов Евразии, но особенно татар, в юбилейном году целесообразно еще раз обратиться к историческому феномену под названием “Золотая Орда”. Это тем более важно, что в последнее время некоторые московские круги (включая и академические) под благовидным предлогом ликвидации отрицательного стереотипа, сформированного в России вокруг так называемого “монголо-татарского ига”, начали протаскивать старую идею о том, что современные татары вовсе не являются наследниками Золотой Орды, что их предки совместно с русскими воевали с пришельцами, основавшими это государство, и т.п.

Я не собираюсь далее излагать целостную историю Улуса Джучи – одной из великих средневековых империй. Да это на газетных страницах и невозможно сделать. Кроме того, при наличии в истории Золотой Орды многих “белых пятен”, ей посвящены значительное число специальных исследований. Цель в данном случае у меня совершенно иная – постараться отстоять те ключевые моменты национальной исторической науки, которые связаны с золотоордынским периодом. Кто-то скажет: опять идеологическое противоборство. Да, но с этим ничего не поделаешь – или мы будем защищать свою идентичность, которая во многом выстраивается через написание национальной истории, или станем угловыми жильцами в чужой истории – кажется, в российском новоязе это называется “региональным компонентом” отечественной истории.

Немного истории

На самом деле, конечно, дата 1243 г., как время основания Улуса Джучи, является в определенной мере условной, ибо его становление как самостоятельной державы заняло довольно длительный период между 1207-1208 и 1269 годами. Именно в этот хронологический отрезок из удела, выделенного Чингис-ханом в составе Монгольской державы своему сыну Джучи (1207-1208гг.), происходило формирование независимого государства – империи Джучидов, окончательно завершенное, как полагают многие исследователи, около 1266-1269 гг. Первым, но основательным свидетельством этого является появление на монетах правителя Улуса Джучи хана Берке (1257-1266) – брата Бату-хана, “великой тамги” рода Джучи. Пришедший к власти после него внук Бату, хан Менгу-Тимур (1266-1288), начал уже чеканить монеты от своего имени, что служит доказательством его независимости. Затем, в 1269 г. в Семиречье, в районе р. Талас, состоялся курултай, на котором был заключен союз между улусами Джучи, Чагатая и Угедея, направленный против еще одного чингисидского государства Хулагуидов (Ильханов). При этом были уточнены границы владений разных ответвлений Чингисидов и фактически узаконен распад единой империи Чингис-хана.

В чем же тогда заключается смысл даты 1243 год? Дело в том, что в 1242 г. Бату-хан вернулся из своего западного похода в Поволжье, возможно, некоторое время пребывая на территории покоренной Волжской Булгарии. Вернувшись в эти благодатные края, хан принялся за организацию своего владения – ввел традиционное тюрко-монгольское деление на правое и левое крылья, выделив значительные по размерам улусы себе и своим братьям. В 1242 г. великий князь Владимирский Ярослав I направился в ставку Бату, где его утвердили в должности. В 1243 г. отряд ордынцев предпринял поход на Галицко-Волынское княжество, управлявшееся князем Даниилом. Последний в 1245 г. лично прибыл в ставку хана Бату, чтобы присягнуть ему на вассальную верность. Затем, когда в 1246 г. монгольская знать собралась близ Каракорума у истоков р. Орхон на курултай для выбора очередного правителя Монгольской державы, Бату-хан туда не поехал, сославшись на болезнь. Похоже, он себя чувствовал более спокойно в степях Поволжья. Когда в 1246 г. Плано Карпини совершал свое путешествие в Монголию, очертания нового государства уже приобрели, как пишет известный историк Г.В. Вернадский, отчетливые контуры. Дадим слово этому историку: “Двор Бату на берегу Волги был обустроен “совершенно великолепно”, как отмечает Плано Карпини. Сам хан и его семья жили в больших полотняных шатрах, которые раньше принадлежали королю Венгрии. Прием при дворе хана описан Иоанном (Плано Карпини – Д.И.) в следующих словах: “Он (Бату) восседает на возвышении, как на троне, с одной из своих жен; но с другой (из его семьи), как его братья и сыновья, так и те, кто ниже рангом, сидят на скамьях в середине (шатра). Все прочие люди расположились среди них на земле…”. А уже в конце 1240-х годов путешественник Вильгельм Рубрук описывает ставку Бату как “большой город с жилищами и народом, простирающийся на три или четыре лиги в округе…”. Хотя правители Улуса Джучи и позже продолжали взаимодействовать с центральным аппаратом Монгольской державы, с течением времени эти контакты становились все более поминальными – рождалось новое государство, известное в истории как “Золотая Орда” (Алтын Урда).

Поэтому 1243 г. является в некотором смысле поворотным моментом в истории Улуса Джучи – именно тогда, скорее всего, Бату-хан принимал ключевые решения, приведшие к становлению самостоятельной державы, центральные районы которой находились в Восточной Европе.

Еще одно предварительное замечание. Привычное уже наименование этого государства – “Золотая Орда” (в англоязычной исторической литературе калька отсюда – Golden Horde), на самом деле не является его настоящим названием. На это недавно еще раз обратил внимание наш соотечественник, американский историк Ю. Шамильоглы. Действительно, так его впервые называет русский источник (написан около 1564 г.) – “История о Казанском царстве”, написанный русским пленным, долгие годы находившимся в Казанском ханстве. Русские летописи более раннего времени знают это государство только как “Орду”. Между тем западное владение Бату-хана было исторически известно как “Белая Орда” (Ак Урда), а восточное как “Синяя Орда” (Кок Орда). В этой связи полезно будет обратиться, хотя и весьма кратко, к мнению Г.В. Вернадского на этот счет.

Он указывает, что название “Золотой Орды” впервые появляется в источниках для обозначения императорского шатра великого хана Гуюка (1246-1248). Кроме того, потомки Чингисхана были известны как “Золотой род” (Алтын уруг). Известно, что хан Узбек (1312-1342) – самый могущественный из правителей Золотой Орды – во время придворных приемов восседал в “золотом шатре”: трон хана в этом шатре был покрыт пластинами позолоченного серебра. Но хан Большой Орды – прямой наследницы Золотой Орды – Ахмат, в 1481 г. был убит в “белом шатре”. Похоже, что золото и желтый цвет были символом монгольской императорской власти. В то же время желтый географически был цветом серединности, т.е. центрального государства. Видимо, после отделения Крымского и Казанского ханства от Белой Орды (скажем, в поэме Кутба “Хосров и Ширин” сер. XIV в. хан Тинибек считается правителем Белой Орды, а путешественник И. Шильтбергер называет эту же часть государства “Большими Татарами” или “Белыми Татарами”) ее центральная территория и население, объединенные в Большую Орду, могли считаться в числе других позднезолотоордынских государств–наследников, центральным звеном и поэтому именоваться “Золотой Ордой” в смысле “Центральная Орда”. Два примера говорят в пользу предположения Г.Н. Вернадского. Автор “Казанской истории” (XVI в.), рассказывая о разорении оставшейся без защиты “Орды” хана Ахмата, т.е. Большой Орды (1480 г.), приводит высказывания одного из уланов касимовского хана Нурдовлета: “Что твориши, о царю, яко нелепо есть болшаго сего царства до конца разорити – от него же ты и сам родися, и мы все. И наше земля та есть и отец твой искони”. И второй пример. Когда крымский хан Менгли-Герей в 1502 г. одержал победу над Большой Ордой и присоединил ее улусы к Крымскому ханству, он объявил себя “Великие Орды великим царем”. По-тюркски “Великая Орда” звучит как “Улуг Орду”, что соответствует русскому “Большая Орда”.

Концептуализация этнической истории золотоордынского периода в новой России

В советский период в учебниках для общеобразовательных школ неизменно фигурировало так называемое “татаро-монгольское (монголо-татарское) иго”, установленное на Руси кровожадными и дикими “татаро-монголами”. Естественно, золотоордынская тематика вызывала напряжение как среди учащихся-татар, так и их родителей. Последние постоянно писали письма и жалобы в вышестоящие партийные инстанции, хотя и безуспешно. Безуспешно потому, что трактовка истории Золотой Орды в школьных учебниках, во-первых, исходила из русской исторической традиции, во-вторых, из разработанных еще в 1940-х годах коммуно-большевистских установок (постановление ЦК ВКП(б) от 9 августа 1944 г. и т.д.), опять-таки восходящих к великорусской традиции. Бедным татарам ничего не оставалось, как писать жалобы или даже объявить, что они вовсе не те “плохие” татары, а, например, очень даже “хорошие” булгары. Ну об этом мы все помним, сие происходило на наших глазах относительно недавно.

Потом была революция конца 1980-х – начала 1990-х годов, и старой системы не стало. Теперь мы живем в новой России, где многие старые традиции претерпевают коренную ломку. Это касается и концептуальной базы школьных учебников по истории страны. Так вот, если открыть некоторые из них, скажем, учебник “Российской истории с древнейших времен до начала XVI века” для 6-го класса (авторы А.А. Данилов и др.), имеющий гриф “Допущено Министерством общего и профессионального образования РФ”, то там можно обнаружить следующую тенденцию.

С одной стороны, при описании монгольского завоевания XIII в. там постоянно подчеркивается, что оно проводилось “Монгольской империей”, “монгольскими войсками”, что возникшее в результате этого нашествия государство – Золотая Орда, было державой “монгольских ханов”, с другой стороны, говорится о том, что на Руси монголов именовали “татарами”. Далее подчеркивается, что Золотая Орда вообще-то по составу населения не была монгольским государством, оно в основном состояло из кипчаков (половцев), булгар и др. тюрок, монгольской являлись лишь правящая династия Чингисидов и верхушка знати. Общая концепция этнических процессов, происходивших в рамках этой державы, в указанном учебнике выглядит так: монголы со временем были растворены в преобладавшей массе тюркского населения Золотой Орды и восприняли тюркский язык, мусульманскую веру. В свою очередь, тюркское население, – утверждается авторами учебника – с течением столетий приняло собирательное название “татары”. После такого заключения “ордынцы” уже с 70-х гг. XIV в., а иногда и раньше, начинают именоваться не иначе как “татары” (например, во время Куликовской битвы 1380 г. и т.д.). Когда речь заходит о событиях XV в., то в них уже фигурируют одни “татары”, иногда, правда, с показательным примечанием: в Казанском ханстве ядро “поволжских татар” составляли “наследники булгар и потомки пришлых с Батыем завоевателей”.

Несомненно, по сравнению с советскими учебниками тут есть существенные изменения. Быть может, теперь уже не нужно будет специально разъяснять учащимся, как это делалось в методических пособиях советского времени, что они “должны отчетливо представлять, что казанские татары, как народность, ничего общего не имеют с монголо-татарскими завоевателями, кроме названия... Название “татары” было присвоено булгарам позднее”. К тому же, наряду с нововведениями по проблеме этнических процессов периода Золотой Орды, в школьных учебниках присутствует и достаточно объективная оценка роли Золотой Орды: она являлась “в этот период одной из самых мощных и процветающих стран мира”; она “оказала большое влияние на соседние и подвластные ей страны”; “после принятия ислама эта страна стала одним из центров развития исламской цивилизации” и “обеспечивала связи между государствами, культурами различных цивилизация Востока и Запада” и т.д.

Тем не менее знакомство с российскими учебниками по истории для общеобразовательных школ вызывает чувство недовольства. В чем же дело, спросит читатель. Ответ на этот вопрос не лежит на поверхности и требует рассмотрения фундаментальных аспектов проблемы этнической истории периода Золотой Орды, да и не только. Однако до перехода к этой проблеме считаю необходимым сформулировать два вопроса, которые по своей сути не могут не быть идеологизированными. Итак, что это за вопросы?

1. Первый из них возникает в связи с этнополитической историей Улуса Джучи (Золотой Орды). Это – этническая маркировка данного государственного образования. Традиционным для отечественных учебников, как уже указывалось, было его определение как “монголо-татарской” (татаро-монгольской) державы. Теперь это государство объявляется “монгольским”. При этом возникают некоторые сложности, на которые авторы российских учебников стараются закрыть глаза. Что я имею в виду? Во-первых, общая масса населения Золотой Орды все-таки оказывается тюркской. Возникает ситуация, аналог которой есть в собственно русской истории: чьими государственными образованиями были славянские (древнерусские) княжества Восточной Европы Х века во главе с викингской (норманнской) по происхождению элитой (их-то, как известно, и звали “русами”)? Во-вторых, в рамках этого государства происходили некие процессы, которые привели в конечном счете к принятию его населением, включая и ассимилированную, монгольского происхождения, элиту, этнонима “татары”. Несмотря на то, что время превращения разного рода золотоордынских тюрок и монголов в “татар” в отечественной учебной литературе старательно отодвигается ближе к последней четверти XIV в., сама проблема описания специфики становления рассматриваемой этнополитической общности при этом не исчезает. Не только потому, что позднезолотоордынские государства-наследники Золотой Орды, продолжали существовать еще довольно долго после распада Улуса Джучи, причем в русской исторической традиции и науке отчетливо обозначаясь, как “татарские”, но и потому, что в России имеется иная концепция формирования золотоордынской этнополитической общности. Где? В национальной (татарской) исторической науке, в учебниках по истории татар, подготовленных в Татарстане. Обращаю внимание на то, что такой подход, несмотря на его временное нарушение в советский период, является для татарской исторической науки базовым и был заложен в нее еще его основоположниками (Ш. Марджани и др.).

2. Из постановки первого вопроса вытекает второй. Если Золотая Орда являлась “татарским” государством, не важно, с самого ли начала или с определенного периода развития, то встает проблема совмещения двух разных подходов, существующих в отечественной исторической традиции: русско-центристской, с определенными модификациями заложенной и в современные федеральные учебники по истории, и с татаро-центристской, нашедшей отражение в исторических изданиях и учебниках, подготовленных учеными Татарстана. Все дело в том, что указанные две концепции имеют в ключевом звене одно труднопреодолимое принципиальное различие. В русско-центристской трактовке золотоордынский этап истории Руси имеет негативную окраску, воспринимаясь как досадное нарушение в цепи постоянно прогрессирующей восходящей истории русского народа. Особенно выпукло это показал крупнейший русский историк С.М. Соловьев, писавший в предисловии к своей многотомной “Истории России”: “Историк (имеется в виду русский историк. – Д.И.) не имеет права с половины XIII в. прерывать естественную нить событий – именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государственные – и вставлять татарский период, выдвигать на первый план татар, татарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные явления, главные причины этих явлений”. Из сказанного русским историком понятно, что он предлагает “татарский период”, т.е. золотоордынский этап русской истории, отодвинуть на ее периферию. Совершенно обратное мы видим в татарской исторической науке – там сейчас история Золотой Орды предстает как важнейший этап национальной истории, можно сказать, звездный час татар. Ясно, что эта трактовка никак не может быть вписана в национальную историю русских, точнее, в тот ее вариант, который до сих пор остается господствующим в России. Справедливости ради скажу, что имеется еще одна версия этой истории, написанная представителями евразийской школы. Но она остается невостребованной русским обществом, да и, при нынешней ментальности большинства его представителей, это едва ли произойдет в обозримом будущем.

Теперь, когда почва для дальнейших размышлений более или менее подготовлена, можно переходить к обсуждению сути поставленных вопросов.

Итак, чьим же все-таки государством являлась Золотая Орда? Если использовать современную терминологию, тот же вопрос можно задать и так: какой этнос был в Золотой Орде государствообразующим?

Как уже было показано, в качестве претендентов на эту роль в отечественной исторической литературе, включая и учебники, выступают “татаро-монголы” (монголо-татары), “монголы” и “татары” (иногда сейчас в последнем случае более осторожные исследователи используют формулировку “средневековые татары”).

На днях в газете “Татарский мир” (№ 14 2003 г.) появилась статья известного специалиста по истории Золотой Орды, московского ученого В.Л. Егорова “Монгольское иго на Руси”. В связи с тем, что она является классическим образцом тех тенденций, которые в последнее время наметились в столичных умах, я решил завершающую часть своей публикации посвятить дискуссии с уважаемым Вадимом Леонидовичем. Сразу скажу, я не собираюсь входить с ним в полемику по всем вопросам, которые затрагиваются в отмеченной статье. Моя задача более конкретна – разобрать те тезисы моего оппонента, которые имеют отношение к общей проблеме, обозначенной в указанном выше подзаголовке.

Самый главный вывод В.Л. Егорова заключается в том, что современные татары “… ни по происхождению, ни по языку не имеют совершенно никакого отношения к центрально-азиатским татарам XII-XIII веков”. Он полагает, что все группы современных татар (поволжские, крымские, астраханские и др.) от центрально-азиатских татар унаследовали “лишь название”. А посему, – полагает почтенный историк, – закрепление за ними этнонима “татар” можно рассматривать даже в качестве некоего “исторического казуса”. Так как по латыни casus – это, кроме прочего, и “случайное действие”, “случай”, то по В.Л. Егорову получается, что “татарами” отмеченные этнические общности стали случайно, точнее, по воле “исторического случая”. Хотя вокруг лингвистических тонкостей понятия “исторический случай” можно было бы развернуть достаточно интересную дискуссию, пока этого делать я не стану. Далее, по мнению Вадима Леонидовича, несмотря на то что все татарские общности (автор использует понятие “народности”) являются “прямыми потомками населения Золотой Орды”, по “происхождению” они складывались по-разному – каждая “собственным довольно сложным путем из многих этнических компонентов при наличии двух основных общих элементов – исламской религии и тюркского языка”. Вся эта конструкция далее венчается итоговым заключением: на Русь в XIII в. напали “монголы” (было “монгольское нашествие”), которые установили “монгольское иго”. А созданное в итоге “нашествия” государство надо считать “монгольским государством” (под это определение подводится и Золотая Орда). Таковы те основные положения, на которых я ниже хотел бы остановиться более детально.

Начну с общего замечания. По моему мнению, у В.Л. Егорова просматривается одна тщательно замаскированная идея, а именно: в Золотой Орде имелись лишь разрозненные этнические “компоненты”, но никак не целостное этническое образование. Из этого невысказанного (но подразумеваемого) посыла возникает следствие – разные группы татар (по В.Л. Егорову – “народы”) сформировались не в золотоордынский период, а позже. Когда? Ответ на этот вопрос им не уточняется.

В этой связи прежде всего следует сказать о логической неувязке, на которую наш уважаемый оппонент не обращает внимания: компоненты бывают у целого, неважно, уже сформировавшегося или формирующегося. Затем я ему хотел бы задать пару предварительных вопросов, на которые у него ответов также не видно. Первый: почему не все потомки тюркоязычного и мусульманского населения Золотой Орды превратились в “татар”? Я имею в виду такие относительно крупные этнические общности, как каракалпаки, башкиры, казахи (частично сюда можно отнести и узбеков, кстати, не только хорезмийских) и более малочисленные народы – ногайцы, карачаевцы, балкарцы, кумыки. Или этот же вопрос можно поставить и иначе: чем объяснить, что “кристаллизация” татар произошла как-то “выборочно”, по никак не объясненной В.Л. Егоровым модели – она была успешной в одних ареалах и неудачной в других? Полагаю, что тут есть над чем подумать.

А сейчас я хочу заняться содержательной стороной анализа построений В.Л. Егорова.

Вначале надо коснуться проблемы центрально-азиатских татар. Московский историк как-то небрежно, я бы сказал, лихо, “племя” этих татар объявляет “монгольским” (речь идет о XII-XIII вв.). Так ли это на самом деле? Скажем, такой авторитетный источник, как “Джами ат-таварих” Рашид ад-дина, дает о татарах такую информацию: “… они уже в глубокой древности большую часть времени были покорителями и владыками большей части племен и областей, (выдаваясь своим) величием, могуществом и полным почетом (от других). Из-за (их) чрезвычайного величия и почетного положения другие тюркские роды (внимание! –Д.М.) при различии их разрядов и названий стали известны под их именем и все назывались татарами”. Запомним это место, дорогой читатель, и заглянет в более ранние источники, ибо татары были известны задолго до Рашид ад-дина.

Впервые они упоминаются как “отуз татары” в памятнике в честь Кюль-тегина (732 г.). Кстати, одно из упоминаний там на самом деле относится ко второй половине VI в. (время первых тюркских каганов). Второй раз, уже как “токуз татары”, они фигурируют в эпитафии старшего брата Кюль-тегина (описываемые события относятся к 723-724 гг.). Затем в 760 г. те же “токуз татары” появляются в эпитафии уйгурскому владыке Элетмиш Бильге-кагану. Наконец, С.Г. Кляшторный, обобщивший все ранние сведения о татарах, указывает еще на две стелы (одна из Тувы, другая из Хакасии), названные, “кыргызскими” и отнесенные к периоду не ранее второй половины VIII в. В первой из стел сообщается опять-таки о “токуз-татарах”, а во второй – о “татарском иле”. Татары (по китайской транскрипции – дада) фигурируют и в отдельных китайских источниках, например, 842 г., как союзники уйгуров (Уйгурский каганат существовал в 744-840 гг.) в войне с кыргызами. Причем проживание татар где-то достаточно далеко на западе от собственно монгольских территорий видно из многих источников. В частности, С.Г. Кляшторный на основе манихейского сочинения “Махр-намаг” (825-832 гг.) указывает на проживание татар в Турфане. Далее он приводит ряд других данных (958, 965, 981, 1084 гг.), из которых вытекает, что один из центров татарской государственности находился в этот период на границе Ганьсу и Восточного Туркестана (в Сучжоу). Такая же информация есть и в хотано-сакских документах IX-X вв., в персидском источнике Х в. “Худуд ал-аламе” (в последнем Восточный Туркестан назван “страной тогуз огузов (т.е. уйгуров –Д.И.) и татар”), в письме тангутского государя 1039 г. (все сведения приведены из исследования С. Г. Кляшторного).

Хотя основная этническая территория татар находилась в Восточной Монголии (в районе о. Буир-нур), где затем с ними расправлялся Чингис-хан, на самом деле их было достаточно много – Рашид ад-дин ведет речь об их “многочисленных ветвях”, указывая для дочингисова периода: “Тех татарских племен, что известны и славны, и каждое имеет и (своего) государя, – шесть”. Если иметь в виду, что тут фактически говорится о государственных образованиях, историкам есть над чем подумать. Совершенно не случайно С.Г. Кляшторный, специально занимавшийся данной проблемой, вслед за Рашид ад-дином между “тюркской эпохой” и “монгольской” фактически предлагает выделить “татарский период”.

На всем этом можно было бы не останавливаться, если бы не два важных обстоятельства. Во-первых, невозможно отвлечься от распространенности этнонима “татар” среди центрально-азиатских тюрков в дочингисову эпоху. Вот еще один пример, упоминаемый в работе С.Г. Кляшторного: газневидский поэт XI в. Абу-и-Наджм Манучихри писал о красивом юноше с “тюрко-татарским обликом” (кроме прочего, тут обратим внимание и на выражение “тюрко-татарский облик”). Это я подчеркиваю потому, что в ходе проходивших от Алтая до Дуная завоевательных походов под предводительством чингисидов, в составе их войск удельный вес тюрок явно увеличился (вывод М.А. Усманова). В литературе есть мнение, что уже во времена Чингис-хана монгольское войско более чем наполовину состояло из тюрок. К тому же есть основания полагать, что даже те группы, которые именуются в источниках “монголами” (чаще всего фигурировало на самом деле наименование “татары”), в ряде случаев имели тюркское происхождение. На это указывал еще Рашид ад-дин, подчеркивавший, что в его время тюркские племена, из-за усиления монголов, начали называть себя монголами, хотя “в древности они не признавали этого имени”. Ясно, что при распространенности этнонима “татар” среди центрально-азиатских тюрок, он в Восточной Европе мог появиться не только из-за его применения по отношению к монголам, но и с собственно носителями данного наименования. Тут надо специально указать на выдающуюся роль уйгурских администраторов и уйгурского языка в функционировании Монгольской державы, включая и Улус Джучи. Между тем это автоматически выносит на обсуждение вопрос о тех татарах, которые жили среди уйгуров в дочингисово время.

Второе обстоятельство, требующее серьезного внимания, это данные об участии в создании Кимакского каганата в районе р. Иртыша татар. Об этом писали П. Голден и С.Г. Кляшторный. О чем речь? Согласно Гардизи, образование государства кимаков в верховьях Иртыша было связано с войной среди татарских племен в VII в., когда один из младших членов татарской династии, имевший титул “шад”, обосновался в этом районе. Получается, что на раннем этапе кимакская общность вообще могла быть “татарской”. Когда окончательно сформировалось Кимакское государство, оно являлось татарским по правящий династии. Могут спросить, а какое отношение данный сюжет имеет к основной теме? Самое прямое, дорогие читатели. Дело в том, что кипчаки (половцы), ставшие в Улусе Джучи наиболее многочисленной группой, чей язык там и одержал победу, были в свое время частью кимакской конфедерации. И мне удалось обнаружить одно интересное свидетельство о существовании среди кипчаков этногенетической линии, восходящей к татарам. Речь идет об информации Ибн-Халдуна (XIV в.), который в ходе рассказа о мамлюках, говорит о присутствии среди них представителей “племени Дурут из кипчаков” и представителей “племени Токсоба из Татар”. На самом деле и те, и другие – это кипчаки (половцы). Первые известны из русских летописей, описывающих домонгольский период, как “Тертеровичи” (терть/дурут), а вторые – как Токсобичи. Хотя не исключена вероятность того, что в указанном пассаже Ибн-Халдуна надо видеть позднее переосмысление золотоордынских реалий, возможна и другая трактовка, а именно: среди кипчаков домонгольского времени уже существовали какие-то кланы с этнонимом “татар”. Тут я в этой связи просто укажу, что этноним токсоба состоит из слов “токс” (тогуз) + оба (род, племя). А о группе “токуз татар” уже говорилось. Кстати, название одного из булгарских городков – “Тухчин”, может восходить к этому же наименованию (Тухч ~ тукс +суффикс “ин”).

Приведенные данные сильно усложняют вопрос о формировании татарской этнополитической общности золотоордынского времени, во всяком случае не позволяют согласиться с мнением уважаемого Вадима Леонидовича об особенностях распространения в Восточной Европе этнониме “татар”. Но дело, конечно, не сводится только к этнониму. Теперь пора обратиться к более серьезному вопросу – об этапах и механизмах становления в Золотой Орде татарской этнополитической общности.

Размышления о средневековой татарской этнополитической общности: татаристская концепция

Заложенная в национальную историческую науку еще ее основоположником – Шигабуддином Марджани, концепция становления татарской нации, включающая на его средневековом этапе и период формирования золотоордынской – тюрко-татарской этнополитической общности, на сегодня, на мой взгляд, в России является единственной реальной альтернативой русско-центристской трактовке истории Золотой Орды, истории становления ее государствообразующего этнического ядра. Эта “татаристская” концепция, практически ликвидированная в советской историографии в результате национал-большевистского переворота 1940-х годов в отечественной исторической науке, начала возрождаться лишь со времени хрущевской оттепели, получив окончательное признание в академической исторической науке, правда, лишь Татарстана, уже в постсоветский период. Вне всякого сомнения, в настоящее время ключевые положения этой теории являются решающими звеньями формирующейся в республике национальной историографии.

Продолжая дискуссию с теми российскими историками, которые рассуждают в духе коллеги В. Л. Егорова, я хотел бы в завершающей части своей публикации сконцентрировать внимание на фундаментальных аспектах построений лидирующей группы историков Татарстана относительно средневековой татарской (золотоордынской или тюрко-татарской) этнополитической общности. Эта концепция, в разработке которой активную роль пришлось играть и мне, заслуживает пристального внимания по нескольким причинам.

Прежде всего потому, что она основывается не только на достаточно обширной источниковой базе, но и на новейших теориях, характерных для мировой исторической и этнологической дисциплин. Кроме того, ее основные положения хорошо вписываются в те методологические рамки, которые были разработаны еще в дореволюционной национальной историографии. Наконец, данная концепция ставит и решает ряд серьезных научных проблем, которые в отечественной историографии, точнее, в ее ориентированной русско-центристски ведущей части, благополучно обходятся или трактуются крайне поверхностно и даже предвзято (см. выше).

Начну с наиболее важного вывода сторонников “татаристской” концепции о месте и значении золотоордынского этапа в истории татар. Он заключается в следующем: период первых десятилетий XIII-XV вв. следует рассматривать как ключевой для становления средневековой татарской этнополитической общности. Поэтому, без существенного урона для национальной идентичности этот этап невозможно исключить из общей канвы исторического повествования о формировании татар как самостоятельного этноса.

Теперь остановимся на основных положениях вышеназванной концепции. Их не так много, но они носят принципиальный характер.

Первое из них относится к этносоциальным процессам в Золотой Орде. В самой общей форме оно звучит так: в Улусе Джучи произошла новая консолидация тюркского в своем большинстве населения, “стянутого” скрепами монгольской этнополитической системы. Хочу несколько расшифровать этот вывод для неспециалистов. Дело в том, что традиционная трактовка этнических процессов в Золотой Орде сводилась к тому, что численно преобладавшие кипчаки довольно быстро ассимилировали монголов. С таким подходом не согласился видный американский исследователь П. Голден, прекрасно разбирающийся в кипчакском мире. Обратив внимание на то, что в Улусе Джучи полностью исчезла домонгольская кипчакская родо-племенная номенклатура, он сделал довольно неожиданный вывод – не кипчаки ассимилировали монголов, а монголы сумели растворить их этнополитические объединения. Каким образом? П. Голден дал ответ и на этот вопрос: монголы вместо прежних клановых делений, основанных на кровнородственных отношениях, создали новые социальные структуры, во многом базирующиеся на личной лояльности правителям. Татарстанские историки (Д. Исхаков, И. Измайлов), продолжая эту линию рассуждений, сделали вывод о том, что в период Золотой Орды произошло уничтожение, изгнание прежней родовой элиты, были разорваны старые родовые связи (исчезли местные родоплеменные структуры, родовые культы, связанные с ними традиции и т.д.) и введены новые принципы военно-административного управления, когда завоеванные кочевые племена, включая и кипчаков, были включены в монгольскую улусную и клановую систему на правах зависимого населения. Например, из династийной хроники племени кунграт видно, что под предводительством сына знаменитого нойона Ногая (убит в 1312-13 гг.) Акхадай бахадура находились 30 тыс. кибиток кунгратов и 100 тыс. кибиток “других тюрок”. Судя по тому, что сын последнего, живший при хане Узбеке, пришел к этому хану с “другом отца” кипчаком Есен-Бугой Сеченом, эти “другие тюрки” были главным образом кипчаками. Согласно китайскому источнику “Юань ши”, предводитель восточных кипчаков Бачман (он был из племени албари) в 1234 году попал в плен к монголам в низовьях Волги и, вопреки утверждениям некоторых источников о его убийстве, перешел на службу к монголом, совместно с которыми участвовал в русском походе. Затем некоторое время он управлял русскими и асами. Понятно, что эти кипчаки уже не были самостоятельными, а вошли в военно-административные структуры, учрежденные завоевателями. Как полагают названные выше татарстанские историки, в результате слома монголами старой племенной номенклатуры, рассеяния завоеванных групп между улусами Золотой Орды, священность прежних родовых и племенных культов, как и мифология, подкрепляющая ее, были утрачены. Стало быть, прежнее этническое сознание, основанное на этих реалиях, подверглось разрушению. В такой ситуации и возникла необходимость в совершенно иной групповой идентичности, соответствующей новым условиям.

Следующим существенным элементом теории татарстанских историков является вопрос о нарождении в Улусе Джучи особой этнополитической идеологии, названной И. Измайловым “чингисизмом”. Этот исследователь определяет чингисизм как новую парадигму монгольской и золотоордынской, т.е. средневековой татарской политической идеологии. Если сформулировать кратко, данный аспект обсуждаемой концепции будет выглядеть так: создание в Улусе Джучи иерархии кланов во главе с Джучидами трактовалось не просто как учреждение особого государства, но и как акт творения общества, упорядочения макрокосма. В основе нового сознания находилась система мифологем, ядром которых был культ Чингис-хана. В XIV в., по мере исламизации Золотой Орды, культ Чингис-хана и его сына Джучи был адаптирован к исламским ценностям, в результате золотоордынская правящая элита оказалась включенной в мусульманскую систему сакрализации и легитимизации политической власти (как указывает И. Измайлов, это уже была тюрко-монгольская традиция в исламской парадигме). Возникшая таким образом историческая традиция в конце концов привела к выработке основного набора мифологем и стала идеологическим обоснованием формирования нового этнополитического самосознания. Какого? Как это ни странно, не монгольского, а средневекового “татарского” самосознания. И вот тут для понимания того, как произошла такая трансформация, понадобилось разработать еще один проблемный блок концепции.

Первоначально толчком к размышлениям в этом направлении являлись, надо полагать, мои собственные исследования по татарским ханствам XV-XVI вв. В них была раскрыта этносословная стратафицированность татарских этнополитических общностей этого времени на “низы”, именовавшиеся “мусульманами” (“бесермены” русских летописей), и “верхи”, маркированные в источниках как “татары”. В связи с тем, что именно в этом последнем сословии достаточно уверенно можно видеть прямых наследников золотоордынских татар с клановым делением, возникла идея, что данное этносословное образование сложилось еще в недрах Золотой Орды. Можно сказать, что применительно к золотоордынскому периоду это положение у меня было не более чем предположением. Но некоторым историкам, в частности, И. Измайлову, удалось найти целый ряд весьма убедительных аргументов, фактически превративших эту гипотезу в существенную часть обсуждаемой концепции. О чем тут идет речь?

Как известно, в Золотой Орде собственно монголов оказалось не так много и позиции тюрков, в том числе и таких кланов центрально-азиатского происхождения, как найман, уйгур, канглы, онгут и т.д., были тут с самого начала сильны. Несмотря на то, что монгольская верхушка золотоордынского общества довольно продолжительное время сохраняла некоторые свои этнические особенности – например, в источниках сохранилась информация о том, что хан Узбек (1312-1342) разговаривал еще со своими приближенными на монгольском языке – она должна была каким-то образом реагировать на свое нахождение в тюркском этническом океане. Можно допустить, что правящая элита Улуса Джучи еще на стадии выделения в 1360-х годах из состава Монгольской империи в самостоятельное государство, для подкрепления своего сепаратизма использовала существовавшее в монгольском обществе противопоставление монголов покоренным народам – последние то в своей тюркской части и были маркированы как “татары”. То есть, эта элита по отношению к имперскому центру могла выступать как правители “татар”, “татарского царства”, отчасти и сама “окрашиваясь” в татарские “тона”. Такую ситуацию нам показывает историк Рашид ад-Дин (XIV в.). Он пишет: “… Вследствие силы и могущества татар… (ныне) в стране киргизов, келаров и башкир в Дашт-и Кыпчаке, в северных (от него) районах, у арабских племен, в Сирии, Египте и Марокко все тюркские племена называют татарами”. Этому направлению развития могло способствовать и сосредоточение разгромленных племен, народов под именем “татар” в особых войсках (см. выше о 100 тыс. “других тюрок”). Вот один пример смешения разных групп. Известный по русским летописям Субудей бахадур в 1224 году был назначен тысячником корпуса, сформированного из кереитов, меркитов, найманов и кипчаков (данные “Юань ши”). Причем, именно в Улусе Джучи, где собственно монголов было мало, этих “других” оказалось численное большинство.

По мере того, как в Золотой Орде неуклонно складывался слой имперской военно-служилой знати, становящееся социально престижным (в т.ч. и благодаря памятному историческому “величию” татар) имя “татар” все активнее использовалось этим сословием. Далеко не случайно, что в эпосе “Идегей” многократно используются выражения “войска свободных татар”, “славный дом предков – татар”, “татары” и т.д. Конечно, в наших рассуждениях мы не должны забывать и уже установленных фактов существования среди кипчаков этногенетических линий, связанных с домонгольскими татарами. Как и о возможности нахождения в составе монгольских войск выходцев из собственно татарских кланов (см. мои предыдущие статьи). Доказательством постепенного закрепления этого этнонима среди тюркского и монгольского по своему происхождению населения Улуса Джучи является распространение по отношению к Золотой Орде определений “государство татар”, “Татарская земля”, “царство северных татар” и др. Понятно, что в данном случае государство получает название по народу, а последний, скорее всего, по правящему слою. Историки Татарстана уже пришли к выводу, что в золотоордынское время под “татарами” прежде всего подразумевались тюркоязычные кочевники, военно-феодальная знать, бывшая частью этого кочевого “народа”. То, что подобное самоопределение золотоордынской элиты сохранилось и после распада государства на ряд позднезолотоордынских ханств и орд, свидетельствует о реальном существовании в рамках Золотой Орды татарского этносоциального организма.

Да и другие объективные факторы доказывают формирование в этот период татарской этнополитической общности. Скажем, никем не может быть оспорено складывание в Золотой Орде собственного литературного тюркского языка (так называемого “поволжского тюрки”), на котором сохранилось значительное число произведений. Понятно, что в его основе находятся не только существовавшие ранее литературные языки (булгарский, караханидский), но и общегородское койне (разговорный язык). Последнее не могло не сложиться хотя бы потому, что в Золотой Орде известны около 100 городов, в рамках которых к началу XIV в. функционировала новая мусульманская урбанистическая восточная культура средневекового типа. Я уже не говорю о том, что интенсивные торговые, хозяйственные связи и развитая административно-управленческая, а также военная деятельность никак не могла обходиться без письменной культуры. Естественно, образование такого общего культурного “поля” способствовало выработке единого этнического самосознания. Правда, “единство” в данном случае надо понимать в средневековом смысле – разделенность на “верхи” и “низы” тут сохранялась, как сохранялись и различия в наименовании “черного” (городского и сельского) оседлого населения и господствующего слоя кочевников. Если первые в основном именовались “мусульманами”, то вторые маркировались как “татары”. Однако, для средневековья такое положение было обычным даже для Европы (вспомним хотя бы завоевание Англии норманами и его последствия). Но в целом этот этносоциальный организм, пока существовало его политическое оформление в виде “Великой Орды” (Улуг Урда), оставался целостной этнополитической общностью. Недаром как завершающий аккорд в эпосе “Идегей” звучит рассказ о “смуте в Идель-стране”, когда “сотворенный Чинизом престол стал престолом, где кровь лилась”, когда “ханский дворец исчез из глаз” и в итоге “отошли друг от друга…Аждаркан, Казань и Крым”, а “Золотая распалась Орда”. Вместе с последней распалась и средневековая татарская общность, хотя многие связующие ее составные части социальные механизмы, а самое главное – макроэтноним “татар”, сохранились.

Таким образом, концепция лидирующей группы татарстанских историков исходит из теории о том, что Улус Джучи (Золотая Орда) был государством средневековых татар – именно они являлись в этой обширной, многоэтничной империи политически доминировавшим, т.е. государствообразующим этносом. В рамках данного политического объединения они и сформировались как самостоятельная этнополитическая общность. Сам термин “татар” укоренялся в этом обществе по мере складывания и усложнения его социальной структуры. Если в XII в. он употреблялся в основном в степях Центральной Азии применительно к могущественному союзу татарских племен и других этнополитических групп, входивших в орбиту их политического влияния, то после разгрома Чингис-ханом татар и включения их в Монгольское государство это имя, сохранявшее свою престижность, распространилось и среди других завоеванных монголами народов и племен. Затем, когда в степях Восточной Европы, где после монгольского завоевания были уничтожены правящие роды, государственные границы, перемешаны разноэтнические группы и народы, установлена новая улусная система, этноним “татары” активно внедряется в сознание вновь формирующегося народа, особенно его военно-служилой знати. Именно в среде имперской элиты вырабатывается особая сословная культура (сходные типы и виды вооружения, конского снаряжения, геральдика, специфический образ жизни, генеалогия, восходящая к легендарным предкам, например, к Татару и т.д.), имевшая надклановый характер. Эта культура, особая мораль, включающая и долг службы Джучидам, мифы и традиции, осознание принадлежности к мусульманской цивилизации (по меньшей мере с XIV в.), к кочевому миру и выступали реальной опорой средневекового татарского самосознания. Последнее включало и закрепленную после создания Улуса Джучи историческую традицию, трактующую установление определенной иерархии тюрко-монгольских кланов, выстроенных в соответствии с генеалогической и даже матримональной близостью к “золотому” роду Чингис-хана. Вообще, создание джучидской, фактически – средневековой татарской или золотоордынской, исторической традиции, кстати, закрепленной и письменно, явилось важнейшим фактором формирования ментального универсума, сплочения различных тюркских и монгольских, иногда и ряда других кланов и народов, в единую общность, выработки в конце концов собственно татарской этнополитической идентификации.

Если сказать обобщенно, то к формированию на территории Улуса Джучи (Золотой, Великой Орды) новой этнополитической общности привели активное складывание слоя военно-феодальной знати, создание материальных и духовных символов надплеменного имперского единства, а также образование государственной идеологии с использованием как традиционных тюрко-монгольских идеологем, так и нововведенных после исламизации мусульманских идей и символов. То, что даже после распада Улуса Джучи татарская общность, хотя и деконсолидировавшаяся, не исчезла, сохраняя культурные традиции, прежние социально-политические структуры, мифологемы этнополитического единства, в т.ч. и выработанные на основе ислама, свидетельствует, что она была “скроена” весьма прочно.

А сейчас настала пора подвести некоторые итоги.

Мне представляется, что те проблемы, которые ставят и пытаются решить сторонники “татаристской” концепции, можно не замечать только при сильном нежелании их видеть. Конечно, с точки зрения русско-центристской концепции истории, когда татарский период сознательно вытесняется на ее периферию, подобное отношение к эпохе Золотой Орды понять можно. В каком плане? Да в таком, что историческое мифотворчество – явление весьма распространенное в национальных историях, в том числе и русской. Но в результате реализации подобной концепции закономерным следствием оказывается враждебное отношение к татарам – даже если их упорно именовать “монголами”, они все равно рано или поздно в исторических сочинениях превращаются в “злых” или “нечистивых татар”. Такова логика выбранного пути.

В ответ, конечно, российские татары будут писать такую историю, где золотоордынский период предстанет во всем блеске и мощи. И эта битва национальных историй может быть бесконечной.

И последнее. У меня давно уже на языке вертится вопрос: а зачем мы, татары, так долго открещиваемся от реалий – при здравом уме нам не пристало пугаться исторического наименования “монголо-татары”. Монголы действительно были создателями Улуса Джучи, более того, именно они и “сбили” его государствообразующий этнополитический организм, в рамках которого и выросла средневековая татарская общность. Кто же эти монголы, если не наши коллективные предки? Как впрочем и кипчаки, и булгары, и собственно татары, а также целый ряд других тюркских кланов и народов.

Поэтому, мы должны выступать за сохранение в исторических трудах несколько неуклюжего, но исторически вполне верного термина “монголо-татары”. Правда, с детальным объяснением того, как эти “монголо-татары” сложились в средневековых татар.

А то ведь, если следовать за иными московскими историками, что получается: Золотая Орда оказывается монгольским государством, где татарам вообще нет места. И что же, нам таким образом лишиться звездного часа, ключевого периода собственной истории? Извините, господа, не дождетесь этого. Нам нечего стыдиться собственного прошлого, даже при том, что среди наших предков были “монголо-татары”. Ну и что из того, мало ли какие предки у кого были? Если у многих русских среди предков имелись финно-угры (куда делись мурома, меря, весь и т.д.?), это разве повод отрицать собственное прошлое?

А потому татарстанские историки и дальше должны развивать собственную концепцию истории Золотой Орды. На этом пути, начатом Шигабуддином хазратом, работы еще очень много. И нас, несомненно, тут ожидают многие открытия.

Что такое настоящая Русь?
Восточный экспресс 22-28.12 2000.

Ответ на этот вопрос определит не только трактовку истории, но и контуры будущей политической системы России.

11-13 декабря в Тобольске прошел III симпозиум "Культурное наследие народов Западной Сибири", посвященный русским старожилам. В числе 200 докладчиков из многих научных центров России в работе секции "Русские, тюрки, уральцы" участвовали и ученые из Казани (Институт истории АН Татарстана, КГУ).

На первых двух симпозиумах рассматривались проблемы культурного наследия сибирских татар и угров (хантов и манси). Наконец очередь дошла и до русских старожилов Сибири. В этой связи надо отметить, что многие выступавшие пытались обосновать точку зрения о раннем проникновении русских в Сибирь – не позже XI – XII вв. Однако фактов на этот счет было приведена мало, поэтому можно говорить о начале освоения русскими Сибири, скорее, начиная с конца XIV в., а масштабным этот процесс стал лишь с конца XVI в., когда было разрушено Сибирское ханство. У ученых из Татарстана осталось впечатление, что роль татар – а они в Сибири явно появились раньше русских и играли основную роль – в освоении сибирских просторов была преуменьшена. Но тут надо винить не организаторов симпозиума, а нас самих: в Казани практически не изучается проблема татарской цивилизации в Сибири, что связано и со все еще недостаточным вниманием к истории Золотой Орды. Именно Золотая Орда контролировала и значительную часть Сибири, где в XIV веке источники отмечают страну Ибир-Сибир.

Вторым важным моментом на симпозиуме был доклад известного ученого из Екатеринбурга А.В. Головнева, посвященный теме “Верхней Руси” и ее участия в освоении Сибири. Под “Верхней Русью” в данном случае понимаются северные русские земли (Новгород и прилегающие районы). Выступавший выдвинул идею о том, что южные славяне (Киевская Русь) и северные (Ладожско-Новгородская Русь) восходят к различным культурогенетическим очагам: первые – к евразийскостепному, а вторые – к североевропейскому (балтийские, финские и германо-скандинавские связи). Южная Русь, по мнению исследователя, испытала сильное влияние скифо-сарматского и тюркского миров, затем сыграв значительную роль в становлении Центральной Руси (Москвы). Дальнейшее же столкновение Москвы и Новгорода представляется ему столкновением двух различных культурно-исторических традиций: собственно русской, сохраненной новгородцами, и монголо-ордынской, на которой выросла Москва. В итоге разрушения северно-русской цивилизации ее носители ушли на восток в Сибирь, где на протяжении веков сохраняли сильные отличия от центрально-русских традиций, например неприятие крепостничества.

Эта теория явно свидетельствует о том, что русские интеллектуалы ищут новую идентичность для русского народа. Так как Киевская Русь фактически досталась Украине, остается только два варианта: или начинать Россию из Золотой Орды, или из Новгорода. Понятно, что в зависимости от этой исходной точки этноистории начальной Руси дальнейшая история русского народа будет выглядеть по-разному, что наложит сильный отпечаток и на самосознание русских. Нам необходимо отслеживать эти тенденции, потому что сторонники Руси, вырастающей из Золотой Орды, неизбежно будут сторонниками империи (хотя и включающей татар и татарскую историю), а с другой стороны, сторонники Верхней Руси будут выступать как децентрализаторы. Второй вариант нам подходит больше. Тем более что Волжская Булгария, по последним данным, имела обширные контакты с викингами.

Но как в эту систему вписать Золотую Орду? Над этой проблемой еще необходимо думать. Обращаю внимание читателей и на то, что через теорию Верхней Руси можно интегрироваться в Европу. А как это сделать через историю Центральной Руси, действительно бывшей наследницей Улуса Джучи – Золотой Орды? По-видимому, историкам следует подискутировать на эту тему.