VII. Татары в цивилизационном измерении
Вассал или суверен?
Критика новой евразийской идеологии в современном Татарстане
Евразийские тезисы. Размышления об основных принципах построения евразийской России
Свет одинокой звезды: размышления о судьбе татар
Аутодафе
Чикхай Бардо, или Путь после Аутодафе

ВАССАЛ или СУВЕРЕН?
(размышления об основах геополитической идентичности Татарстана в связи с публикацией В.Тишкова)
Источник: Идель, 1-2/1996.

Кардинальный для нашей республики вопрос о ее месте в геополитической системе, сложившейся после распада СССР, не отпал и после подписания 15 февраля 1994 г. шумно отрекламированного в свое время договора между Татарстаном и Российской Федерацией. Я убежден в том, что вне зависимости от желания отдельных политиков – будь то в Москве или Казани–Татарстан не прекратит поиск своего места в геополитическом пространстве не только России, но и в ином – более широком измерении. Такое положение объясняется не столько тем, что “нерусские националисты, придерживающиеся сепаратистского сценария, внедряют идеологию и политические лозунги типа “Татарстан – это не Россия” (В.Тишков), сколько гораздо более серьезными причинами.

Суть последних можно было бы сформулировать следующим образом: татарам до сих пор не предложена приемлемая модель их обустройства в постсоветских государствах. В то же время, новейшие идеологические течения, складывающиеся в России, например, евразийские рецепты, густо замешанные на православно-христианских ценностях, якобы составляющих основу особой – “российской цивилизации”, объективно “выталкивают” татарское общество за пределы этого цивилизационного “пространства”. И тут не помогает даже навязчивая риторика современных московских идеологов о тюрко-славянском симбиозе в рамках Евразии.

На фоне обозначенного выше весьма противоречивого “вызова времени” нельзя не задать несколько вопросов г-ну Тишкову.

Первый из них: насколько прав В. Тишков, утверждающий, что до 1917 г. России осознания принадлежности к такой общности, как нация, не было и в помине, так как и самих общностей такого рода не существовало– они были ничем иным, как плодом “воображения интеллектуалов”? Основным аргументом уважаемого автора является следующее: в досоветский период в России “этногрупповые идентичности... имели не взаимоисключающий, множественный характер”. Если перевести эту мысль на более понятный для читателей язык, его можно сформулировать так: четкого этнического самосознания национального типа у народов России до 1917г. не существовало. А так как, согласно мнению В. Тишкова, “национальная общность – это прежде всего общность самосознания ее членов, а не сама по себе групповая культурная идентичность, существовавшая с самого начала человеческой истории”, то отсутствие “общности самосознания” и свидетельствует о несформированности наций.

Правомерен ли такой вывод? Мне думается, что нет. Во-всяком случае, исторические материалы по татарам приводят к иному заключению.

На сегодня трудно считать проблему формирования татарской нации изученной исчерпывающе. Но есть некоторые общепринятые оценки, в числе которых можно назвать отнесение времени сложения татар в общность национального типа ко второй половине XIX – началу XX вв. Можно спорить о датировке начала этого процесса – на мой взгляд, нациеобразовательные процессы у волго-уральских татар восходят к концу XVIII в. – но трудно не согласиться с тем, что рубеж XIX – XX вв. был поворотным в консолидации татар в нацию. Чтобы не быть голословным, остановлюсь на двух наиболее важных индикаторах нациообразовательных процессов: на возникновении у татар “высокой культуры” (по Э. Геллнеру) и на сложении у них современного (национального) типа самосознания.

Согласно мнению известного культуролога Э. Геллнера “высокая культура” – это такая культура, которая базируется на общем для всех, стандартизованном устном и письменном языке, на общегосударственной образовательной системе, имеющей типовой и всеобщий характер.

Будучи специфическим продуктом индустриального этапа развития общества, “высокая культура” является одним из основных объективных признаков формирования наций. Вряд ли подлежит сомнению, что волго-уральские татары к началу XX в. имели достаточно развитую “высокую культуру”:

1. Во второй половине XIX–начала XX вв. сложился современный татарский литературный язык и были решены проблемы письма на нем (орфография, усовершенствованный алфавит).

2. Хотя до 1917г. у татар основным типом учебных заведений оставалась конфессиональная школа, она развивалась “ как национальная школа, становясь все более светской” (Rorlich A. – A. The Volga Tatars: a profile in national resilience. – Stanford, 1987. Об этом писали и др. авторы, например: А. X. Махмутова и Р. У. Амирханов). Несмотря на то, что обучение в них не было всеобщим, масштабы распространения этих школ были впечатляющими – к 1991 г. в Казанском учебном округе насчитывалось 1822 мектебе и медресе, а в Оренбургском учебном округе – 1977 (т. е. в Волго-Уральском регионе и в части северного Казахстана имелось около 3,8 тыс. конфессиональных школ).

3. Одновременно возникла мощная для того времени национальная информационная сеть, которая работала на распространение нового литературного языка – это книгоиздательское дело и периодика. Согласно данным А. Г. Каримуллина, за 1851 – 1900 гг. были напечатаны около 3,3 тыс. названий татарских книг с общим тиражом около 27 млн. экз. За 1901 – 1917 гг. были изданы еще от 6,2 до 7 тыс. татарских книг (тираж – от 41,3 до 47 млн. экз.). К 1913 г. татары в Российской империи по тиражу национальных книг вышли на второе место, уступив лишь русским (третье место они заняли по числу издаваемых книг – после русских и латышей).

В начале XX в. после упорной борьбы татары создали разветвленную сеть периодики: с 1905 по 1917 гг. на татарском языке в России разновременно выходили до 100 периодических изданий. Около десятка их издавалось постоянно, а в отдельные годы на татарском языке выходили одновременно до 20 газет и журналов.

4. Под воздействием “высокой культуры”, у татар на рубеже XIX – XX вв. произошла сильнейшая трансформация традиционной культуры, которая начала быстро исчезать.

Думаю, что приведенные выше факты можно отрицать только при крайне тенденциозном освещении истории татар. А они говорят о том, что по такому основополагающему критерию, как складывание “высокой культуры”, татары на рубеже XIX – XX вв. были формирующейся нацией. Важно отметить, что в тот период они в деле преобразования своей культуры кое в чем превосходили такой крупный тюркский этнос, как турки (См., например: Strauss J. Language ernization – the case of Tatar and ern Turkish //Central Asian Survey, vol. 12, N 4, 1993).

Теперь о национальном самосознании татар. Об этом мне уже приходилось писать, поэтому сделаю лишь резюме.

Вне всякого сомнения, к началу XX в. татары имели уже современный (национальный) тип самосознания. Переход от более раннего типа самосознания, который был пронизан остатками земляческого, сословного и конфессионального типов самосознания, отчетливо проявился уже во второй половине XIX в. – недаром Ш. Марджани выступил категорически против подмены этнонима “татары” конфессионимом “мусульмане”, заявив: “между этими наименованиями... такая же большая разница, как расстояние между Нилом и Евфратом. ... Кто же ты, если не татарин?” Завершение перехода к современному типу самосознания в 1914 г. констатировал казанский губернатор П. Боярский, отметивший, что если “раньше на вопрос, какой ты нации, татарин отвечал–мусульманской”, то теперь “в Казанской губернии тяготение мусульман к религиозному фанатизму ослабевает и крепнет стремление к поднятию народности, усвоению татарского национализма и созданию самостоятельной мусульманской культуры”. Да и данные переписи 1926 г., по которой 88 % представителей татарского этноса, локализованного в Европейской части СССР, обозначили себя как “татар”, говорят о том же. Да, общенациональный этноним был принят еще не всеми татарами (употреблялись такие самоназвания, как “тептяри”, “башкиры”, “мишаре”, “кряшены”, “нагайбаки”), но общая тенденция была очевидной – существовало отчетливо выраженное осознание своей принадлежности именно к национальному типу общности – к татарской нации. Попутно заметим, что историческое сознание, являющееся, как известно, одним из основных компонентов национального самосознания, у татар во второй половине XIX в. развивалось по весьма сходной с другими европейскими нациями, модели (особенно с теми, кто находился под гнетом других этносов). (Об этом подробнее см.: Шамилоглы Ю. Формирование исторического сознания татар: Ш. Марджани и образ Золотой Орды // Татарстан, 1991. – N 10. – С. 21 – 29).

Но если объективная картина иная, чем думает В. Тишков, зачем этому почтенному ученому понадобилось исказить истину? По всей видимости, для обоснования своей основной позиции относительно конструирования “россиян”. В этом убеждает анализ его выводов относительно “нациестроительства” в советский период.

Он полагает, что при большевиках начался “масштабный эксперимент” по “национально-государственному строительству”. В основу этого “строительства”, по его мнению, были положены “социалистические нации и народности”, которые, оказывается, “были провозглашены... на базе существовавших или изобретенных культурных различий”. Итак, основной тезис В. Тишкова заключается в том, что “нации” (с определением “социалистические”) в СССР – это продукт коммунистического “эксперимента”, в результате которого произошла “территориализация этничности” на принципах “социалистического” (читай – “этнического”, – указывает В. Тишков) – федерализма”.

Надо быть совершенно ослепленным своими “теоретическими” построениями, чтобы не заметить очевидного – никаким большевикам не под силу создать нации; они, в интересах сохранения старой империи под новой оболочкой, всего лишь сумели воспользоваться объективными процессами кристаллизации общностей национального типа, происходившими в начале XX в. по всей Восточной Европе.

История татар начала XX в. весьма красноречиво показывает суть большевистского “нациостроительства”. Остановимся только на нескольких ключевых положениях, раскрывающих подлинное лицо большевиков.

Хорошо известно, что сразу после Февраля 1917 г. татары приступили к реализации так называемой культурно-национальной автономии, которая на деле была ничем иным как способом федерализации России. Один из видных татарских политических деятелей начала XX в. – С. Максуди, в марте 1917 г. на VII съезде кадетской партии заявил: “Господа, мы, мусульмане, думаем, что русская республика должна быть децентралистической, при которой все области должны быть облечены широким правом самоопределения и самоуправления (Аплодисменты). Может ли это понятие подойти под понятие федеративной республики, – пусть об этом ведают государствоведы, но я думаю, господа, что название, под которое можно подвести нашу республику, не должно быть особенно важно. Желательная для нас республика... должна быть децентралистической”.

22 июля 1917г. в Казани была провозглашена культурно-национальная автономия “мусульман внутренней России и Сибири”. Была выбрана Коллегия по осуществлению провозглашенной автономии и началась работа по созыву Национального собрания (Миллэт межлесе). Последнее собралось в Уфе 22 ноября 1917 г. Оно узаконило “Конституцию национально-культурной автономии мусульман-татар Внутренней России и Сибири”, выбрало исполнительный орган – Национальное управление, кроме того, была выбрана, как об этом пишет участник событий Г. Исхаки, еще особая коллегия “для разработки вопросов о создании особого тюрко-татарского – Идель-Уральского – автономного штата с очень широкими правами, как этапа к самостоятельности на случай невозможности сожительства с Россией” (Исхаки Г. Идель-Урал, – Париж). Таким образом, без всяких большевиков у волго-уральских татар в 1917 – начале 1918 гг. вовсю шел процесс “национально-государственного строительства”. Он продолжался до апреля 1918 г., когда именно большевики “разгромили национальные организации, распустили национальные полки, конфисковали национальную казну и арестовали национальных вождей, не успевших своевременно скрыться” (Г. Исхаки). В итоге они похоронили идею штата Идель-Урал.

А уже затем, когда цвет нации был уничтожен или изгнан, была создана Татарская АССР – псевдоавтономия в псевдофедеративном государстве. Насколько большевики “заботились” о “территориализации этничности”, видно из того, что около 1 млн. татар, . живших в смежных с восточными районами Татарстана, частях Уфимской губернии, в 1922 г. были присоединены к Башкортостану – кстати, вопреки принятому ранее решению о проведении там референдума об отнесении этой территории к Татарстану. Судьба Мирсаита Султан-Галиева, не согласившегося с такого рода большевистскими “экспериментами”, общеизвестна. Я уже не говорю о трагедии конца 1920 – 1930-х годов, когда все мыслящие представители татарской интеллигенции были сгноины в тюрьмах и лагерях. И это называется “нациестроительством”? А что делать с целенаправленной русификацией во всех частях СССР, которая для татар началась с известного постановления 1944 г., означавшего узаконение духовного геноцида народа? Нет, г-н Тишков, если и происходило в СССР становление наций, то вопреки желанию коммунистов. Приход к власти большевиков никакого “радикального изменения в ситуацию”, – как Вы пишете, не внес: как не было “конструирования гражданской нации” в России в начале XX в., так не могло быть его и в советский период. Общая тенденция XX в. и в Российской империи, и в обновленной империи под названием СССР – это движение к обретению независимости все более крепнущих наций, стремящихся стать нациями в европейском понимании. Именно поэтому, осенью 1991 г. с такой легкостью рассыпалась, пестовавшаяся продолжительное время имперскими идеологами, “новая историческая общность” (так называемый “советский народ”).

Другой момент, по которому я бы не согласился с трактовкой, предложенной В. Тишковым, относится к его утверждению о том, что этничность необходимо понимать как “социальный конструкт и символический капитал”. Конечно, после трудов таких видных зарубежных ученых, как Бенедикт Андерсон, А. Д. Смит, Е. Дж. Хобсбаум и др., здравомыслящий исследователь вряд ли взялся бы отрицать важность в формировании нации, ее самосознания, таких элементов, как мифотворчество, оперирование символами со стороны интеллигенции и т. д. Бесспорно, что “нация” в определенном смысле “конструируется”. Но вопрос в том, насколько она может быть “скроена” по сознательному “проекту”. Не зря ли Вы, г-н Тишков, спешите отбросить мнение тех, кто “воспринимает этничность в натуралистических терминах, считая “этнос” глубоким структурным параметром, настолько коренящимся в прошлой исторической памяти, что мало что может быть сделано в сегодняшнем дне для формирования облика этничности или для уменьшения антагонистической позиции одной этнической группы в отношении других”? Думаю, что объявление этничности простым “социальным конструктом”, которым можно как угодно манипулировать – это крайность. Во-первых, историческая память, несомненно, существует. Скажем, татары помнят о завоевании Казани русскими, а русские не забыли о Золотой Орде. Американские индейцы совершенно иначе, чем “белые” американцы, относятся к Колумбу и роли “белых” в истории Америки. Конечно, в трактовке этих событий большую роль играют письменные истории, которые подвержены влиянию историков. Но есть и более глубокие структуры, имеющие большую устойчивость и идущие из старины. Так, у татар сохранилась пословица: “Если ты дружишь с русским, топор держи за поясом”. У русских, как мне помнится, существует своя пословица: “Незваный гость – хуже татарина”. Как быть с такими реальностями? Их можно не замечать, но от этого этнические предубеждения не перестают существовать.

Или вот другой пример, показывающий ограниченность возможностей “конструкторов”. Известно, что в начале XX в. татарские идеологи приложили массу усилий для того, чтобы башкир включить в общий с татарами, нациеобразовательный процесс. Кроме прочего, использовались и такие “изобретенные” идеологами этнонимы, как “тюрко-мусульмане”, “тюрко-татары”, “татаро-башкиры”. Но башкиры в основной своей части так и остались башкирами. А что получилось с “советским народом”, Вы и сами прекрасно знаете.

Не кажется ли Вам, г-н Тишков, что этничность создается и некоторыми объективными факторами? Оставим пока в стороне такие из них, как экономика, территория и социальные причины – они были сильно дискредитированы после 1917 г. идеологизированием в коммунистическом духе. Возьмем, например, религию. Несомненно, она является одним из существенных компонентов этничности. Подтверждений тому нетрудно обнаружить у татар. Так, крещеные татары (кряшены) благодаря смене конфессии стали субконфессиональной общностью с двойным самосознанием. А татары-мусульмане именно в результате сильнейшего наступления на их права при попытке их христианизации в первой половине XVIII в. стали ощущать себя “мусульманской нацией” с особым “мусульманским” самосознанием. Также обстоит дело и с культурой. Разве не ясно, что народный (фольклорный) слой культуры участвует в формировании этничности? Я не хочу сказать, что фольклор невозможно “изобрести”. Естественно, он поддается “конструированию” и тому примеров достаточно. Но в базовых чертах он не может быть произвольно изменен. Скажем, современный праздник сабантуй возник на основе “скрещивания” двух традиционных праздников татар – сабантуя и джиена. Но он же не получил названия “Масленицы” или “Вербного воскресения”, да и проводится он на грани весны и лета, т. е. в традиционное время. Есть вещи, которые в культуре не так-то легко изменить. Однако и “высокая культура”, которая создается в индустриальную эпоху усилиями интеллектуалов и становится фундаментом национальной идентичности, после ее “утряски” приобретает собственную структуру и историческое измерение, что делает крайне сложным любую попытку произвольного ее изменения. Сколько стараний было приложено для внесения в советский период нового понимания русской культуры. А результат? Несмотря на все усилия коммунистических идеологов, русская культура осталась русской культурой, ибо в ней невозможно изменить место Пушкина или Достоевского, как практически нельзя обойтись без Татищева, Карамзина, Соловьева или Бердяева. Временно можно, да. Но при введении исторической протяженности в культуру, эти фигуры обязаны в ней появиться. И они там рано или поздно появляются. Так обстоят дела в любой национальной культуре. Поэтому, несмотря на ее чувствительность к субъективному влиянию, в целом основная парадигма национальной (“высокой”) культуры остается явлением объективным. Отсюда мои сомнения относительно пределов оперирования “символами” и “мифами” при “конструктировании” этничности.

Коснемся и “формулы новой России” (по В. Тишкову) – идеи строительства в России “многокультурной– российской нации” на основе “двойной и не взаимоисключающей идентичности граждан” (через отделение “культурно-этнической” и “государственно-гражданской” идентичностей). Согласно его мнению, достижение этого искомого состояния потребует отделения этноса от государства (“деэтнизация государственности” и “разгосударствление этничности”).

Что и говорить, заманчивый проект. Особенно, если будут реализованы постулируемые г-ном Тишковым “многовариативная федеративная система с республиками как внутренними государственными образованиями, имеющими свои конституции и высокий уровень суверенитета” и с Центром, которому будет придан “культурно-плюралистический характер” (в сферах политического представительства и информационно-культурного пространства). Но что на самом деле сегодня происходит?

Под сенью двуглавого орла раздается клекот высокопоставленных государственных мужей – от вице-президента до лидеров политических партий в российском парламенте – о необходимости ликвидации республик и создании вместо них “больших” или “малых” (в зависимости от темперамента политиков) губерний. Тут двуглавый орел, которого как символ имперской России мимоходом задевает В. Тишков, не так страшен: да будет, тебе, мой читатель, известно, что двуглавый орел был символом дома Чингис-хана – это во-первых; во-вторых, две головы этого орла коронованы были в свое время татарскими коронами (одна – Казанского “царства”, другая – то ли Астраханского, то ли Сибирского ханства). Страшнее вещание государственных мужей о ликвидации республик, ибо они сегодня делают политику. Какую? Судьба Чеченской Республики для людей, способных мыслить, говорит о многом. Между прочим, так реализуется одна из идей новой Конституции РФ о “самоопределении народов в Российской Федерации” (Статья 5, п. 3).

Как же обстоят дела в этой стране относительно “культурного плюрализма”? Конституция РФ провозглашает (Статья 68, п. 3), что государство “гарантирует ее народам право на сохранение родного языка, создание условий для его изучения и развития”. Однако, в “Законе РФ об образовании” это “право” дальше школьной скамьи не идет – там сказано: “...Граждане РФ имеют право на получение общего образования на родном языке...” (Статья 6, п. 2). Итак, дорогой читатель, “плюралистическое” российское государство тебе не гарантирует получения высшего образования на родном языке.

Таким образом, граждане “инородческого” происхождения должны платить налоги для содержания государственных русскоязычных высших учебных заведений – это во-первых; во-вторых, они вынуждены в них учиться, так как других государственных учебных заведении после окончания школы для них законом просто не предусмотрено. Вся эта “плюралистическая” система еще подпирается провозглашением в Российской Федерации (!) государственным языком “на всей ее территории”, т. е. общегосударственным, русского языка (Конституция РФ, статья 68, п. 1). Не из-за языковой ли дискриминации татары, составляющие 4,6% населения Российской Федерации (1989 г.), были представлены – в составе студентов 3,3% (1989-90 гг.), научных работников–1,6% (1987 г.) (соответствующие цифры по русским выглядели так: 81,5% в общем составе населения России, 80% – среди студентов (1989-90 гг.) и 84,3% – среди научных работников (1987 г.)). После этих цифр как-то трудно воспринять оценку В. Тишковым концепции национальной школы как “примитивной”. Кто же отрицает, что “многокультурное образование” – дело “более прогрессивное”! Но лишь после того, как сформируется отлаженная система национального образования, охватывающая все уровни. Ох как нам еще далеко до этого... Я понимаю желание г-на Тишкова побыстрее сделать из России Европу. Сомнительно, однако, что это получится – по крайней мере, приведенное выше никак не согласуется с этим стремлением.

А о “плюрализме” в сфере политического представительства весьма красноречиво говорят такие цифры: в Совете Федерации татар 2 (1,1 % от общего числа), русских–133 (75,6%); в Государственной Думе татар – 4 (0,9% от общего числа депутатов), русских – 360 (80,4%). Про исполнительную власть и говорить нечего– не думаю, что там ситуация намного лучше.

Достаточно очевидно, что за стремлением всех без исключения “инородцев”, живущих на просторах оставшейся после распада СССР части России, стать государственно-организованными народами-нациями, следует видеть не только волю одних “националистов”. Есть общественные императивы, гораздо более сильные, чем их желания. Когда такой крупный теоретик по национальным вопросам, как Э. Геллнер, показывает, что современная – “высокая” культура не может воспроизводиться без участия государства, он говорит именно о таком императиве. Думаю, далеко не случайно, что в ряде многонациональных стран применяются термины, отражающие существование не одной, а нескольких наций ( это видно и из примеров самого В. Тишкова, который в Испании перечисляет “нацию басков”, “каталонскую нацию” и т. д.). Эти народы хотят быть нациями и они, шаг за шагом, становятся ими.

Татары, еще до 1917 г. обладавшие собственной уникальной “высокой культурой”, существенно отличавшейся от русской и сложившейся на ее основе, советской (российской) “высокой культуры”, никогда не согласятся на второстепенную роль в Евразийском пространстве. Конфронтация двух “высоких культур” – русской и татарской – тут неизбежна. Исход их мирного соревнования и взаимодействия не так очевиден, как полагают некоторые. Во всяком случае, к началу XX в. татары вполне успешно строили свой вариант культуры индустриального общества. Когда современные великорусские идеологи спешат захлопнуть Татарстан в искривленной геополитической ловушке узко понимаемой евразийской идеи, они сознательно обходят несколько фундаментальных факторов, которые “выводят” татар и Татарстан за пределы арифметически понимаемой русско-православной Евразии,

1. Исламский фактор. По мере усиления христианско-православного начала в России, татары все больше будут ощущать себя “северным форпостом” мусульманского мира. И для такой идентификации у татар исторических и других оснований более чем достаточно (начиная с того, что' предки татар мусульманами стали практически тогда же, когда предки русских приняли христианство православного толка и кончая тем, что отношение к исламу в последние 400 лет истории в Российской империи было всегда враждебным);

2. Тюркский фактор. Идет процесс возрождения самостоятельной тюркской цивилизации (при лидерстве Турции). Это не может не усилить для татар привлекательность приобщения к ценностям данной цивилизации, частью которой они себя, несомненно, ощущают (тюркская идентичность). Да и модель экономической и социальной модернизации Турции весьма привлекательна для Татарстана.

3. Культурный фактор. Российская культура, остающаяся прямой наследницей советской культуры, крайне плохо приспособлена к потребностям модернизации (в этом плане она фактически бессодержательна). Это обстоятельство усиливает стремление татарстанского сообщества к прямому контакту с носителями прежде всего европейской культуры и цивилизации (европейские страны, США и др.). Опыт удачной “европеизации” Турции без утери своей национальной идентичности показывает, что Татарстан может следовать турецкому опыту.

В итоге, геополитические приоритеты Татарстана никак не могут выстраиваться в узких рамках русско-православной Евразии. Татарстан нуждается в выходе в мировое сообщество через западную (демократическую) цивилизацию, но при сохранении особого акцента на общетюркские и мусульманские начала своей культуры и идентичности.

России придется принять этот вызов. В зависимости от того, каков будет ее ответ, возможно возникновение “Российского евразийского сообщества” с подлинно федеративным устройством и процветающим Волго-Уральским штатом или образованием полуунитарного русско-православного “Евразийского Союза”, включающего в свой состав уравненную с российскими регионами и потерявшую свое национальное “лицо”, Татарскую “автономию”. В первом случае России гарантировано процветание, а при реализации второго варианта ей придется удовлетвориться имперским величием, навсегда закрывающим путь в цивилизованное, демократическое сообщество.

И последнее, совсем маленькое замечание. В. Тишков приводит данные (за 1993 г.), которые, по его мнению, показывают развитие в России “множественной идентичности”. Однако, когда в Татарстане более 37% респондентов отнесли себя исключительно к “татарстанцам” и “больше к татарстанцам, чем к россиянам”, это может свидетельствовать и о начавшемся развитии “татарстанской” идентичности. Если учесть, что суверенный Татарстан – совсем молодое государство, а Россия за своей спиной имеет столетия самостоятельного существования, достигнутый гражданами уровень национального самосознания следует признать весьма неплохим показателем. К тому же, опрос, проведенный весной–летом 1994 г. Л. М. Дробижевой, показал, что среди городских татар в большей мере себя татарстанцами считают 59% опрошенных, а среди сельчан – 85,7% (аналогичные показатели по русским– 19% и 29,7%). Так что, г-н Тишков, если и очень Вам хочется поскорее увидеть то, что Вы желаете, не будем спешить с выводами –дождемся неоспоримых фактов.

Критика новой евразийской идеологии в современном Татарстане
Ранняя версия этой статьи была опубликована: Звезда Поволжья, 29.06-5.07.2000. Последний вариант опубликован в книге “Евразийство: проблемы осмысления. По итогам международной научной конференции 14-15 сентября 2000 г. – Уфа, 2002. с. 24-29.

Евразийство второго “издания”, т.е. неоевразийство, сформировавшееся в 90-х годах XX в. в России, пока не стало идеологией конкретных политических организаций. Но перед лицом очевидного поражения в России либерального проекта переустройства общества это идеологическое течение, несомненно консервативного толка, приобретает особое значение, о чем достаточно красноречиво свидетельствуют высказывания некоторых западных аналитиков. Вот одно из них, принадлежащее сотруднику Национального института восточных языков и цивилизаций (Париж) Марлен Ларюэль: “Евразийская идеология... хочет узаконить Российскую империю, ее континентальное и азиатское измерение, дать России стойкую идентичность перед лицом Европы, предсказать ей славное будущее, выработать квазитоталитарную политическую идеологию и чисто “национальную” научную практику”.

Данное течение неоднородно: внутри собственно русского евразийства имеется несколько направлений; кроме того, в рамках неоевразийства самостоятельные позиции занимают российские тюрко-мусульмане, главным образом в лице татар, а также “внешние” тюрко-мусульмане, например, казахи и киргизы. Но, несмотря на свою кажущуюся неоднородность, оно обладает определенным концептуальным единством, базируясь на некоторых общих идейных предпосылках – неприятии так или иначе европейского пути и предпочтении замкнутого, в данном случае евразийского, цивилизационного пространства; рассматривании последнего как некоего симбиоза русско-православной и тюрко-исламской составных; отстаивании идеи приоритетности коллективного начала над индивидуальным; выделении имперской или квазиимперской формы государственности как единственно приемлемой для Евразии.

Несмотря на то, что идеологи тюрко-мусульманских наций, проживающих в России, пытаются использовать некоторые моменты этой идеологической конструкции для отстаивания идентичности собственных этносов, в целом ее русско-православный вариант в тюркских республиках, в первую очередь, в Татарстане, подвергся критике. Принимая во внимание, что татарское “измерение” евразийского проекта российских идеологов имеет важное значение для будущего России – недаром один из действующих российских политиков – пензенский губернатор В.Бочкарев, отметил, что в конце XX в. в стране остались только две крупные этнические проблемы: чеченская и “мусульманская”, или, главным образом, татарская, – сосредоточимся на возражениях татарских идеологов, высказанных относительно формирующейся евразийской идеологии. Таких возражений, по большому счету, насчитывается четыре.

Первое. Отрицается само существование единой российской (евразийской) цивилизации как славянско-православного и тюрко-исламского симбиоза. Они утверждают, что реально существуют два совершенно самостоятельных цивилизационных поля – православное (русско-православное) и тюрко-мусульманское, а то, что выдается за евразийскую (российскую) цивилизацию, на самом деле есть всего лишь государство, государственно-организованная территория; именно оно “удерживает” тут “народы вместе” (Р.С.Хакимов). Татары, как заявляют татарстанские идеологи, отождествляют себя прежде всего с мусульманской (тюрко-мусульманской) цивилизацией.

В общий поток размышлений вплетается и другой компонент, относящийся к определению места татар между Европой и Азией (Востоком): признается, что они ближе к Европе, тем более, что “сама жизнь ежедневно толкает татарстанское общество в объятия Европы” (Р.С.Хакимов). В связи с данным пунктом следует отметить два момента. С одной стороны, европейская ориентация татар должна быть признана органической, так как исследования последних лет выявили, что процесс их нациеобразования протекал в рамках европейской (точнее, восточно-европейской) модели. Поэтому приобщенность к “европейскому” находится в базисе татарской идентичности. Наиболее ярким показателем этого является джадидистский ислам, далеко не случайно получивший в последние годы в устах некоторых политиков из Татарстана определение “евроислам”. С другой стороны, они же заявляют, что татары “смотрят на Запад” потому, что русская культура оказалась неспособной к трансформации и освоению современных реалий, связанных с переходом к рыночным отношениям. Отсюда вывод: раз вы не можете или не хотите преобразоваться, мы обойдемся без вас... Данная проблема имеет еще одну сторону – конфессиональные различия между русскими и основной массой татар. При этом явно принимается во внимание и особый характер православия. Татарские идеологи считают его едва ли не важнейшим элементом идентичности русских. Они отмечают, что Россия ведет себя как православное государство, а православие рассматривается как государственная религия. Примерами такого рода поведения полна современная российская действительность – от присутствия православных священников в воинских частях, освящения ими военных кораблей до занятия Патриархом Алексием, согласно Указу Президента России, поста в одном из высших совещательных органов при государстве. Понятно, что татары и вообще мусульмане из данного “цивилизационного поля” при такой ситуации попросту выталкиваются. Случайно ли, что тюркские идеологи начинают трактовать ислам как часть антиколониальной идеологии? Видимо, нет.

Отсюда и заключение татарской интеллектуальной элиты (или ее части): говорить о евразийской цивилизации как симбиозе культур и конфессий не представляется возможным.

Второе. Пунктом существенных разногласий является отношение татарских идеологов к конструированию замкнутой, самодостаточной Евразии. Один из них в образной форме выразился так: “...Мы не можем позволить захлопнуть себя в мышеловке русско-православной Евразии”. Аргументация в данном случае была следующей: 1) отсталость русской культуры по сравнению с европейской; 2) недопустимость изоляции татар как от собственно мусульманской культуры, так и от формирующейся тюрко-мусульманской цивилизации. В последнем случае прямо подчеркивалось, что без контактов с этими мирами татары не смогут сохранить свою идентичность, поэтому изоляция абсолютно неприемлема. Именно по данному пункту в построениях тюркских идеологов подчеркивается особая роль Турции – некоего центра складывающейся тюркской цивилизации. Она в условиях неравности демографических весов в России русских и тюрко-мусульман рассматривается даже как гарант обеспечения национальных прав тюркоязычных народов в рамках Евразии. “Россия, – заявляют конструкторы тюрко-мусульманского проекта Евразии, – не имеет морального права мешать нам сотрудничать с исламом и тюркским миром, ибо сама она упорно интегрируется с православными странами”.

Третье. Предметом отдельного спора является вопрос о соотношении коллективного и индивидуального в общественной жизни. Своим оппонентам татарские евразийцы указывают, что принципы “соборности”, “общинности”, характерные для православия, для татар а принципе не подходят. Почему? Да потому, что в реформированном (татарском, джадидистском) исламе личностное начало, свободомыслие в трактовке проблем ислама (открытость “врат иджтихада”) выдвигаются на передний план. А это есть европейское понимание свободы. Кроме того, мусульманин не может быть рабом коллектива, ибо он изначально является рабом только Аллаха. У данной проблемы имеется и политический аспект. Россия уже должна была понять, к чему приводит бездумное следование подобным трактовкам ислама, возникшим на другой почве. Поэтому для российских мусульман должна существовать полная возможность развивать принцип приоритетности личностного начала.

Четвертое. Проблема имперской формы государства в Евразии (России) для татарских идеологов оказалась сложной: одни ее допускают, в т.ч. и из-за некоторых положительных моментов опыта развития в рамках Российской империи до 1917 г., другие – отрицают. В первом случае, однако, высказывается опасение, что православие будет “сливаться” с государством, а ислам окажется “на обочине”. Отсюда стремление к выдвижению на передний план принципа равноправия в государстве для православных и мусульман. Лишь при гарантии такого равноправия имперская государственность признается возможной. И это несмотря на мнение отдельных идеологов, что татарам глубинно присущи некоторые черты имперской нации.

Как видно из изложенного, сегодня базовые разногласия между идеологическими течениями русско-православного и тюрко-татарского евразизма сохраняются. Возникает вопрос: возможно ли вообще сблизить их настолько, чтобы образовался один идеологический поток? Пожалуй, такое сближение возможно, но при одном условии – при гарантиях равноправия в России-Евразии тюрко-мусульман с русскими (православными). Недаром непредвзятые исследователи подчеркивают, что тюрко-татарские идеологи в своих евразийских построениях фактически приглашают преобладающее русско-православное сообщество России “заявить о себе хотя бы частично как о тюркском и мусульманском государстве”. Этот призыв необходимо услышать.

События последнего времени, связанные прежде всего с арабо-израильским противостоянием, усилили у российских мусульман стремление консолидировать свои ряды и добиться осознания политическими кругами России роли и места мусульманства в современной политической жизни страны. Как первые шаги в направлении укрепления позиций мусульманских организаций России и в целом – мусульманской уммы надо отметить договор о сотрудничестве между ОПОД “Рефах” (“Благоденствие”) и ОПОД “Всероссийский исламский конгресс”, специальные заявления “Рефаха” по поводу событий в Иерусалиме и в Палестине, а также в связи с осуждением исламофобии на государственном телевидении. Несомненно, в ближайшее время активизация политических организаций российских мусульман продолжится.

Думается, что к принципу равенства тюрко-мусульманское общество подойдет не с какими-то особыми “евразийскими” мерками, а вполне в духе европейских стандартов по обеспечению прав национальных меньшинств. Весь вопрос в том, сможет ли русско-православное общество воспринять такой – очень “европеизированный” – вариант проекта Евразии. Пока движения в этом направлении практически не наблюдается, более того – идет откат к худшему. Но есть и обнадеживающие моменты – открытость некоторых идеологов русско-православного евразийства к восприятию тюрко-мусульманских идей обустройства Евразии. В этом же русле надо трактовать и работу проходившего 13-14 ноября 2000 г. в Москве в Свято-Даниловом монастыре международного миротворческого форума традиционных религий России и СНГ. Выступавший на форуме патриарх Алексий П с тревогой отметил, что в России, где никогда не было религиозных войн, наблюдается крайне отрицательная тенденция: “Сейчас на пространстве бывшего СССР различные разрушительные силы пытаются столкнуть людей разных национальностей и исповеданий”.

Но в целом дело создания общей идеологии российского евразизма сводится больше к модернизации самого русско-православного проекта. Надо полагать, что государство осознает эту фундаментальную истину своевременно.

Евразийские тезисы.
Размышления об основных принципах построения евразийской России
Звезда Поволжья, 28.06-4.07 2001.

О евразийстве в России в последнее время говорят много, вокруг этого идейного течения, уже определенного некоторыми западными аналитиками как консервативное направление мысли, в стране не утихают дискуссии. Несмотря на попытки отдельных политических групп взять евразийство в качестве идеологической платформы, оно еще не стало идеологией сколько-нибудь влиятельных организаций политического толка.

Мне представляется, что попытка А. Дугина, известного идеолога евразийства, воспользоваться этой идеологией для создания Общероссийского политического общественного движения “Евразия”, также не увенчалась успехом. Главным индикатором этого является то, что за дугинцами пошла только часть мусульман, возглавляемая Т. Таджутдином. И это обстоятельство заставляет задуматься о причинах провала политического проекта г-на Дугина. Их две. С одной стороны, идеологам этого движения не удалось преодолеть свою русско-православную ориентацию, скрытое желание опираться на русскую ментальность с преобладанием соборного коллективизма и вообще видеть в русских ведущую силу всей будущей российской евразийской конструкции. В ответ этим устремлениям к дугинцам примкнули только те мусульмане, которые привыкли находиться под русским зонтиком и чувствовать себя второсортными в отношении православных. По своей идейной направленности, несмотря на всю их риторику, Т. Таджутдин и его сторонники есть не что иное, как российские мусульмане-традиционалисты. Именно традиционализм и сближает их с дугинцами. Теперь понятно, почему один из казанских философов счел возможным евразийство дугинского толка квалифицировать как “поток вторичных идей”. Лучше не скажешь.

В основе евразийской конструкции находится русско-тюркский союз (кавказцы в этом плане не могут играть такую же роль, как тюрки). Дело в том, что при создании евразийской России приходится учитывать не только внутренних (российских) тюрок – хотя они и составляют немалую силу, – но и бывших наших соотечественников из Средней Азии. Кроме того, это и союз между православием и исламом. Последний аспект очень важен, имея в виду возможность православного “крена” в будущем евразийском союзе, о чем убедительно свидетельствует политическая линия, взятая дугинцами.

Вообще, желаемый проект построения совместного цветущего сообщества пока что больше выводится из исторического прошлого, особенно из мифов об этом прошлом. Такие мифы возводятся к XIII веку или даже к ещё более раннему времени. Хотя в указанных мифах содержится положительный потенциал, они, к сожалению, подрываются сегодняшними реалиями. Среди наиболее ярких примеров такого рода – намерение праздновать годовщину Куликовской битвы как даты, отмечающей славу русского оружия. Между тем те, кто выдвигает такую идею, как-то забывают замечание крупного русского историка В. Ключевского, относительно Куликовской битвы заметившего, что из-за незначительности данного события он не считает возможным уделить ему внимание. Симптоматично, что созданное А. Дугиным движение по поводу происходящего вокруг празднования 1380 г. молчит. Что же, это молчание очень красноречиво...

На самом деле реальные проблемы, стоящие перед сторонниками евразийской будущности России, очень сложны. Не следует забывать о том, что, несмотря на историческую протяженность российской цивилизации, российского социально-политического организма, та Россия, которую предстоит построить, является не повторением прошлого, а совершенно новым проектом. Перед лицом внешних вызовов, самым фундаментальным среди которых надо признать глобализацию, сопровождаемую распространением “мировых стандартов”, российскому обществу еще только предстоит найти собственное “я”. Если не удастся его найти, то и открытость внешнему миру не даст желаемых обществом социальных и иных благ. В целом, в первую очередь, необходимо ориентироваться на благополучие граждан страны, а не на имперское величие. Внешняя политика России – Евразии также должна быть подчинена внутренней цели стать цивилизованным государством. Именно тогда, несмотря на все сегодняшние трудности, наша страна сможет занять достойное место в мире.

Для будущности евразийской России ключевой является проблема ее внутреннего обустройства. Федерализм сейчас находится в очень большой опасности. Введение деления на округа и ряд других мер поставили национальные элиты перед сложной дилеммой – быть или не быть. В условиях, когда в России внятная национальная политика отсутствует, такая ситуация, как сейчас, может создать новые угрозы безопасности страны и нашего общества. Для здравомыслящих людей вполне ясно, что мы обречены быть федеративным государством. Если не будет федерализма как сознательной политики, будущее страны окажется под большим вопросом. Да и вообще, мы должны стремиться к тому, чтобы российское евразийское сообщество начавшегося нового тысячелетия формировалось на основе этнической и религиозной терпимости. Имея в виду, что между русско-православным и тюрко-исламским течениями евразизма противоречия еще отнюдь не преодолены, в целях их сближения считаю необходимым особый акцент делать на гарантиях равноправия двух общин (православной и мусульманской). Тюркские идеологи в своих евразийских построениях фактически призывают преобладающее русско-православное большинство хотя бы частично признать Россию тюркским и мусульманским государством. Именно такой призыв содержался в празднованиях 1400-летия начала распространения ислама и юбилея тюркской государственности в России. Показательно, однако, что широкие массы русского общества эти даты “не заметили”. Вкупе с желанием праздновать дату Куликовской битвы это наталкивает на определенные выводы.

Думается, что мусульманская часть российского общества к принципу равноправия будет подходить не с какими-то выдуманными “евразийскими” мерками (подобное проглядывает у г-на Дугина), а в духе европейских стандартов по обеспечению прав национальных меньшинств.

Несмотря на сохранение у этнического большинства страны недопонимания устремленности мусульманской части своих сограждан к равноправию, обнадеживающие тенденции все же имеются. Они связаны главным образом с открытостью русского общества, особенно идеологов русского евразийства, к восприятию идей другой половины о будущем обустройстве Российского Евразийского Государства как государства, являющегося исторически и перспективно в равной мере сообществом русско-православным и тюрко-мусульманским.

Как говорят на Востоке, дорогу осилит идущий. Если мы пойдем в направлении реализации основных принципов будущего евразийского сообщества, оно обязательно будет построено.

Свет одинокой звезды: размышление о судьбе татар
Звезда Поволжья 28.03-3.04, 4-10.04 2002.

“Мы не можем определить, что наше будущее будет означать для наших потомков. ...Нам трудно представить, что в будущем будет считаться важным, а что нет. У нас нет оснований для действий”.

К. Коукер. “Сумерки Запада”.

Желание заглянуть в будущее не покидает людей. Но прогнозы грядущего, особенно после осенних событии прошлого года, превратились в неблагодарное дело. Футурология – самая наукообразная форма человеческого стремления заглянуть за завесу времени – чем-то напоминает вращение калейдоскопа: из-за случайных факторов невозможно предугадать, какой узор в конце концов сложится. Учитывая это обстоятельство, я выбрал более легкий жанр, близкий к новогодним размышлениям о будущем, в данном случае – татар. Несмотря на то, что такой подход несколько напоминает известный способ разглядеть предстоящее через магический кристалл, он имеет и преимущества, позволяя взглянуть на предмет с некоторой перспективы. Тем более что К. Коукер, такой крупный авторитет по части футурпрогнозов, как-то весьма проницательно заметил: “Мы обречены жить в тени прошлого, которое не мы создавали, и в ожидании будущего, которое никогда не испытаем непосредственно”. Так что, несмотря на всю серьезность момента – татары сейчас то ли готовятся совершить общенациональное харакири, то ли пытаются преобразоваться в какое-то новое состояние – к сказанному мною надо относиться с долей скепсиса. Что, заметьте, не относится к сути обсуждаемых ниже вопросов.

Есть ли вообще какой-либо смысл в такого рода размышлениях? На мой взгляд, только один – сначало, как известно, было Слово (хотя материалисты имеют иное мнение). Следовательно, если сказанное отзовется в сердцах тех, кто способен уловить свет одинокой звезды, цель окажется достигнутой. Особенно, когда хочется верить, что Будущее хотя бы чуточку сегодня еще можно подправить. Даже понимая, что мы предполагаем, а Аллах располагает.

1. О пользе шевеления мозгами, или Послание московским умникам

“О, не верьте этому Невскому проспекту! ...Все обман, все мечта, все не то, чем кажется”.

Н. Гоголь

После путинских новшеств довольно длительное время некоторое число людей, близких к приволжскому окружному начальству, занималось, разумеется, не бесплатно, созданием некоего теоретического каркаса будущей национальной политики в России. Активное участие в этом принимал и ставший недавно федеральным министром г-н В. Зорин. Не обошлось и без участия сотрудников и начальства Института этнологии и антропологии РАН. Похоже, результат достигнут. Иначе зачем бы В. Зорина ставить во главе национальной политики?

По имеющимся данным, суть проекта заключается в том, чтобы в дальнейшем решение национальных проблем основывать не на этническом, а на конфессиональном факторе. Действительно, наши московские конструктивисты полагают, что национальные республики есть не что иное, как продукт коммуно-болыпевистского эксперимента. Поэтому и сосредоточение усилий федерального Центра вокруг республиканских дел они считают неправильным. Они вообще полагают, что республики надо заменить национально-культурными автономиями. Не сразу, конечно, а шаг за шагом. Сначала речь пойдет о тех, кто не дотягивает в своей родной республике до 50%. А если дотягивает, то можно придумать оригинальный ход, например, выделив из состава титульной нации несколько новообразований...

Короче, речь идет о возвращении к дореволюционной модели национальной политики. Смею заверить, попытка может иметь некоторый успех. И республики сильно “зависнут”, особенно если диаспоры большие, а желание Центра манипулировать ими – последовательно, т.е. подкреплено финансами и организационно. Но, как говаривал знакомый моего знакомого, кстати, известный московский философ, если тебе в голову пришла оригинальная философская идея, загляни в труды древних греков. Ежели там ничего похожего нет, можешь эту идею забыть, она точно ничего не стоит. Вывод: ничто не ново под луной. Включая и изобретение наших московских брейн-штурмовиков относительно национальных дел в России.

Действительно, в дореволюционный период в этой стране внутренняя политика в национальной сфере строилась на конфессиональной основе, не в последнюю очередь потому, что национально-территориальных образований в современном смысле тогда не было. Имелись, конечно, всякие там “царства” и “княжества”, а также прочие “ханства” и “эмираты”, но ими с высоты сегодняшних московских полетов можно и пренебречь... Национально-культурные автономии тогда тоже отсутствовали. Зато конфессиональные сообщества (“уммы”, если применить мусульманский термин) во многом выполняли ту же самую функцию. Скажем, тюрко-мусульмане “внутренней России” (татаро-башкиры) всю культуру и образование содержали сами. При этом, конечно, у них возникал вопрос о том, куда уходят уплачиваемые ими налоги. И они в начале XX в. вполне осознавали, что система, когда налоги полностью обслуживают интересы только метрополии и господствующей культуры, имеет колониальный характер. Ну на этом пока не будем заострять внимание. Лучше обратимся к последствиям такой, с позволения сказать, государственной политики.

Она, как известно любому школьнику, оказалась катастрофической и в 1917 г. Российская империя попросту развалилась. Большевикам удалось собрать страну, но далеко не полностью, только через наделение всех крупных народов собственной государственностью. Тут хочу особо подчеркнуть: они “одарили”, разумеется, не бескорыстно уже существовавшие до них этнонации всего лишь политической формой. Считать, что коммунисты создали эти нации через формирование советских республик, было бы, мягко говоря, не совсем разумно.

Нынешние сторонники “роспуска” политических наций хотят вернуть ситуацию на исходную позицию. Конечно, это пока всего лишь прожект. Однако в связи с высокой вероятностью скорого начала в той или иной форме его реализации, хотелось бы обсудить кое-какие аспекты новой национальной политики, не учтенные нашими московскими конструктивистами.

В российском тюрко-мусульманском сообществе рубежа XIX – XX вв. прослеживается один весьма показательный вектор политического развития, не только плохо изученный историками, но и практически не осмысленный ими. Я имею в виду проект создания в России большой тюрко-мусульманской нации с единым литературным языком. Этот политический проект постоянно поносился как в Российской, так и в Советской империях под маркировкой “пантюркизма” и “панисламизма”, не получив адекватной оценки. Между тем мир знает аналогичный реализованный проект: арабы, несмотря на сильные диалектные различия, во многих случаях не позволяющие понимать друг друга, смогли сохранить языковое единство на уровне общеарабского литературного языка. Понятие “арабская нация” также существует, и мы, несмотря на сохраняющуюся разобщенность арабов, довольно часто видим проявление у них такого единства. В не столь отдаленном будущем, когда произойдет смена поколений и на политическую арену выйдут образованные, воспитанные в духе арабского национализма молодые поколения, это единство может приобрести качественно иной характер...

В исторических работах общим моментом является утверждение, что основоположник идеи тюрко-татарской нации (тюрко-татарского единства) И. Гаспринский (1851 – 1914) потерпел поражение в начале XX в., когда российские тюрки отказались от формирования общего литературного языка в пользу отдельных (национальных) литературных языков. В таком заключении доля правды есть, но оно отнюдь не исчерпывает содержания этого сложнейшего процесса. Во-первых, более или менее свободное развитие российских тюрок продолжалось совсем недолго – к середине 1920-х годов уже закрепился советский тоталитаризм. Поэтому даже национальные литературные языки во многих случаях окончательно оформились при Советах, когда даже алфавиты для них кроились под бдительным контролем коммуно-большевистских идеологов. Не зря вполне понятные разговорные диалекты и языки тюрок в конечном счете на литературном уровне оказались малопонятными даже этнически близкородственным общностям. Во-вторых, динамика самого тюрко-мусульманского сообщества России в начале XX в. была отнюдь не такой простой, как это зачастую трактуется. Скажем, когда после Февральской революции 1917 г. на I Всероссийском мусульманском съезде (Москва, май 1917 г.) была принята концепция “двойной автономии” (территориальной с элементами национально-культурной автономии), она предполагала не только создание местных (региональных, национальных) структур управления и власти, но и общего для всех тюрко-мусульман центрального органа. Последний должен был обеспечивать единство действий российских тюрко-мусульман, вести их духовно-культурные дела (религия, образование и т.д.), в пределах своей компетенции выполняя функцию своеобразного “мусульманского” парламента (предполагалось даже издание законов по определенным направлениям). Такой орган в зачаточном виде был создан – это Всероссийский мусульманский совет (шура) во главе с исполкомом (председатель – осетин А. Цаликов), который, однако, в условиях революционной неразберихи, потери контактов с регионами не смог приступить к полноценной деятельности (в основном до его роспуска в мае 1918 г. большевиками финансово его поддерживали только татары). Тем не менее он определенное время выполнял функцию общего центрального органа для тюрко-мусульман. Об этом свидетельствует следующий пример. После того как на II Всероссийском общемусульманском съезде (Казань, июль 1917 г.), на котором большинство составляли татары, было принято решение о национально-культурной автономии для “мусульман внутренней России и Сибири”, специальное “Обращение” по этому поводу (оно содержало юридический механизм реализации отмеченного выше решения) в адрес Временного правительства было отправлено за подписью председателя исполкома Всероссийского мусульманского совета А. Цаликова.

Приход большевиков к власти изменил ситуацию, но не во всем. Об этом говорит вынужденное формирование ими целой череды “перетекавших” друг в друга “мусульманских” структур (январь 1918 г. – Центральный мусульманский социалистический комиссариат; март 1918 г. – Центральный мусульманский социалистический комитет; июнь 1918 г. – Российская мусульманская коммунистическая партия; ноябрь 1919 г. – Центральное бюро мусульманских коммунистических организаций). Созывались и игравшие существенную политическую роль “Всероссийские съезды коммунистических организаций народов Востока” (1-й – в ноябре 1918 г., 2-й – в ноябре 1919 г.). Не говорит ли все это о том, что “тело” тюрко-мусульманской нации, несмотря на все трансформации, было тогда живо? А стремление М. Султан-Галиева, этой звезды первой величины в ряду национальных коммунистов, создать Туранскую республику (вначале – в рамках СССР) и Туранскую рабоче-крестьянскую социалистическую партию как правящую? Разве это не факты из этого же ряда?

Могут сказать: зачем ворошить прошлое, когда сегодняшние реалии, связанные с тем, что большинство крупных тюркских наций, входивших в СССР, независимы, сильно отличаются от начала XX в.? Что же, отчасти такое возражение правомерно. Но полагать на этой основе, что устарела сама идея тюрко-мусульманского единства, было бы преждевременно. Особенно в ситуации, когда тюрко-мусульмане, населяющие Россию, внезапно оказались перед ситуацией возврата к модели без государственного функционирования. В новых условиях политикам и интеллектуалам тюрко-мусульманского сообщества страны не помешало бы пристальнее вглядеться в собственное прошлое – там до сих пор незримо присутствует тень тюрко-мусульманской нации. О, это создание непростое!

Ну и что из того, что она пока является не более чем нереализованным проектом? Постсоветские московские идеологи оперируют такими же потенциальными сущностями, поэтому у них особенных преимуществ нет. В то же время, если мы будем действовать осмысленно, наша сила возрастет многократно. Скажем, когда недавно президент Ингушской Республики Р. Аушев на телевидении отстаивал право мусульман на самобытность (включая и многоженство), именно он, а не возражавшие ему эмансипированные дамы, далекие от понимания тонкостей мусульманского образа жизни, был весьма и весьма убедительным. Я могу привести еще один пример, свидетелем которого был сам на IV конгрессе этнографов и антропологов России в конце прошлого года (г. Нальчик). Когда на нашей секции началась дискуссия о коллективных и индивидуальных правах с точки зрения обеспечения этнических интересов, один из московских политизированных исследователей в качестве примера приоритетности индивидуальных прав привел себя: мол, он весь перемешан (немец, поляк, еврей и русский – все среди предков) и для него важнее, чтобы были гарантированы его индивидуальные права, естественно, в рамках русской культуры! Тут участник дискуссии, философ, тоже, кстати, ингуш, спокойно заметил: “Это ваша проблема. А я знаю 17 поколений своих предков, и все они были вайнахами (т.е. ингушами – Д.И.) и жили на своей земле – там, где живу я. Тут мы хотим развивать собственную культуру, вообще свою судьбу будем решать сами”. Услышав такое, интер-москвич разинул рот и больше ничего не смог сказать.

Те, кто пытается возродить старую империю на новый лад, кажется, не отдают себе отчета в возможных последствиях своих шагов – ломать, как они хотят, тюрко-мусульманское сообщество страны через колено, не получится. Не только потому, что уже сейчас в России каждый десятый – из этого сообщества, а через 50 лет доля мусульман, по данным демографов, может достичь 40% от общей численности населения. Дело еще и в том, что в лице мусульманской уммы России мы имеем дело с достаточно динамичной, жизнеспособной и склонной к реформации общностью. Северные мусульмане, повидавшие за свою долгую историю всякое, привыкли во всем полагаться на себя, они умеют действовать и добиваться своего. Если центральные элиты по отношению к этой части российского общества поведут неразумную политику, катастрофических последствий для России долго ждать не придется. Поэтому московским политтехнологам я бы посоветовал серьезно поразмышлять об этой, не побоюсь сказать, судьбоносной для страны проблеме.

2. Татарский случай: опыт нового диагноза

“Аллаху принадлежат и восток, и запад, Он ведет, кого хочет, к прямому пути”.

Коран, Сура 2. Аят 136.

Несколько лет тому назад еще не успевший обуржуазиться писатель и бард 3. Хаким предпринял очередную попытку диагностирования состояния татарского общества. Вывод был неутешительный: хроническая несвобода, если сказать более доступным языком – укоренившаяся привычка жить в рабстве. Не отрицая этого диагноза – хотя он скорее применим ко всему российскому сообществу, – я бы хотел подойти к предмету с другой стороны, а именно, с точки зрения выявления специфики развития татар как мусульманской уммы (крещеные татары в данном случае выпадают, о них нужен особый разговор). Мне кажется, что многие наши сегодняшние реалии могут быть объяснены именно с этих позиций.

Один из крупных знатоков мусульманских народов России – А. Бениген – в своей книге “Мусульмане СССР” о татарах писал, что им за менее чем полстолетия удалось превратиться из “квазисредневекового исламского общества в современное, динамичное и жизнеспособное сообщество, которое смогло пережить как сталинский террор, так и попытки советской ассимиляции”. Общий вектор движения татарского общества тут обрисован правильно, хотя насчет времени, ушедшего на преобразования, можно было бы и поспорить. На самом деле модернизационные процессы у татар – вначале в духовно-идеологической сфере – начались уже с 1760-х годов. Правда, более широкие преобразования у них действительно происходили со второй половины XIX в., когда они были характерны и для других народов Восточной Европы (в Австро-Венгерской империи), на Ближнем Востоке (в Оттоманской империи). Но из мусульманских народов татары раньше других перешли к фазе национализма современного типа, что в немалой степени объясняется существованием в Российской империи конфессиональных различий между метрополией (православный центр) и колонизированными татарами (в основе – мусульмане). Не вдаваясь в детали, скажу, что достаточно выраженный протонационализм, основанный на межконфессиональном противостоянии, у татар обнаруживается уже в XVIII в.

Национализм во многих случаях выступает как идеологическое знамя в антиколониальной борьбе. Но идеология национализма формируется лишь после того, как происходит революция в умах, которая вначале охватывает религиозную сферу (применительно к христианским народам Запада это явление получило определение “реформации”). Так же было и у мусульманских народов, в т.ч. у татар. Однако исламская “реформация” имеет принципиальные отличия от христианской (детальнее об этом смотри в статье: “Антиджадидизм в Татарстане: новейшие тенденции”). Но татарам не удалось пройти полный путь капиталистической модернизации, на смену ей быстро пришла советская модернизация. Она наложила на них глубокий отпечаток: сегодня они от начала до конца являются “совковой” нацией. Нами правит элита, являющаяся прямым наследником старой коммуно-болыпевистской номенклатуры, в силу прежних условий жизни воспитанной в отрыве от своих этнокультурных корней, особенно национальной высокой культуры, и не осознающей (если судить не по речам, а по делам) исторического измерения нынешней своей политической деятельности. Татарская бизнес-элита – такая же, если не хуже. На днях, например, один из новых татар, разбогатевший на торговле нефтью (нашей нефтью, заметьте), купив час телевизионного времени, вещал о своих политических прожектах, заявив, что они могут быть реализованы только “белой костью” (себя, ничтоже сумняшеся, уже записав туда), и попутно вслед за Лениным, которого просто не понял обозвав интеллигенцию, “говном нации”. Естественно, тем самым он выдал с головой – на телевидении ничего не скроешь – свою стопроцентную совковость. К сожалению, народные массы от наших верхов ушли недалеко. Да и куда уйдешь при такой жизни?

Так что татарам действительно присуща всеобщая совковость. Диагноз, что и говорить, нерадостный. Однако самое печальное заключается в том, что наша десятками лет усвоенная совковая психология, ставшая частью нашей натуры, находится в непримиримом противоречии с нашим исторически унаследованным духом, который сформировался по либерально-исламскому образцу. Нас пока спасало то, что вопреки всему это наследие полностью вытравить не удалось. Не в последнюю очередь благодаря интеллигенции, продолжающей в нечеловеческих условиях обрабатывать духовное поле нации (я бы пожелал каждому нью-татарскому выскочке, будь то пребывающему в сфере политики или бизнеса, побывать в шкуре историка или композитора, служащего нищей нации).

Несомненно, и сами основы татарского проекта, заложенные джадидстскими деятелями, оказались весьма прочными. Наконец, и наш народ, успевший в свое время изрядно пропитаться идеями свободы (напомню, что свобода – естественное состояние для мусульман, которые могут быть рабами только Аллаха), никогда совковой тотальности до конца не подчинялся. Да, он изображал покорность, прогибался, временами почти доходил до искомой коммуно-болыпевиками кондиции коленопреклонения, но вовремя одумывался, поднимался и сворачивал на свой собственный путь. Это давний татарский обычай – изображать покорность и смотреть при этом на Кыблу и произносить про себя молитву “Нет Бога, кроме Аллаха...”. Недаром русский хронист XVI в. замечает про татар: “...Обычай бо их бяше изначала лукавъствовати”. Почему бы и нет? Иначе в этих евразийских джунглях просто не выживешь...

Но пока речь шла только о диагнозе нашего состояния. Сейчас мы должны обратиться к другой проблеме: как нам дальше двигаться? В определенном смысле речь идет о возврате к той парадигме развития татарского общества, которая была прервана большевиками. На самом деле это опять ставит нас перед выбором, ибо впереди открывается несколько путей.

3.Что будет, если... или Поиск пути к возрождению.

“Ни одно из событий нашей повседневной жизни... не является окончательно реальным в том смысле, в каком мы его обычно воспринимаем и переживаем”.

Станислав Граф. Космическая игра.

Сегодня уже можно констатировать, что Татарстан из “суверенного” состояния 1990-х годов – на самом деле это был статус полугосударства – вернулся к исходному положению “автономии”, что в проекте новой Конституции зафиксировано формулой “полноправного субъекта РФ”. Суверенитет республики сузился до того поля, которое фактически оставлено Москвой на попечение Казани. Чтобы не быть голословным, приведу отрывок из отмеченного выше проекта: “Суверенитет РТ выражен в обладании всей полнотой государственной власти... вне пределов ведения РФ и полномочий РФ по предметам совместного ведения...” (Ст. 1) Это состояние для татарстанцев не ново – в таких рамках они жили многие десятилетия правления коммунистов. Но когда я говорю о возврате к прежнему состоянию, кое в чем это упрощение ситуации.

Прежде всего потому, что прошлый опыт автономного бытия татар был советского образца, который вряд ли в такой форме может быть сейчас повторен. Сегодняшние реалии от нашей прошлой жизни отличаются фундаментально: а) за последние десять лет в республике сформировался слой богатых и очень богатых людей; б) политическая система практически отошла от советской модели, основанной на доминировании коммунистической партии, поэтому актуальный политический момент для татар характеризуется наличием черт как нэпмановского прошлого, так и элементов буржуазности в дореволюционном смысле. Важным является и изменение социальной базы политической элиты Татарстана – если в начальный период существования Татарстана (1920-е гг.) горожанами являлись лишь 10% татар, то сейчас их доля достигает почти 70%. Как известно, городское население можно мобилизовать гораздо быстрее (через СМИ и т.д.), оно образованнее, обладает гораздо большей социальной дробностью и т.п. Правда, оно не любит иметь дело с дураками и всегда требует аргументации. Тем не менее есть одно обстоятельство, которое все же позволяет говорить об обреченности татар на некий возврат, естественно, с модификациями. Что я имею в виду? А то, что мы продолжаем жить в окружении весьма инерционного российского цивилизационного пространства, включающего в свою структуру и советское наследие. Это окружение будет выступать одним из базисных элементов сценария дальнейшего развития татарского общества.

В общероссийском политическом пространстве как явные просматриваются два проекта обустройства общества: а) по либеральной модели (европейский путь); б) по традиционалистской модели (евразийский путь). Сохраняющий еще свое влияние (главным образом среди старшего поколения) третий – коммунистический проект не имеет будущего, тем более что по своим базовым чертам он сближается с традиционалистской моделью. Итак, два основных пути в будущее. Первый (либеральный) проект исходит из необходимости ориентации на западные ценности, из приоритетности прав личности над коллективными правами. Сторонники второго (традиционалистского) пути предпочитают старорусские ценности, включающие и советские образцы. В том числе и корпоративность, предполагающую приоритетность коллективных прав над индивидуальными. Если не считать слабо выраженного крайне либерального крыла первых, оба варианта развития российского общества исходят из предпосылки, что этнические проблемы необходимо решать по принципу большинства. Это означает или замену национальных республик губерниями при переходе к национально-культурной автономии, или при сохранении республик (скорее как временная необходимость, нежели стратегический курс) произведение такого перераспределения полномочий в пользу федерального Центра, в результате которого реальная власть опять-таки окажется в руках большинства. Ни в том, ни в другом случае коллективные права национальных меньшинств защищать никто даже не предполагает. Общая направленность такой политической системы, в какую бы одежду (либеральную или традиционалистско-почвенническую) она ни рядилась, будет сводиться к стремлению растворить “инородцев” среди этнического большинства. Такая политика в США в свое время именовалась “плавильным тиглем”. Но для нас она знакома еще со времен старорусской империи образца до 1917 г., да и в советский период, после краткого “интернационализма”, такая политика с конца 1930-х годов вернулась на круги своя.

Получается, что возможная альтернатива этой линии – создание поликультурного общества современного типа, гарантирующего права меньшинств, – это дело прежде всего самих нерусских народов, коих сегодня в России около 17% (завтра, как указывалось, будет существенно больше). Татарам, как одному из крупнейших нерусских народов страны, в процессе обретения желаемого будущего предстоит выбрать свой стратегический курс. От него будет зависеть не только судьба самих татар, но и, во многом, облик российского общества XXI в. Татарские интеллектуалы к настоящему времени предложили три модели (проекта) становления нового татарского общества, которые условно могут быть обозначены как татарстанизм, татаризм, исламизм.

Татарстанизм. Сам термин был введен в оборот в публикациях Ф. Султанова (См.: Национальная доктрина “татарстанизм” нуждается в совершенствовании //Татарстан, 2001, № 12; Его же. Татарское национальное движение: история и современность. – Казань, 2000. – § 1, глава III. Доктрина “татарстанизм”). Однако его характеристика данной “доктрины” полностью опирается на ранее проведенный мною анализ этого проекта, правда, без ссылки на мои работы (См.: Исхаков Д. Модель Татарстана: “за” и “против”// Панорама-Форум, 1995. № 1.- С.46-58; № 2,- С.48-69. Работа позже неоднократно переиздавалась). Поэтому позволю себе привести некоторые старые свои оценки, касающиеся проекта “татарстанизма” (термин, предложенный Ф. Султановым, на мои взгляд, удачен).

Татарстанизм является политическим проектом современной правящей элиты республики. Его доктринальные основы были разработаны в известной работе советника президента РТ по политическим вопросам Р. Хакимова “Сумерки империи. К вопросу о нации и государстве” (1993 г.). В этом труде проводится идея о том, что основу суверенитета республики составляет безнациональный “народ” Татарстана. В свое время французский политолог Жан-Робер Равпо писал, что правящая элита Татарстана выбрала путь конструирования искусственной “нации”, базирующейся лишь на общности экономических и социальных интересов. Уже в 1995 г. я предупреждал, что без особого этнокультурного измерения в Татарстане не удастся создать обособленную от “россиян” так называемую “татарстанскую нацию”. Кстати, такую же мысль высказывал и Ж.-Р. Равпо. Сегодня остается только констатировать, что этот прогноз практически близок к реализации.

Другим существенным моментом данной доктрины является то, что она обеспечивала господство бывшей советской номенклатуры, ставшей крупными собственниками – местными олигархами. Именно эта группа в рамках указанной идеологии захватила, наряду с контролем над экономикой Татарстана, всю полноту политической власти, уничтожив к середине 1990-х годов нарождающийся в республике парламентаризм. Далеко не случайно, что в последнее время сторонники курса на татарстанизм идентифицировали себя с правым центром, т.е. фактически с крупным капиталом.

Татаризм. Возникновение этого проекта связано со становлением национального движения татар, особенно его умеренного крыла. Состоящая из гуманитарной интеллигенции (ученые, журналисты, юристы, писатели), ИТР, квалифицированных рабочих группа “националов” с самого начала стремилась отстаивать этнические права татар. Затем, после подписания договора 1994 г., они, в лице своих идеологов, стали обращать более пристальное внимание на то, что основу суверенитета республики в первую очередь составляет суверенитет татарской нации. Как они указывали, не потому, что татары чем-то лучше остальных, в частности, второй по величине группы – русских Татарстана, а потому, что без этнокультурной базы нет и отдельной нации-государства. Так как базисная этнокультура русских республики ничем не отличается от общероссийской русской культуры, татары оказываются единственной предпосылкой, на основе которой может произойти самоопределение “народа” Татарстана. Без этого сегодняшняя территория республики не станет внутренне организованным обществом, обладающим социально-политической целостностью (нацией-государством). Хотя существуют и такие федеративные государства, составные части которых возникли на внеэтнической основе, у них или имеются этнически окрашенные собратья (Квебек в Канаде, ряд индийских штатов и т.д.), или исторические особенности, также связанные с этническим, конфессиональным составом населения, его первоначальной принадлежностью (например, Техас в США с многочисленным “чиканос”, другие штаты этого государства, первоначально принадлежавшие французам, англичанам и т.п.).

Важность татарского фактора для судьбы республики мыслящей части татарстанского общества была ясна всегда. В новой ситуации, сложившейся в последние годы, это стало еще очевиднее. Но до недавнего времени не предлагалось приемлемой модели такого внутреннего обустройства татарстанской нации-государства, чтобы совместить принципы равноправия основных этнических групп республики с особыми правами татар. Стремясь решить эту дилемму, я в ряде своих публикаций предложил произвести в Татарстане конституционное переустройство, направленное на его внутреннюю федерализацию. Хотя в проекте новой Конституции это предложение не было учтено (кажется, лишь профессор М. Фарукшин на конституционной комиссии пытался отстаивать близкие идеи), этот вопрос в ближайшие годы не потеряет своей актуальности, например, в связи с усилением в политической жизни республики значения русского фактора как результат повышения веса общероссийских партий (см. статью Нация и демократия: куда дрейфует татарское сообщество”). Для сторонников доктрины татаризма подход, который я предлагаю, в таких условиях оказывается основополагающим.

Вкратце его суть сводится к усилению этнического фактора в государственном строительстве и в развитии демократии в республике. Речь идет о конституционном закреплении существования в Татарстане двух основных государствообразующих общин – татарской и русской, с превращением их в реальных политических субъектов. Это предполагает представительство данных общин на парламентском уровне через квотирование национального состава депутатов. Возможно и создание палаты национальностей в парламенте. Одновременно придется изменить и внутреннее административно-территориальное деление Татарстана, заменив чисто экономические районы гораздо более крупными кантонами, созданными по этноязыковому принципу. Образование на этой основе избирательных объединений (курий) по этническому признаку, открытое формирование и отстаивание парламентскими методами интересов общин, приведет к резкой активизации народа. В такой политической системе возрастет роль широких народных масс, политики будут вынуждены исходить не из интересов крупной буржуазии, а мелких и средних собственников. Фактически это означает переход к “народному” капитализму по скандинавскому или близким образцам (социал-демократия, капитализм с “человеческим лицом” и т.д.). Объясняется это тем, что политическая борьба при такой модели во многом перемещается вовнутрь этнических общин и для победы в конкурентной борьбе у политических группировок появляется необходимость реальной поддержки со стороны средних слоев (а в наших условиях это достаточно бедные люди).

Исламизм. Эта доктрина окончательно сложилась к середине 1990-х годов, когда радикальная часть татарского национального движения перешла к идеологии фундаментализма (детальнее об этом см. нашу публикацию “Антиджадидизм в Татарстане: новейшие тенденции”). В центре данной доктрины находится идея перехода к истинно исламской власти. При этом строительство нового татарского общества идеологи этого течения видят как всенародное дело, опирающееся на национальные органы самоуправления, в основе которых находятся мусульманские приходы – махалля. Именно из махалля вырастает Милли Меджлис, который должен принимать так называемые “национальные законы”, статус которых выше государственных актов. На самом деле сторонники этого проекта основной политический вес признают лишь за “каноническими” татарами – теми, кто живет как стопроцентные мусульмане. Именно они выбирают своих представителей в Милли Меджлис через своих местных руководителей (глав искусственно созданных родственных образований). Глава Татарстана, как высший татарский чиновник, обязан подчиняться общенациональному парламенту, все другие группы (“неканонические” татары, другие этноконфессиональные общности) рассматриваются всего лишь как дополнительная приставка, зависящая от “истинных” мусульман.

Основная цель радикалов фундаменталистско-исламского направления – одержание победы в “большом джихаде”. Под последним имеется в виду битва в духовной сфере (в Небесах). Победа достигается через просвещение (как богословское, так и светское), укрепление духовного потенциала татарской нации. В результате такого развития на исламском пути, начертанном Аллахом, вызревает духовный проект нации, и как итог, Аллах наделяет татар собственным государством. Несмотря на то, что в целом доминирует мнение о “просвещенном” джихаде, у сторонников рассматриваемой доктрины можно встретить и иное понимание джихада – вот одно из них: “...Для защиты себя и оставшихся в тяжелом положении мусульманских сородичей Аллах разрешает и использование физической силы, даже рассматривает это как угодное для мусульман, обязательное дело. Мусульманин должен быть всегда готов к джихаду, особенно тогда, когда мусульмане живут среди кяфиров... Мы, татары, попавшие в рабство к кяфирам более 500 лет тому назад, должны... для освобождения от (этого) рабства бороться, вести джихад, чтобы добиться свободы” (Ф. Байрамова).

Несомненно, в лице рассматриваемой доктрины мы имеем дело с последствиями слияния в общественном сознании некоторой части участников татарского национального движения ряда факторов: резкой социальной дифференциации, усиления в татарском обществе роли исламских ценностей, продолжающегося сохранения в России неравенства народов. Но в целом исламский проект не лишен определенных черт “народности” и демократии. Правда, лишь для “истинных” мусульман. Пожалуй, эта идеология больше соотносится с представлениями об исламском социализме, третьем пути и т.д.

Итак, перед нами три пути дальнейшей трансформации татарского общества. На мои взгляд, два из них (татарстанизм и татаризм) вырастают из идеологии джадидизма, образуя в его рамках два ответвления – либеральный и народно-демократический (социал-демократический). Им противостоит исламский или джихадистский проект, являющийся фундаменталистским вариантом развития татарского общества. Полагаю, что первые два проекта могут сосуществовать, образуя, скажем, сменяющие друг друга политические системы. Но возможны и иные комбинации. Так, я не исключаю такого варианта политических процессов, когда умеренная часть исламистов объединяется с демократическим крылом сторонников либеральной или народно-демократической моделей. Мне кажется, что хорошо известные из татарской истории начала XX в. мусульманские социалисты являются примером именно такого рода. Политическая платформа этого блока могла бы быть весьма интересной, но ее анализ пока не входит в мою задачу.

Как обрисованные выше модели становления нового татарского общества соотносятся с общероссийскими проектами обустройства страны? В связи с тем, что в общероссийском политическом поле ни сторонники либерально-европейского, ни традиционалистско-евразийского путей полномасштабно не собираются учитывать интересы национальных меньшинств, заданный вопрос как будто бы не имеет смысла. Но это только на первый взгляд.

На самом деле правящая элита Татарстана со своим правоцентризмом вполне может вписаться в рамки либерального проекта. Причем возможны два варианта подобного “вписывания”. Первый из них вслед за Р. Мухамметдиновым следовало бы назвать “компрадорским”. При выборе такой модели местная элита для охранения своей власти низведет этнические интересы татарской нации до уровня второстепенности. Сама она будет выступать в роли татар по “должности”, курируя этнонациональные дела по всему спектру с единственной целью – не позволять местному сообществу выходить за определенный самой же элитой круг самого умеренного национализма. При переходе к компрадорской модели татарскому обществу придется заплатить высокую цену – национальная высокая культура будет обречена оставаться лишь одним из компонентов усредненно-серой “татарстанской” культуры, являющейся лишь частью российско-русского культурного пространства. Однако даже для сохранения этого вектора необходимо существование Татарстана. Если в России произойдет переход к новому, укрупненному административно-территориальному делению, сторонники праволиберального проекта, правящие сейчас в республике, из-за их полной неготовности институционализировать свои интересы в новых территориальных рамках, скажем, Приволжского округа, обречены не просто на поражение, а на полный провал. Хотя такой исход не является обязательным: если элита Татарстана подготовится к возможным будущим изменениям, она сможет занять собственное место и в новой нише. Но такое пока представляется маловероятным.

Второй вариант движения Татарстана в либеральном поле может иметь две модификации. Первая из них могла бы быть реализована при отказе правящей элиты от компрадорства и переходе к отстаиванию местного патриотизма, защите этнических интересов и национального капитала. Так как этот путь невозможен без сближения со сторонниками народно-демократического проекта, со включением даже умеренных исламистов, он потребует от правящей элиты и связанного с ней крупного капитала очень большой мобильности. Вторая модификация развития по либеральному проекту может быть результатом перехода власти (разными путями, в т.ч. и через выборный механизм) к демократическим кругам. В этом случае республиканские и этнонациональные интересы могли бы отстаиваться более последовательно. Оба политических проекта реализовать будет нелегко, особенно на фоне растущего русского национализма, сопряженного с державной идеологией. Но при мобилизации самых широких слоев народа, опоре на мелкий и средний капитал этот путь способен привести к победе. Главное, необходимо добиться очень быстрых темпов развития, став витриной России. Конечно, при этом мы рискуем вызвать в российском обществе зависть и желание “не пущать”. Но если наши успехи будут базироваться на собственной высокой культуре, являющейся реформистско-мусульманской в своей основе (исламский протестантизм!), на ориентации на трудовой успех, производительный капитал, процветание всего народа, выживание Татарстана как нации-государства гарантировано. Я думаю, что если успешный Татарстан продержится некоторое время, постепенно либерализующаяся Россия в конечном счете примирится с нашим существованием и с особым положением.

А третий – джихадистский путь может понадобиться только в качестве запасного на тот случай, если в России потерпит поражение само движение к либеральному обществу и придется вернуться на путь традиционализма. Тогда и татарскому обществу на достаточно длительный период понадобится перейти к состоянию закрытости – этому состоянию модель фундаменталистского общества подходит идеально.

Обрисованные выше модели, включая и их смешанные варианты, являются лишь относительно “чистыми” проектами становления татарского общества будущего. В реальной жизни не исключены и более сложные типы общественного обустройства. Однако для выбора стратегического курса дальнейшего продвижения Татарстана важно было выделить магистральные направления перехода в новое состояние, что тут и было представлено. Сейчас настала пора для некоторого синтеза.

4. В будущее через прошлое: тюрко-мусульманская нация в грядущей России

“...Национальность... и национализм являются особого рода культурными артефактами”.

Бенедикт Андерсон. Воображаемые сообщества.

В России татарский фактор является структурообразующим. Будучи одним из базисных элементов российской государственности и российского этнокультурного пространства, татары обречены быть важнейшей частью тюрко-мусульманской цивилизации России, являющейся второй наиболее значимой составной поликультурного российского сообщества. Как приверженцы реформаторского ислама, они могут стать силой, способной придать демократический импульс тюрко-мусульманскому сообществу России и даже СНГ Более того, татары способны возглавить и либерально-исламское (джадидистское, евроисламское) движение в мире, усиливая позиции России как европейски ориентированного государства. Поэтому статус Татарстана в рамках Российской Федерации вытекает из особой роли татар в Евразии – быть либерально-прогрессистскими лидерами тюрко-мусульманского сообщества на территории бывшего СССР. Однако понимания такой роли татар со стороны центральных элит России на сегодня нет. Его нет по многим причинам, в том числе и потому, что наши заявки на этот счет, во-первых, внятно не сформулированы, во-вторых, организационно и финансово не подкреплены. В такой ситуации мыслящей части татарской элиты следует определить для себя несколько ключевых направлений деятельности.

Политическое развитие Российской Федерации, актуализирующее проблему ее нового территориального обустройства, должно подтолкнуть тюрко-мусульманских интеллектуалов и политиков к размышлениям о действительных этнокультурных границах среди российских тюрок, включая и вопрос о завершенности их консолидации. Те же самые вопросы встают и при рассмотрении проектов будущей интеграции в масштабах СНГ и шире. Для достойной встречи с будущим тюрко-мусульманам необходимо отказаться от узких рамок доставшихся от советского периода представлений о нациестроительстве. Уже сегодня движение в этом направлении можно было бы начать с подготовки таких исторических трудов, которые трактуют прошлое не с точки зрения нарезанных нам коммуно-большевиками национальных “квартир”, а с позиции раскрытия единства судеб расселенных в постсоветском пространстве тюрко-мусульман. Это нелегко, ибо придется отказаться от многочисленных национальных мифов.

Кроме того, настало время более тесной координации деятельности национально-культурных автономий тюрко-мусульманских народов России. Вместо ублюдочной “Ассамблеи народов России”, созданной отнюдь не в интересах этих самых народов, следует стремиться к объединению всех общенациональных (федеральных) НКА отдельных тюрко-мусульманских народов в единую НКА со своим исполнительным органом, финансами и общественным “парламентом”. Российский закон о национально-культурной автономии этому не противоречит.

Следует также стремиться к перемещению в Казань центральных организационных структур мусульманских (региональных) объединений. Для этого можно было бы пойти на создание в Казани некоторой надстройки типа шуры (совета) из руководителей существующих муфтиятов и их союзов. Находящийся в Казани Российский исламский университет мог бы также быть вписан в этот общий проект как центральное учебное заведение для всех тюрко-мусульман.

В республиканской печати уже опубликован интереснейший проект (Ю. Шамильоглы) создания в Казани Международного национального университета, обслуживающего не только татар, но и других тюрок России. Реализация этого проекта привела бы к реальной интеграции элитных групп постсоветского тюрко-мусульманского пространства.

Татарстану по договоренности с федеральной элитой стоило бы резко активизировать деятельность по привлечению зарубежного исламского капитала через создание в Казани международного исламского инвестиционного центра. Ключевым элементом в данном случае представляется выработка такого механизма вкладывания этого капитала, который бы не потерял своего производительного характера: вложение в инновационную деятельность, в развитие мелкого и среднего бизнеса и т.д. В конечном счете речь идет о превращении Татарстана в своеобразный полигон по “встраиванию” продвинутого члена тюрко-мусульманского сообщества России в глобальную финансово-экономическую систему.

Эти и ряд других политико-экономических мер привели бы к воссозданию более крупного тюрко-мусульманского сообщества (нации), способного стать в стране полноправным партнером носителей православно-русской цивилизации и иных культур. В конечном счете такое развитие пошло бы только на пользу России. Разумеется, если будущее страны рассматривать как будущее многокультурного, процветающего сообщества.

Однако быстрота перехода как Татарстана, так и России в новое состояние в решающей степени зависит от уровня понимания со стороны элит стоящих перед ними задач. Применительно к Татарстану, которому, возможно, некоторое время придется действовать в одиночку, я бы в лице его элиты порекомендовал обратить особое внимание на интеллектуальное выстраивание желаемого будущего. Это не только разработка глубоко фундированных сценариев нововведений и механизмов их реализации, но и подготовка высококлассных менеджеров-технократов, политологов и т.д., способных на самом высоком уровне заниматься указанными выше технологиями “перехода”. Вообще, уже на этом этапе президент РТ должен “обрасти” плотным окружением из яйцеголовых, организованных в целый ряд центров по выработке стратегий развития.

Разумеется, одновременно должна готовиться и модель внутренней трансформации самого Татарстана, который нуждается в серьезных реформах. Но направления их – предмет другого и весьма серьезного разговора без купюр.

Аутодафе
Звезда Поволжья 23-29.05, 30.05-50.06 2002. Опубликована в соавторстве.

“Брось свои иносказанья

И гипотезы пустые!

На проклятые вопросы

Дай ответы нам прямые”.

Г. Гейне.

Политики, в отличие от людей науки и особенно Науки в ее высшем Разумном статусе – Теософии, – люди часто немногословные и даже угрюмые, зато идеологи (они же политтехнологи) все сплошь и рядом – народ циничный и любящий “растекаться мыслию по древу”. При этом, разумеется, они свято помнят, что язык им дан Богом не для выражения своих мыслей, а для их сокрытия. Пример тому – ведущие московские “серые кардиналы”, любящие покрасоваться на телеэкранах в толстых свитерах и глубокомысленностью настоящих Учителей, хотя слова их, извините за жаргон, – простая профанная трепотня. Совсем не то у нас, в Казани. Наши идеологи всегда интеллигентны, подтянуты и часто действительно говорят то, что думают. Хотя их интеллект напоминает мозг Учителя, но занятия низкой политикой заметно их огрубили, придали их ярким дарованиям налет циничности, что, разумеется, настоящим служителям Истины и тем более Учителям не конгруэнтно.

Замечательный образчик подобной попытки Мыслителя, устроившего себе “хождение во власть”, а ныне стремящегося вернуться на истинный Путь, являют собой появившиеся в республиканской печати на русском и татарском языках статьи г-на Хакимова. Представленный читателям “Восточного экспресса” как “ведущий татарский идеолог”, он делает выдающуюся попытку найти новую точку опоры для своей политтехнологии. На общем фоне разброда, шатаний и топтания, когда все политики и идеологи (с большой и маленькой букв) только и делают, что обучают наш народ многострадальный, как Иов, старой и уже забытой “ленинской школе танца” – “шаг вперед и два назад”, это не может не вызвать уважения. В критическую для Судеб народа минуту он в условиях происходящего в республике застоя Веры и Морали пытается обратить наши взоры не к “возвышающему нас обману”, а “к тьме низких истин”. Да, сейчас не до технологий, прямо говорит он и приковывает наше внимание.

Чем же это? Самой формой обращения “Кто ты, татарин?” настраивая нас, читателей, на волну своей Исповеди. Даже и припомнить трудно, когда Политик такого ранга – государственный советник при президенте РТ по политическим вопросам – выступал с такими речами, апеллируя к Народу и его Будущему Одно это обстоятельство уже должно заинтриговать и даже, не побоимся этого слова, заворожить читающую публику и с ней вместе и нас, не обремененных званиями и государственными заботами теософов, устремляющих свой “третий глаз” обычно за грань Сущего. Но сам Призыв и нотки мучительного Вызова, звучащие в самом заголовке статей, обращение к самому бесценному, что у нас есть – Нации, способны не только привлечь внимание, но и вызвать заинтересованное сопереживание автору. Тем более что государственные мужи давно уже не обращались к “Простому Татарину”, не без основания полагая, что тот, забитый, растерянный и задавленный бытом, и без того у них в кармане. Что же заставило их опять вспомнить о его бренном существовании? Вынуждены полагать, что думы о профанном. Нетрудно понять, что Настоящая политика Москвы не оставляет нынешним татарским идеологам и политикам надежды на Будущее. Куда уж четче связь между специфической направленностью статей г-на политсоветника и внезапным появлением в обновленной версии татарстанской Конституции понятия “татарский народ”. Располагает к раздумьям и подзаголовок нового труда – “горькие размышления”. Очень похоже на то, что главному идеологу Татарстана сей помянутый “татарин”, то есть весь “народ”, чем-то сильно не угодил. Чем же? Думаем, что ответ на поставленный вопрос будет не так прост, но и не слишком сложен.

Давайте вспомним, что для общества Татарстана настоящее время несет бремя разочаровании – старые иллюзии о татарстанизме, экономическом чуде и т.д. поблекли, а федерализм ельцинского образца канул в Лету Что ж, как говорится, “мечтам и годам нет возврата”. Однако среди политиков, как встарь, вновь встают вечные вопросы – “Кто виноват?” и “Что, – естественно, делать?”. Свой “сердца горестный замет” и “жгучий глагол” веских ответов на вызовы времени дает и наш сановный идеолог. Попробуем проследить основную его логику, взглянув на них “без гнева и пристрастия”, как это и принято у нас, тихих и незлобивых теософов. Да и неплохо бы понять, чем это так прогневил г-на политсоветника “народ”, который доселе прозябал на задворках политики не без суетных усилий тех же властей предержащих. Обращение же именно к очередной филиппике г-на Хакимова вполне понятно – он в составе татарстанских “сильных мира сего” один из немногих, способных связно изложить собственное видение происходящего и предстоящего. А представить на строгий суд общественности свое скромное теософское разумение мы решили потому, что заинтересовавшая нас публикация подписана запросто – “Р.Хаким”. Отсутствие многочисленных и многозаслуженных регалий автора, следовательно, означает, что тут излагается его личное мнение, а читатели приглашаются к обсуждению, невзирая на чины и звания. Это дает и нам, простым теософам, взыскуя Истины, предложить посильные скромные разумения о скорбном нашем Сущем.

Не критики ради, но ради точности заметим, что г-н советник явно переусердствовал в критике. Нас из “малых сих” это, конечно, мало задевает, но других людей может обидеть и даже может заставить считать, что советник обуян гордыней и глаза ему застит свет его собственной значимости и величия, хотя это, разумеется, совсем не так. Это, скорее, должен был быть, как сказал великий русскоязычный абиссинский поэт, “выстраданный стих, пронзительно-унылый”, что по “сердцам ударит с неведомою силой”. Хотя наш автор действительно “неблагосклонно кивает головою” во все стороны и видит “мир развалиной по преимуществу” и народ-де заражен рабской психологией, молчаливо снося унижения и оскорбления, и интеллигенция вся, включая “инженеров человеческих душ”, не способна пробудить народ, и религиозные деятели погрязли в мире дольнем, забыв о Горнем царстве, и татарские нувориши (в просторечии “новые татарские”) жадны и, занятые “заколачиванием бабок”, жалеют лепты медной внести на благие дела. Се не любы, и те плохи. Как тут не расстроиться, не утратить душевного равновесия, глядя на все эти неустройства, непотребства и несообразности? Как тут не возроптать скромному и честному политику, привыкшему делать “благое дело среди царющего зла”? Как не обрушить свой праведный гнев на все и вся?

Между тем список гневно обличаемых и бичуемых словом общественных слоев явно не полон. В нем нет... Уже догадываетесь? Правильно, уважаемый читатель, властей предержащих, или, на языке политтехнологов, – правящей политической элиты! Не будем гадать, корпоративная солидарность остановила авторское перо или элементарная чиновничья (политсоветник в табеле о рангах равняется, кажется, вице-премьеру) трусость (или, скажем мягче, осторожность), но вынуждены констатировать, что подобное лукавство не к лицу автору, задумавшему жечь глаголом общественные пороки. Ведь недаром в народе говорят, намекая на верхи общества, откуда начинает гнить рыба. Здесь же получается все наоборот – все общество несообразно и порочно и лишь зияющей высотой блестит наш Олимп. Но давно известно, кому многое дано, с того много и спросится. С кого-то раньше, с кого-то позже, но спросится непременно.

Что ж, ругать “народ” очень даже в духе российских властей от Гостомысла до наших дней. Диагноз, как водится испокон веку, известен – “земля наша богата, порядка в ней лишь нет”. Да и “властители дум” старались, вспомним хотя бы разбуженного декабристами А. Герцена с его критикой “нации рабов”. Грешили на народ и татарские мыслители начала прошлого века, пеняя ему на собственные промахи. Так что г-н Хакимов поет в общем российском хоре обличителей “рабов”, “толпы” и прочих “обывателей-мещан”.

Народ, конечно, у нас не тот. Это даже нам, теософам не от мира сего, и то видно из нашего проклятого далека. Но спросим себя, так ли виновен сам народ? Не лежит ли львиная доля ответственности за все мерзости жизни на политиках и управленцах? Может быть, мы так живем потому, что нами так управляют? Или зададимся другим простым вопросом: может ли действующий политик, по определению (советник по политическим вопросам!) долженствующий печься именно об идеологии и умонастроении интеллигенции, встать в позу героя М.Е. Салтыкова-Щедрина и сказать: “Но, кажется, сие от меня не зависит”? Для здравомыслящего человека ответ, как мы полагаем, очевиден. Но как же объяснить столь своеобразное поведение политсоветника? Можно предложить два возможных, но взаимосвязанных ответа на этот вопрос. Или наш обличительный Зоил не относит себя к числу тех, кто участвует в выработке государственной политики даже и в сфере общественных отношений, тогда зачем он служит? Или он сознательно хочет уйти от ответственности за собственную деятельность (быть может, бездеятельность), пытаясь переложить всю вину за возникшие политические проблемы на других. Не есть ли в этом плохо скрываемая цель этих “Советов постороннего” – публично покаяться, стремясь снять личную ответственность за происходящее в татарском обществе? Впрочем, что в лоб, что по лбу. В любом случае, на наш, несистемных теософов, взгляд, кажется, что сухой остаток для г-на Хакимова может оказаться весьма неутешительным.

Филиппика г-на Хакимова, эмоционально окрашенная и публицистически заостренная, не может оставить равнодушными. Для любого другого публициста эта исповедальная и гневная статья с лейтмотивом “не могу молчать” означала бы пик карьеры и вершину мастерства. Но для политсоветника и аналитика? Не слишком ли в ней много эмоций и мало анализа? Не стремясь обидеть уважаемого автора, а только справедливости ради скажем, что она производит впечатление некоего дежа вю. То там, то сям наталкиваешься на знакомые места. Психологическая характеристика татар (“диагноз – несвобода”) повторяет выводы писателя Зульфата Хакима, тезисы о единой тюрко-татарской нации, ее языке, интеграции тюрок СНГ, особой роли татар в этом процессе, что высказано этнологом Д. Исхаковым, частично постпредом Н. Мирихановым, вслед за тем же Д. Исхаковым обсуждается весь круг вопросов, связанных с борьбой федерального Центра и его специализированных учреждений (в том числе институтов Российской Академии наук) против единства татарской нации, а также указывается на бездумные действия некоторых местных академиков, льющих воду на мельницу федеральных “раздробителей нации” и полусонное состояние руководства Всемирного конгресса татар. Не является открытием историка Хакимова и установление значения Золотой Орды в формировании средневекового татарского народа – имена ученых, которые указали на это, хорошо известны читающей публике, в том числе и потому, что за это их долгое время на страницах печати поносил академик Закиев. Можно было бы найти и другие примеры подобного рода, но достаточно.

Но сожаление вызывает, разумеется, не использование чужих идей, которые для этого и публикуются, а то, что они используются анонимно, создавая впечатление собственных открытий там, где он, по словам Фауста, “кропает понапрасну пересказ заимствованных отовсюду фраз”. К тому же читающему обществу было бы небесполезно знать, что из высказываемого принадлежит лично политику, а что – заимствовано. А то, бывает, иной пишущий политик (вне всякого сомнения, здесь нет и намека на нашего уважаемого автора), “все дело выдержками ограничив”, часто, “может быть, создает авторитет среди детей и дурней недалеких”, но не среди серьезных аналитиков.

В чем же основной пафос рассуждений г-на Хакимова, его, так сказать, строй “души и помыслов высоких”? Он посвящен весьма непростой и острой проблеме национального конструирования. По его мнению, достаточно “немного поработать” (в первую голову этнографам и политикам), бац, и новая нация “готова”! О башкирах, например, он пишет, что они “сконструированы”, а их литературный язык “изобретен”, национальные “атрибуты” созданы искусственно (танцы, в частности, татарином Ф. Гаскаровым) и т.д. Далее оказывается, что тюрок в СССР “развели по национальным квартирам” и создали для них “десятки алфавитов” по приказу Сталина, а они всегда были и есть один народ (или некий “суперэтнос” – категория, серьезной науке неизвестная). Попутно выясняется, что бывают литературные языки, возникшие “исторически оправданно”, а бывают – созданные “искусственно”. Но вот пример: создание единого сербо-хорватского языка в конце позапрошлого века было вполне “исторически оправдано”, но сейчас вдруг оказалось – “искусственно”, и хорваты декретивно меняют свой словарный фонд. Так не есть ли такое разделение просто политическими играми с наукой? И, наконец, вспомнив о своей роли политического советника, г-н Хакимов “припечатывает” Институт этнологии РАН, обвиняя его в том, что тот “как хочет, так и манипулирует народами”. Так перед нами возникает жуткая картина всевозможного конструирования – тут и коммуно-большевистское, и имперское посткоммунистическое, и прочее нациесозидание. Все сплошное манипулирование и субъективизм, историей крутят все, кто дорвался до власти, а нации лепит всяк, кому не лень. Иными словами, полная эсхатология: “открылась бездна, звезд полна; звездам числа нет, бездне дна”.

К счастью, картина не столь мрачна, а народы и их история – не куски смальты в руках ушлых политтехнологов прошлого и настоящего, как думают все дилетанты типа академиков Закиева и Фоменко. Кроме одного Бога, в чьей власти мы все. Но если его промысел и пути неисповедимы, то людские вполне определимы. Попробуем, по мере наших скромных сил, разобраться в рассуждениях бывшего физика, а ныне политика Хакимова и для начала, как говорят у нас, теософов, отделим котлету (науку) от мух (пропаганды).

Нечего и говорить, что нациестроительство – предмет многосложный и в мировой науке издавна существуют разные мнения по поводу определения этноса, народа и нации. И кроме крайних конструктивистов, на позиции коих, очевидно, встал г-н Хакимов, есть и иные мнения. Сторонники его исходят из того, что у наций есть глубокое историческое измерение, не позволяющее всевозможным политикам и иже с ними манипулировать людьми, как им заблагорассудится. Не так давно в одной из своих многочисленных полемических статей Д. Исхаков привел удачную цитату из работы американского этнолога К. Коукера, писавшего: “Мы обречены жить в тени прошлого, которое не мы создавали, и в ожидании будущего, которое никогда не испытаем непосредственно”. В этой связи, хотя многие исследователи, выступающие оппонентами конструктивистов, признавают роль интеллигенции и политиков в рождении современных наций, тем не менее предпочитают говорить о том, что их “конструкторская” деятельность находится в определенных рамках, которые заданы реальным историко-культурным наследием народа. А это и культурное наследие, и язык, и память о прошлом, и многое другое, существующее как данность, и которое при всем желании не отменить. Поэтому конструктивистские усилия не могут быть реализованы без учета всей совокупности того, что К. Коукер назвал “тенью прошлого”. Есть и довольно актуальный пример, который часто приводит в своих статьях тот же Д. Исхаков: в начале прошлого века окончились неудачей все попытки татарских идеологов и политиков включить башкир в общий процесс единого “тюрко-татарского” нациеобразования. И отнюдь не только и столько из-за происков Валиди или Сталина. И не помог даже общий литературный язык. Местная почва – совокупность условий жизни, экономическая и политическая действительность, культура (во многом полукочевая) и, наконец, дух башкир (да, и это имеет значение!) оказались иными, чем “конструировали” татары. Такой крупный татарский общественный деятель и интеллектуал, как Г. Ибрагимов, об этом писал в 1920-е годы: “...башкиры в общественно-политическом плане вышли на арену как самостоятельный коллектив. Основная причина – обособленность жизни Башкортостана как географического целого, нахождение (их) общественного уровня на стадии полукочевничества при полуродовом строе”. И он лучше многих знал, о чем писал.

Общеизвестно и то, что национальная культура всегда “делается”. И если Ф.Гаскаровым на основе традиционных элементов культуры был создан общенациональный башкирский танец, что в этом удивительного? Все национальные культуры возникают на основе некоторого отбора, некоей, так сказать, дистилляции всякого рода фольклоризмов и по другим аналогичным методам. Хотим напомнить г-ну Хакимову, что сегодняшний татарский сабантуй, ставший национальной “визитной карточкой”, имеет очень мало сходства с одноименным традиционном аграрным праздником, что он попросту “сделан” на основе, в первую очередь, праздника джиен. А танцы татар казанских, касимовских, астраханских и других, культивируемые республиканскими ансамблями песни и пляски, – это тот же хореографический дистиллят. Или кто-то всерьез полагает, что это и есть народные танцы? Да и что такое “народные”? Этнографы давно установили, что сельские образцы культуры зачастую являются воспринятыми в свое время элементами городской культуры, т.е. они тоже были кем-то “созданы”. Не будем спорить – между татарской и башкирской национальными культурами много структурных отличий. Однако дело совсем не в том, что башкирская культура “искусственная”, а татарская – “исторически оправданная”. Дабы не утруждать читателя детализацией, ограничимся очень емким и точным определением писателя А. Еники, который полагал, что башкиры – такой же древний народ, как и татары, но как нация – намного моложе.

Вообще давно назрела необходимость воздать в вопросе о причине создания наций Богу – Богово, а кесарю – кесарево и отделить науку от идеологии. Нациестроительство (да будет нам позволен этот неуклюжий, но укоренившийся в науке термин) – это продукт сложного и глубинного развития народа. Это не какие-нибудь там Овидиевы метаморфозы. Приписывание большевикам или современным этнографам, политикам такой выдающейся творческой мощи, как “создание” нации, есть явное преувеличение их возможностей и злокозненная ересь (это если грубо говоря, но мягко выражаясь). Попутно заметим, опять не из любви к г-ну Тишкову, но из уважения к Истине, что ни он, ни его институт не создают никаких “наций”. Они в лучшем случае подталкивают и развивают какие-то имеющиеся тенденции. Особенно если учесть, что формирование нации – процесс длительный и в него по определению вовлечены очень многие и многие люди. Не нам, разумеется, учить госсоветника альфе и омеге науки – этому учат студентов профессора, но считаем своим долгом как теософы философу попенять ему, что не следует в специальных науках ограничиваться “простыми жизненными критериями” и “политической целесообразностью”, требуется еще и цеховая ученость. Тем более там, где нужно искать намного более сложные подходы, чем он полагает.

Из числа “возвышающего нас обмана”, в частности, его сентенция о том, что Сталин-де всех тюрок разделил по “национальным квартирам”. Удивления достойно, но по этому вопросу у г-на Хакимова и его оппонента Тишкова мысли сходятся: и тот, и другой пишут, что, создав национальные республики, большевики “скроили” нации. Витает в воздухе весьма резонный вопрос: а до товарища Сталина и коммуно-большевиков разве не было ни татар, ни башкир, ни чувашей, ни кумыков, ни ногайцев и т.д.? Ответ на него слишком очевиден, чтобы “конструкторы” наций осмелились задавать его вслух. Ну и что, если имперские статистики многих из них длительное время называли “татарами”? Для нации гораздо важнее, как она себя самоопределяет. При рассмотрении этого вопроса становится ясно, что эти народы близкородственные, но отделившиеся от некоторого материнского этноса достаточно давно. И создавали их не большевики, они просто вынуждены были оформить их в виде национальных образований (далеко не всегда и не во всем последовательно).

Касаясь же образования под руководством “мудрого” товарища Сталина большого числа “искусственных” тюркских языков и литератур, дадим слово очевидцу и участнику событий тех лет Г.Ибрагимову. Он в 1923 г. писал: “...В Туркестане был один язык, одна литература. Революция подняла там новые силы – возникли туркменский, уйгурский литературные языки. На Кавказе в ряду тюркской литературы была только азербайджанская литература. Под воздействием революции там начали формироваться такие тюркские литературные языки и литературы, как кумыкский и карачайский”. А вот как он характеризовал процесс становления башкирского литературного языка: “...до 1917 г. ...никто (в Волго-Уральском регионе – авторы) не поднимал вопроса об отдельном литературном языке... (Но сейчас) ...большая часть башкирских товарищей работает над созданием отдельного башкирского литературного языка... Выделение башкир повернет один из очень больших родников нашего языка и литературы в другую сторону. Это большая потеря... Но... никто ...не должен выступать против этого...”. Обращаем внимание не на то, что Г.Ибрагимов не просто рассуждал, как “солдат партии”, а на то, что он понимал неизбежность, глубинный характер движений за создание литературных языков. Конечно, альтернатива формированию множества тюркских языков и литератур была, есть и, возможно, еще будет (в этом г-н Хакимов, несомненно, прав). Но вопрос: как достичь этого слияния? Что, опять “весь мир насильем мы разрушим до основанья, а затем...” или зачем? Толку горевать о былом средневековом единстве тюркских языков или звать к нему, объявляя одни народы и их языки историческими, а другие неисторическими, – категорически нет. Один этап единства уже прошел, другой не наступит в обозримом будущем. Как последовательные теософы, мы должны призвать г-на Хакимова к более “философичному”, стоическому отношению к жизни. Что терзаться несбыточным, когда гораздо более насущные проблемы нации требуют наших скромных сил и умения. Или будоража сонное царство татарской политики, он пытается воспарить над обыденной суетой, давая понять, что он – “не великий зверь на малые дела”?

Да, много в мире несовершенства. Вот и современные тюркские алфавиты на кириллице у многих тюркских народов России – неадекватные, но не будем забывать, что их литературные языки (не у всех!) вначале формировались на арабской графике, затем (с 1927 г.) – на латинице, перейдя к кириллическому алфавиту лишь в конце 1930-х годов. Только в последнем случае можно говорить о “руке” Сталина. Но что мы все о прошлом. Вспомним о недавнем. Решение возвратиться к латинице у татар было принято двенадцать (!) лет назад, уже семь (!) лет работает государственная программа, потрачена прорва средств и сил, но результат неутешителен. Созданный по турецким лекалам алфавит признан неудовлетворительным, и латинизация заморожена. И дело не только, как сейчас все себя успокаивают, в давлении Москвы. Разруха, она всегда в головах. Как честные теософы, скажем прямо: не те люди стояли во главе этого сложного и многоумного дела. Заботились они о своей мошне больше, чем о благе нации. А ведь предлагали в свое время некоторые умники (например, Э.Тенишев) создать общий комитет из тюркологов в России – для обсуждения алфавита и согласованных действий. Неужели и в этом важнейшем деле власти и государственный советник были в стороне? Тогда с них и должен быть двойной спрос. И не свалишь вину за провал на не обремененных властью теософов.

Вот так и получается, что простых рецептов объединения тюркских народов нет даже в рамках России. Вспомним к слову, что еще даже не обсуждался вопрос о таких немусульманских тюркских этносах страны, как чуваши, якуты, тувинцы и др. На самом деле, проект “сближения”, по г-ну Хакимову, на первый взгляд – очередная маниловщина, а на второй – вредная иллюзия! Уж на что гораздо более продуманная идея г-на Исхакова выглядит отвлеченным мечтанием и конструированием реальности, но и она ближе к жизни, чем предлагаемая Хакимовым конструкция. Что по поводу вредности, то рассудим трезво: как татарские политики будут иметь дело с башкирами, если последние заранее объявляются несуществующими, точнее, существующими “неправильно”? Да никак. При этом есть одна тонкость щепетильного свойства. В качестве научного эксперта досточтимый политсоветник, гордо восседая в своей рукотворной башне из слоновой кости, высочайше дозволяет бедным башкирам говорить “на своем”, если им это “нравится”, утверждая, что уж литературный язык для них точно излишен. Каков региональный “старший брат”? Иной с уважением скажет: как он их смело припечатал!

Но как политик г-н Хакимов вел и ведет совсем даже иные речи. Вспомним, как совсем недавно он постоянно посещал Уфу, встречаясь с творцами тамошней поголовной “башкиризации” татарского населения, и кротко их увещевал, не обижаясь на категорический отказ даже обсуждать “татарский вопрос”. Даже до нас доходили слухи о демонстративном отказе Хакимова принимать обеспокоенную татарскую общественность Башкортостана и помогать им словом и делом. Недаром же деятели ТОЦ из Башкирии прямо называли подобное поведение предательством общетатарских интересов. Между тем башкиры, эти эфемерные создания, как национальная общность не только показали свою жизнеспособность, но и в лице своей элиты благополучно проигнорировали “учителей” из Татарстана, включая и г-на Хакимова, по такому жизненному для татар вопросу, как государственные статусы языков в Башкортостане. Сейчас в этой республике то же самое намечается в битве за татарскую идентичность. Как бы, г-н советник, при таких делах вскоре татарский язык не был объявлен “искусственным”, а башкирский – “правильным”. Видимо, досуже рассуждать о “неестественности” башкирского языка все легче, чем утверждать эту мысль в политических реалиях и конкретных шагах по защите интересов татар в регионах России.

Иллюзорно и желание нашего автора поставить татар во главе культурного потока среднеазиатских тюрок. Сейчас они очень мало нуждаются в “старшем брате”, а после того как наладят свою экономическую и общественную жизнь, никто, кроме США и Евросоюза, им не понадобится. Пресса неоднократно писала, что уже сегодня десятки тысяч казахов и узбеков учатся в американских, европейских и турецких вузах. Напрасно мечтать, что, имея собственные университеты, свои профессорско-преподавательские кадры, в т.ч. и получившие западное образование, свои академии наук, они будут приобщаться к цивилизованному миру через посредство татар. Боимся даже подумать о другом, как бы нам не пришлось в скором времени учиться у тюрок Средней Азии и приглашать ученых из Казахстана. Культуртрегерские мечтания политсоветника были и остаются миражом, и он, надо отдать ему должное, это сам понимает. Едва заходит речь о какой-то реализации этих планов, как он так прямо и указывает, что “татар мало”, что финансы у них “жидковаты” и т.д. Что ж, кто не мечтает, тот не совершает открытий, как гласит восточная мудрость.

Не будучи столь искушенными в геополитике, мы, скромные теософы, тем не менее находим весьма малоубедительными аргументы автора о разделении тюркского мира на лингвогеографические ареалы, а тем более представлять себе нашу геостратегическую перспективу как “естественную” конкуренцию с турками, которых, оказывается, мы должны “обойти”. Разумеется, нашему уважаемому и многомудрому автору из своего кремлевского высока виднее дальше, но мы, общаясь с нашей грешной жизнью, должны предупредить его о возможной запальчивости суждений. Чего проще, чем указать на дальнего соседа и приказать его “догнать и перегнать”. Перегнать-то мы, может, и поднатужимся, но как бы не было стыдно за голый тыл. Все-таки и мы кое с какими турками встречались, и на курорты их многие наши люди ездили, поэтому мы имеем не очень смутные представления о возможностях современного турецкого общества и государства. Говорят, г-н советник, что турки переводят на свой родной язык всю (!) важнейшую мировую литературу. А татары никак не могут перевести не то что английскую (ту же работу А.-А. Рорлих), но и, 100 наиболее значимых книг из собственного наследия. Где уж тут нам тягаться с турками...

Ну да Аллах с ними, с турками. Есть в чем разобраться и без них. Скажем, в вопросе о диалектно-языковом членении тюркского мира. Недавно одному из наших теософов попалась на глаза работа Э. Тенишева. Он, конечно, не политолог с естественно-техническим образованием, но стоит прислушаться к тому, что он пишет о языках и диалектах: “Территориальным диалектом в языкознании называют территориально ограниченную часть языка, по определенным признакам противопоставленную как литературному языку, так и другим диалектам, в совокупности образующим систему. Каждый диалект противопоставлен литературному языку как высшей форме, и вне этой системы его существование немыслимо. Иными словами, когда утверждают, что в тюркском мире есть только диалекты, надо непременно уточнить, диалекты какого языка... Территориальный диалект ограничен, и функционально им пользуются только на своей территории, он не имеет ни стилей, ни жанров, на нем не создают... произведений и не ведут преподавание... не используют на радио и телевидении... Каждый из тюркских языков имеет свой этнос, государственные или территориальные границы, самосознание... свои традиции в области религии, культуры, быта. В каждом из национальных языков различаются диалекты и господствующая над ними литературная форма с устойчивым набором признаков... Если говорить о близости, то речь может идти не о близости диалектов, а о близости языков”. Можно кое в чем с аксакалом тюркской лингвистики и не соглашаться, однако в главном он прав: существование тюркских языков (их около 30) – это реальность и ее отменить не дано даже политикам. Так что банальные положения из вузовских учебников о двух “диалектах” некоего “единого тюркского языка” – огузском и кипчакском -только констатация факта, но не повод для геостратегического конструирования будущего.

Особенно если вместо борьбы за свой язык и культуру нам предлагают бороться с турками. Не меньшей фантазией выглядит и проект создания конкурентоспособного татарского языка – через закрепление за ним функции языка общения в “Тюркском Интернете” путем англиканизации татарского алфавита. Похвально, конечно. Но спросим себя, что мы имеем для этого? По мысли г-на Хакимова, очень немало: а) ключевой характер татарского языка в тюркской семье; б) особую культуру татар, выраженную в джадидизме. Позвольте здесь прибавить в бочку с геополитическим медом свою ложку скепсиса. “Ключевой характер” означает в простых понятиях всего лишь, что в татарском языке больше, чем в других тюркских языках, лексических единиц, понятных всем. “Джадидизм” – это наша тяга к модернизации и слабая исламизация. Почему это нам поможет в будущем – неизвестно, но вспомним о минусах. Об этом уже говорилось: татар сравнительно мало, финансы у них слабы, нет государственной самостоятельности, большую часть сил и средств мы должны тратить на противоборство с Москвой и т.д., и т.п. А ведь надо еще, чтобы за языком шло культурное богатство. Спрашивается, если за татарским языком, пусть понятным многим, будет только национальная культура (о ее реальном состоянии см. выше), хотя и достаточно продвинутая (но тоже – по каким меркам?), будет ли она нужна казахам, узбекам, не говоря уже о турках?

Из всего этого пессимист мог бы сделать вывод об утопичности идей г-на Хакимова о возможности интеллектуального соревнования с турками, но мы готовы поддержать его и всячески способствовать в меру своих скромных сил. Хотя надо быть очень большим оптимистом, чтобы считать татар способными в скором времени развить такую же мощную культуру, что и турки, да и другие крупные тюркские народы, обретшие независимость (очевидно, запасы нефти и газа в ряде новых тюркских государств сделают свое дело). И там есть прекрасные университеты, способные разрабатывать собственные информационные базы, как это случилось, например, в Китае и Индии. Если они смогли стать первоклассными программистами, то почему тюрки Средней Азии, Турции и т.д. не смогут освоить это дело? Вот если бы у нас, в Татарстане, были разработаны программы усиленной подготовки программистов, шла бы ускоренная итернетизация школ, то идеи г-на Хакимова были бы хоть в малейшей стене обоснованны.

Не наше дело, разумеется, критиковать г-на Хакимова, но вот некоторые его рецепты достижения интеллектуального превосходства нам, людям с малым достатком и невеликим интеллектом, кажутся слишком смелыми. Трудно понять, о какой перспективе идет речь, когда он рассуждает о том, что “в каждой татарской семье должен (!) стоять компьютер с татарской программой”, через который она сможет общаться со всем миром. Идея-то благая, и направление мыслей автора благородны, патриотичны и националистичны! Вот только каком народе идет речь? Мы, люди невеликие, постоянно соприкасаясь с нашим народом, должны заметить, что народ думает не об Интернете, а о хлебе насущном и работает в поте лица своего так, что нет времени зайти на часок-другой в Интернет-кафе слегка початиться. А на жалкие зарплаты, – это же не доходы госсоветника (оклад вице-премьера) – народ не может себе позволить никаких компьютеров – ни татарской, ни с другой начинкой. Из того же ряда рекомендация переходить на латынь дома, в воскресных школах и путем распространения соответствующих программ по Интернету. Не будем лишний раз поминать про Интернет, который, как отмечалось депутатом Ю. Якубовым, Казани дороже, чем в других городах Поволжья и Сибири, программ типа “Электронная Россия” или курируемая Ю. Лужковым “Электронная Москва”, у нас нет и в помине. В таких условиях самый верный призыв: все – на создание единой татарской информационной ной базы данных! А где же тут то самое государство и как оно блюдет “татарские интересы”? Просто это государство уже давно переложило все эти вполне, как справедливо пишет автор, дела национальной важности, на сам народ. А потом и сетует, что народ стал не тот.

Поговорим о другом. Налицо одна интересная тенденция – госсоветник любое государственное дело с легкостью перекладывает на нас, обывателей и свободных теософов. Будь-то вопрос об Интернете, латинизации или образовании. Далее он идет еще дальше и предлагает: а) создать при региональных национально-культурных автономиях группы любителей истории для “поднятия исторических слоев”; б) издать детские книги по истории “очень большими” тиражами. На деньги государства? Нет, разумеется, опять народа, т.е. бизнесменов. Тут уж нельзя удержаться от легкого сомнения в способности некоей общественности что-то серьезное “поднять”. Не потому, что мы не верим в народ, а просто сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь – пирожник. Заставлять, как раньше, “кухарку писать историю” – “Алла сакласын” – такое напортачат (уже напортачили), что десять институтов за десять лет не разгребут.

Да и зачем что-то создавать, когда у нас есть своя прекрасная Академия наук, где великолепно и плодотворно работает Институт истории АН РТ, возглавляемый тем же уважаемым г-ном Хакимовым. Он и его сотрудники и должны “поднимать” эти самые исторические слои. Если же директор чувствует, что его институт не справляется, то надо принять меры – или сотрудников поменять, или самого директора. Вот и в отношении детских книг по истории г-н Хакимов недоволен народом – историки и писатели не пишут, а если и пишут, то пресловутый народ не читает. Что и говорить, это даже в меру образованные теософы знают, книги еще надо написать. А это талант и профессионализм – товар штучный, редкий и дорогой. Его одной агитацией не заставишь писать об истории – он лучше тиснет пару “черных детективов”, как Б. Акунин, и будет жить спокойно. А не попробовать ли, г-н советник, создать программу и президентский грант на написание и издание детских книг по татарской истории, так, чтобы писатели и историки заинтересовались? И конкурс объявить, и общественную приемную комиссию создать, чтобы не было чиновничьего произвола. Может, это поможет. А то вы совершенно правы, на народ надежды нет никакой, такой уж он нам достался. Бизнесмены же в детское книгоиздание не придут – дело неприбыльное. Раньше хоть льготы были на издание и продажу учебной и детской литературы, а сейчас кончились. Видимо, государство посчитало, что народ как-то перебьется сам Божьим велением и чиновным хотением. Что ж, блажен, кто верует, тепло ему на свете!

Пора, кажется, и заключение подвести. Хотя и сложно нам, простым теософам, тягаться с государственным умом г-на Хакимова, но поскольку считаем, что мы не всеведущи, а лишь искушены в некоторых вопросах, то и наши замечания будут восприняты не как злонамеренная критика, а посильная помощь. Наверное, кто-то мог бы ограничиться определением г-на Хакимова, как “кремлевского мечтателя”, и даже квалифицировать написанное им как “городское фэнтези”, но для нас это недостаточно. На наш взгляд, эту публикацию следует всячески приветствовать за пробуждение мысли в сонном царстве татарстанского чиновничества. А это дорого стоит. Ранее и половина подобных мыслей выходила в год, и еще год их обсуждали. Не то сейчас – все бурлит и мысли сыплются как из рога изобилия. Правда, не все благотворные. А некоторые даже кажутся и вредными, сеющими вредные иллюзии и направляющими общественное мнение по ложному пути. Скажем, не лучше ли татарам быть партнерами турок, чем пытаться с ними конкурировать? Может быть, совместное с ними строительство общетюркского Интернета принесет больше успеха? А ведь некоторым кажется, что мы слишком заняты собственным самолюбованием и самовозвеличиванием, постепенно выпадая из мировых процессов интеграции.

Есть и другая тенденция, не очень сообразная. Пытаясь подняться до мыслей высоких автора статьи, у нас возникло стойкое убеждение, что многие его построения возникали из-за незнания жизни народа, оторванности от процессов, происходящих в обществе и в татарской элите. Конечно, для этого мыслитель должен иногда покидать свою башню из слоновой кости и перестать играть в бисер с другими чиновниками. Тогда бы он смог оценить свой народ по достоинству и попытаться поднять его до себя. А вставать в позу Учителя и самозабвенно ораторствовать – это не черта Мудрости, поскольку истинно мудр тот, кто никого не станет учить. Какой смысл ругать народ? Если идеи разумного человека не пробуждают ни народ, ни его элиту, не пора ли сменить идеи? Оторваться от народа легко, но после этого трудно рассчитывать, что народ пойдет за вами, вот в чем дело. Между тем время перемен еще не завершилось: не зря татарстанским политикам пришлось срочно вставлять в новую версию Конституции выражение “татарский народ”. Но вот что с этим народом делать, не решили. Непростой это вопрос, к тому же сильно запущенный. Не скроем, что и по вашей вине. Вот такой вывод напрашивается при пристрастном и доброжелательном чтении этой статьи, а злопыхатели наговорили бы гораздо больше.

Мы же будем с нетерпением ждать других публикаций кремлевского интеллектуала. Судя по заявкам, они будут посвящены татарской культуре (джадидизм или евроислам) и татарской диаспоре, ее взаимоотношениям с Татарстаном (Большой Татарстан). Ждем с нетерпением. По мере своих скромных сил постараемся и их внимательно изучить и высказать посильные, но, вероятно, спорные суждения.

Чикхай Бардо, или Путь после Аутодафе
Звезда Поволжья 11-17.07 18-24.07 2002.

“Однажды твой гуру приблизил тебя к Ясному Свету, и теперь ты снова увидишь его в истинной сущности в Бардо... В этот момент познай себя и пребывай в этом состоянии”.

Тибетская книга мертвых.

Наше теософское общество, весьма заинтригованное широким полотном современной общественной и культурной жизни татар, предложенным известным и авторитетным политиком Рафаэлем-эфенди Хакимовым в его нашумевшем эссе “Кто ты, татарин?”, уже попыталось в меру скромных сил осмыслить предложенные автором высокоумные темы. Что ж, сейчас, когда весь цикл статей завершен, стали яснее и замысел автора, и те сомнения, которые обуревали его. Создавая яркое, хлесткое и местами разудалое эссе, достойное и стила Исократа, уважаемый автор, разумеется, не мог не понимать, что особых лавров он не удостоится. Как говорится, зато услышишь “укор невежд, укор людей”. Каждый так и норовит встать в позу Творца и Философа, намекая на то, что Политикой заниматься – это не пироги печь и тем более не сапоги тачать, а Философия – это никак не “вервие простое”.

Нет, не для того мы пишем эти строки, чтобы ерничать и скоморошничать вслед за Толпой над человеком, сказавшим горькие и зачастую правдивые слова о своем Народе. Умер он или только спит? Так философ, историк и политик Хакимов вслед за великим Тукаем сформулировал важнейший татарский вопрос. Можно сказать и точнее: “Осужден ли на смерть татарский народ?”. Но как показало обсуждение, по крайней мере, некоторая часть татар уже проснулась и готова к заинтересованному обсуждению того Сна и этой Яви и не готова смириться с вынесенным кем-то приговором. Это внушает оптимизм, и мы спешим поблагодарить автора за пафос и побудительность мотивов, но не всегда за ясность и последовательность изложения. Однако за одной видимостью, как обычно, проступает другая, поэтому один знаменитый масон также приговаривал, что надо-де зреть в корень. И мы, теософы, как последовательные профессионалы такого рода занятия, взялись за перо в стремлении разобраться вместе с автором в сути “основного татарского вопроса” и не без сожаления кое в чем поправить уважаемого автора.

Впрочем, смаковать только тему “нужды и бедствий народных”, как и ошибок уважаемого г-на Хакимова, было бы пошло и слишком тривиально – то удел других сумрачных пиитов и выпускников другой школы злословия. Да и глупцами невольно не хотелось бы прослыть, встревая в спор татар между собою, да и смех наш отнюдь не “холодный”. Нам, далеким от “страстей и заблуждений” толпы, хотелось бы обратиться к тому, что действительно “душу высокую печалит”. Казалось бы, это то, о чем автор сам пишет? Но нет. Печалит его, скорее, то, о чем он думает и что только изредка прорывается в строчки текста.

Очень показательна внезапно образовавшаяся пауза в выходе последней и наиболее острой части политического эссе. Явно, что она была наскоро переработана по следам разверзшегося газетного аутодафе. Не без интереса обнаружили мы в ней и скрытую полемику с некоторыми нашими посильными заметками на полях предыдущей части эссе. Это и подвигло нас на новое обсуждение тех глаголов, коими автор пытается жечь наши сердца. В целом два последних “отосланных письма” кажутся такими же неудачными, как и два последних “неотосланных письма”. “Единство”, написанное на высоком эмоциональном подъеме, впечатляет, но далее уровень духоподъемности неуклонно стал снижаться, в конце концов зарывшись носом в асфальт. И “История”, и “Язык”, а тем более “Культура” и “Большой Татарстан” оказались подлинной ездой в незнаемое. Пытаясь пройти по тонкому льду между Сциллой научности и Харибдой публицистичности, автор то и дело или проваливается, или попадается на жадный зуб зверской и безжалостной критики. Ознакомившись с двумя последними публикациями нашего почтенного политсоветника, мы пребывали некоторое время в растерянности. Слишком уж рьяно автор не “столько сражался, сколько был сражаем”. В чем же причина? Только ли в том, что в содержательном плане “родимые пятна” научного коммунизма отчетливо видны из-под налета буржуазности, а рациональность кое-где уступает место эмоциям? Попробуем разобраться.

Никак не избежать разговора на тему об идее татарского единства. Наш уважаемый политсоветник бросился защищать его со всем нерастраченным политическим и идеологическим пылом. Все ради и во имя единства! Прочь мелкие обиды и разногласия! Весьма красивые и благозвучные лозунги. Но что предлагается в качестве политических шагов? Одно из ключевых положений гласит: “Время требует более жесткой привязки общетатарских и республиканских структур”. Далее оно расшифровывается так: “Соединить государственные структуры республики с официальными организациями татарского народа”. Далее автор подробно объясняет, как можно было бы создать структуру, названную им “правительством Большого Татарстана”. Для непосвященных все это может показаться новым и весьма смелым. А на самом деле? Новые политические прогнозы и проекты уважаемого политсоветника весьма напоминают старые, но еще не всеми забытые проекты.

Уже в первой программе ТОЦ (1989г.) было записано о необходимости разработки и введения в действие “правового механизма, регулирующего взаимоотношения республиканских (Татарстана) органов с группами татар вне республики по вопросам языка, культуры, образования и науки...”. Далее речь шла о том, что для “обслуживания татарского населения вне пределов ... республики из бюджета СССР и РСФСР должны производиться отчисления в бюджет Татарской Республики...”. Наконец, в документе предлагалось создать “постоянную комиссию” по делам татарского населения в Совете национальностей СССР, в Верховных Советах республик, Советах регионального уровня и т.д. Как видим, уровень понимания проблемы тут, хотя и “советский”, но уровень притязаний повыше, чем даже у действующего политика Хакимова сегодня. При этом во второй программе ТОЦ (ВТОЦ), принятой в 1991 г., по указанному вопросу содержатся гораздо более развернутые положения: “Следовало бы законодательным путем оформить ответственность РТ за культурно-языковое воссоединение всех групп татар, что предполагает договорное закрепление взаимных обязательств республики с другими республиками и областями по вопросу обеспечения такого воссоединения, в т.ч. и его экономической основы путем бюджетных перераспределений в пользу Татарстана”. На съезде ВТОЦ, где эта программа была принята, была продекларирована еще и специальная резолюция “О создании структурных подразделений в правительстве и государственных учреждениях ТССР по работе с татарами, проживающими за пределами республики”. Резолюция состояла всего из двух пунктов: а) о включении в Конституцию Татарстана статьи об ответственности республики за удовлетворение языковых, культурных и других запросов татар, живущих за ее пределами; б) об учреждении в правительстве и государственных учреждениях структурных подразделений (комитетов, отделов) по работе с татарами, проживающими диаспорально.

В этой связи с сожалением вынуждены констатировать, что правы те теософы, которые советуют для приобретения свежих мыслей читать старые книги и документы. Что ж, можно бы только приветствовать стремление уважаемого советника не только вдохнуть жизнь в ветхие заветы ВТОЦ, но не оставляет мысль, что перед нами очередной политический фокус. Действительно, что заставило ведущего идеолога тех структур, что социологи зовут “властной элитой”, оборотиться к программным документам национального движения конца 1980-х – начала 1990-х годов? Очевидно, острая нужда в свежих мыслях. В этом же ряду и появление в Конституции Республики Татарстан “самоопределения татарского народа”. По сути, опус “Большой Татарстан” можно было бы назвать реквиемом по политике “татарстанизма”. Как и всякий политический проект, он имел свой срок и был, как повествуют некоторые политологи, любимым цветком в букете нововведений политсоветника Хакимова. Но ныне цвет этот поблек, и он так и “не расцвел – и отцвел в утре пасмурных дней”.

Ныне самой популярной и актуальной темой в кругах “сильных мира сего” нашей республики является тема единства и всяческого объединения татар. Вслед за этим политическим креном (раньше это называлось “колебанием генеральной линии”) в своем эссе политсоветник также закладывает такой головокружительный вираж, что даже сам не успевает выправить логику повествования. Так он, справедливо сетуя на горькую судьбу татар в России, винит в их бедах... самих татар. “Больно смотреть, – делится он своими переживаниями с общественностью, – как татары Башкортостана приезжают в Казань жаловаться на судьбу, хотя их в республике больше миллиона. Это же огромная сила... Татары громко заявили о себе, но при этом во многих вопросах проявляют инфантильность, требуя решения своих вопросов у исполнительных структур Татарстана”. Такое впечатление, что статья написана двумя разными людьми. Один ратует за создание общетатарских органов самоуправления и автономий, создание аппарата чиновников по “национальным отношениям”, а другой – требует, чтобы “инфантильные” татары разбирались со своими проблемами сами. Взгляд, конечно, варварский, но верный. Однако попытаемся урезонить уважаемого политсоветника. Татары России, если их перестать замечать, найдут в себе силы и как-то обойдутся без Казани (как это происходит зачастую в Башкортостане), а обойдемся ли мы без них – вот где собака зарыта. Тут надо бы не раздваиваться, а придерживаться какой-то одной линии: или все заедино, или идите вы за Урал. То, что даже главный идеолог татарской власти не решается сделать выбор – скверно. И каков это “Большой Татарстан” без большинства татар? Что-то тут явно недодумано.

Что же изменило угол зрения автора на “татарскую идею”? Здесь важны намеки и оговорки. Как говорят у нас, теософов, привет дядюшке Фрейду от его либидо. Классический пример такого рода был обнаружен нами и в эссе г-на Хакимова. “Когда возраст перевалил за 55, – пишет он, – пора спросить с себя: а что ты сделал для своего народа?.. Тяжелый вопрос, особенно если от тебя что-то зависело... Историю не вернешь и не напишешь заново”. Эта фраза, очевидно, существенно важна для понимания душевного состояния Рафаэля-эфенди. Он явно сильно огорчен и не успевает осмыслить события. Он явно задает постоянный вопрос себе: а кто ты, Хакимов? Внутренний диалог постоянно прорывается на страницы эссе. Явно произошел разлад между его идеалами и действительностью, между идеологией, которую он создавал, и современной политикой. Что ж, Франкенштейн рано или поздно приходит за своими создателями. Какие же характерные черты этого пограничного состояния, какие психофакторы могут представлять определенный общественный интерес?

Прежде всего бросаются в глаза две сентенции нашего автора – о том, что “легко поучать богатых, когда ты сам беден”, и о том, что если “ты близок к власти, тогда критика оборачивается против тебя”. Первое высказывание звучит рефреном в его обширном поношении богатеев, сопровождаемом определениями “неприлично”, “воры”, “коррупционеры” и завершаемом выводом: “Ну нельзя же на самом деле встать в их ряды”. Вот где автор поднимается до подлинного гражданственного пафоса и обличения злодейства. Например, такая зарисовка: “Когда у президента Татарстана проходит совещание глав районных администраций, то Кремль превращается в выставку самых престижных и дорогих автомобилей мира. А одного джипа хватило бы, чтобы районную больницу привести в божеский вид”. Вообще, “в стране справляют шабаш воры, коррупционеры и политтехнологи” и ответ на вопрос, на какой технологии основано их богатство, известен, но, по его словам, “он в основном неприличный”. Надо иметь большое мужество, чтобы назвать окружение президента РТ “ворами” и “коррупционерами”, чей способ получения богатства “неприличный”, которые ездят на безумно дорогих авто и строят рядами огромные особняки. Здесь уже не просто осуждение “жестокого века”, здесь слышатся гоголевские нотки: “Ах вы! самоварники, аршинники ... архиплуты, протобестии, надувалы мирские... семь чертей и одна ведьма вам в зубы”, не просто указание на излишние “безгрешные доходы” милых “слуг народа”, здесь обвинение строю, производящему “кругом царюющее зло”. Такое раньше можно было прочитать только в газетах “Правда” или “Вечерняя Казань”, а еще ранее – в марксовом “Капитале”. Но особенно показательно, что сейчас же об этом – может писать ведомственная газета министерства путей и сообщений информации, обыгрывающая название самого железнодорожного романа А. Кристи. Интересно и то, что пишет такие обличительные речи высокопоставленный чиновник (ранг вице-премьера) и при этом действующий.

Все-таки мысль о том, что собственность есть преступление, людям накрепко вбили в головы советские философы и политики, причем на уровне подсознания. Нисколько не защищая чиновников, не готовы их и осуждать. Виноваты все-таки не люди, а система власти. И когда уважаемый автор осуждает народ за “стойкое заблуждение”, что “государство все обязано и все может”. Вообще-то, нам, теологам, до государства дела мало, но справедливости ради должны заметить, что в демократическом обществе государство действительно всем обязано, люди там выполняют свой долг, а чиновники служат им. Только в полутоталитарных странах чиновники не избираются, а назначаются сверху. Что ж удивляться тому, что средства, отпущенные на народ, главы администраций тратят на свои авто, особняки и взятки чиновникам повыше – они платят и служат тем, от кого зависят. А политсоветник Хакимов, кстати, часто и прилюдно резко протестовал против выборов глав администраций в нашей республике. Он, как последовательный материалист, научно-коммунист, уповал на совершенство духовной природы градо- и районачальников, но мы, в отличие от него, – законченные идеалисты и видим путь к совершенству власти в ответственности ее перед избирателями.

Далее и того хуже. Уважаемый автор, заплутавшись в политических миражах, срывается. Он провозглашает путь к бунту: “Покорность и вера во всемогущество властных механизмов опасны для нации”. Видимо, непокорство и противостояние власти – единственные, на его взгляд, ресурсы народоправства. В этой сентенции уважаемый госчиновник расписывает и в полном бессилии и демонстрирует последнюю степень отчаяния. Действительно, если никакой надежды, веры и тем более любви на властей предержащих у простых обывателей нет, то им остается только одно проверенное российское средство “бунт бессмысленный и беспощадный”. Вот она, обнаженная и неприкрытая правда морального банкротства российского этатизма в его республиканском исполнении.

Удивительное дело: даже один из высших чиновников не верит ни в партии, которые сам создавал, ни в государственные структуры, где сам служит, ни в бюрократию, частью которой является, – все это “шабаш воров и коррупционеров”, “а он, мятежный, просит бури”. А есть ли в ней покой и воля? Любой христианин бы воскликнул: чудны дела Твои, Господи! Всего мы, кажется, повидали на свете, но чтобы так резко совлечь с себя ветхого Адама и пытаться вернуться в начало 90-х гг., когда одни высшие партчиновники поносили все и вся на страницах газет и на площадях, это уж слишком. Мы бы не удивились, если бы вслед за этой статьей и г-н Хакимов возглавил какую-то оппозиционную партию и начал очередную революцию. Однако мы, как последовательные фабианцы, предложили бы ему не рубить сплеча тот сук (т.е. республику), на котором мы все сидим, не сразу “сжигать то, чему он поклонялся, и поклониться тому, что он ранее сжигал”. Есть ведь, кроме проверенных большевистских методов и другие механизмы. Может быть, все же обратиться к проверенным демократическим институтам и процедурам? В остальном мире это замечательно помогает, а вдруг поможет и здесь? Но только не игра в демократию, а последовательная и повсеместная демократия, без островков тоталитаризма, которые пускают метастазы коррупции и беззакония. Если уж поворот, то оверштаг. Если отказываться от своего прежнего наследия, то логика требует и в вопросе о государственной власти сверху донизу быть последовательным демократом. А то в борьбе с Центром уважаемый советник – демократ, либерал и федералист, а внутри республики – консерватор, тоталитарист и большевик. Так уж нельзя – от этого наступает раздвоение личности, что в начальной стадии показывает и данное эссе.

Понимая, что, назвав часть чиновников “коррупционерами”, он невольно бросает тень подозрения и на президента, и на себя, стремясь избежать подобного умозаключения, советник президента пытается доказать, что он хоть “чиновник с виду”, но отнюдь не “подлец душой”. Чтобы отделиться от этих “неприличных” людей, он прямо заявляет, что для него смысл жизни – в служении интересам народа, республики. И вообще, говорит он, “нет ничего дороже свободы”, именно она для него “выше золота и власти, выше любых государственных интересов”. Поскольку у нас, теософов, кроме свободы, ничего нет, мы можем только приветствовать сошествие г-на политсоветника со своего Олимпа и возвращение к высоким национальным идеалам. Однако, учитывая, что шайтан силен, нам бы хотелось обсудить некоторые моменты политического бытия Рафаэля-эфенди в его госсоветниковском качестве.

Кажется, что вся его критика “подлого” и “преступного” богатства носит крайне общий и абстрактный характер, причем наблюдается прямо-таки языческий обряд избегания постановки вопроса о том, что политическая система, частью которой он сам является, есть не что иное, как вершина скалы, тогда как становой хребет ее составляют владельцы неприлично больших капиталов. Теоретически некто на этой вершине может считать себя рыцарем в белоснежных доспехах, особенно если его кредо заключено в “служении народу”. Но даже в этом случае после 55-летия накапливаются вопросы, на которые бывает трудно ответить (см. выше). Не подвергая никоему сомнению личную щепетильность и безупречную честность г-на Хакимова, хотелось бы задать вопросы по поводу непосредственной области деятельности советника.

Все татарстанцы, да и не только, были свидетелями того, как г-н Хакимов последовательно создавал всякие разные партии и союзы: “Единство и Прогресс”, “ОВРаг”, “ЕдиОт” и т.п. “Отшумели песни” одной партии, “отзвенели звонкие копыта” другой, и вот сегодня автор декларирует уже необходимость образования татарской и мусульманской всероссийской партии. Спрашивается: а где же вы были раньше? Что помешало ранее создать такую партию? Неверный анализ ситуации, ошибочный политический расчет, который, как известно, хуже преступления? Пока ответа нет. Но тем более странно после таких “аллегорий” и “экивоков” прочитать из-под пера политсоветника совершенно свежую мысль (о ее свежести см. булгаковскую осетрину) о татарской мусульманской партии, особенно сейчас, когда этнические и конфессиональные партии в России попросту запрещены. У любого трезвомыслящего политика это вызывает улыбку. Или усмешку. Насмешку горькую обманутого сына над промотавшимся отцом.

Или вот его анализ ситуации в Башкортостане и сентенция о нытье татар из Башкортостана, тогда как имя им легион и они огромная сила. Намек прозрачен: разбирайтесь в своей республике сами. Смеем, однако, заметить, что трудности для татар соседней республики возникли не сегодня и не завтра закончатся, судя по тому, как ведет свою политику Татарстан в Башкортостане – как повар из басни Крылова о коте Ваське. И нам, да и всей общественности, хорошо известно, что в решающий момент, когда у соседей принимался закон о языках, а тамошние татары, включая и их элитные группы, готовы были лечь костьми за национальные интересы, наши сородичи были принесены казанским Кремлем в жертву очередному прожекту по сооружению чудодейственного “ОВРага”. О том, кто входил в число архитекторов сего сооружения, уже говорилось. Комментарии, как принято говорить, излишни.

Вот и получается, что ранее были надежды на “ОВРаги” и прочие чудеса, а ныне опять потребовались татары, их единство вокруг Казани и ее элиты. На самом деле проблема лежит еще глубже. Вот, например, когда г-н политсоветник призывает диаспорально живущих татар к “самоорганизации”, обвиняя их в “инфантильности”, в склонности к культивированию надежды на помощь и поддержку Татарстана, опять возникает стойкое впечатление, что он хочет отгородиться от реальности, не “пачкаться” о грубую материю политико-экономической системы, внутри которой он обитает. Разве дело только в “весьма ограниченных бюджетных возможностях” республики? Что, у башкир их намного больше? А соседи-то отладили весьма эффективную систему сотрудничества со своей диаспорой. Поэтому у многих людей, не потерявших способность думать, складывается впечатление об отсутствии соответствующей Политики. Кто отвечал и пока еще отвечает в аппарате президента РТ за политику, надо полагать, известно, входит в их число и г-н политсоветник.

Что ж, пусть все прежние политические ошибки остались в прошлом. В конце концов на ошибках учатся. Но насколько хорошо проработаны механизмы политического взаимодействия Казани с татарскими автономиями? И в этой связи у нас имеется один ненавязчивый вопрос. Как следует из эссе, в республике предлагается создать структуры для работы с татарами, живущими вне Татарстана. Но насколько они будут эффективны? Проблема в том, что практически никто не знает о реальных потребностях диаспоры. Они же не изучались и не изучаются. Даже сотрудники возглавляемого вами института, включая и социологов, заняты всяческими американскими программами борьбы с мусульманским экстремизмом и т.д., а отнюдь не работой с диаспорально проживающими татарами. Про другие институты АН РТ и говорить нечего. Не получится ли так, что, определив новых чиновников “по диаспоре”, мы только усилим беспорядочное влияние на татарские общины и в итоге получим нулевой или даже отрицательный результат? Говорим об этом потому, что по роду своей деятельности довольно неплохо представляем ситуацию во многих регионах проживания татар. Там ведь имеются своя общинная жизнь, свои лидеры и герои, связи с госорганами, тайные или явные пружины политико-экономического характера и др. Что об этом знают наши чиновники? Ни-че-го! Поэтому, когда вы провозглашаете цель – “соединить разрозненные очаги в один мощный поток”, возглавляемый неким “правительством”, наша теософская натура – да, та самая, столь нелюбимая чиновниками всех рангов критичность – восстает, и мы вопрошаем: в чьи руки попадет весь этот “поток” и куда его повернут? Пока нет ответа на эти вопросы, мы бы порекомендовали здравомыслящей части диаспоры не втягиваться в командно-штабные игры. Ибо, как известно, при любых больших играх бывают запланированные жертвы. А нас, как недавно указал профессор Бурганов, не так много, чтобы с риском для себя втягиваться в сражение без хорошей разведки. Уж и вспоминать неприлично, что писал выше в том же эссе о татарстанских чиновниках сам уважаемый политсоветник. А где гарантия, что это не будет очередная синекура, а вся работа будет сведена опять к участию в сабантуях? Хотелось бы ошибиться, но когда сам политсоветник так пишет о бюрократии, то невольно веришь.

Чтобы конкретизировать наши сомнения, приведем пример с “нашим” телевидением. Сам автор пишет об отсутствии на телевидении “ясного видения, как ТНВ будет работать на весь татарский мир”. А мы скажем больше: трансляция того, что сегодня ТНВ готовит, на всю нацию – это не просто преступление, а фатальная ошибка. Ничего более тупого и разрушительного придумать нельзя. Но это уже связано с кадрами. И с тем, кто их расставляет. То есть, сделав вираж, мы возвращаемся опять на круги своя, т.е. к политической реальности. Утопичность построений уважаемого политсоветника бросается в глаза. Она не столько в том, что провозглашаются ложные цели – с ними все как будто в порядке – приемлемые и современные национальные идеологи об этом пишут часто, сколько в отсутствии того субъекта, который реализует все эти благие пожелания, задумки, административный ресурс. Наш анализ показал, что вы рассчитываете на “хороших” (белых и пушистых) чиновников и на “самоорганизующийся” народ. При этом ничего не говорится о том, откуда возьмутся первые и как организуются вторые. Конечно, философам можно оставаться в высоких эмпириях, но нам, теософам, приходится иметь дело с людьми из малых сих. Отсюда и наши сомнения.

Читатель, наверное, заметил, что до сих пор мы концентрировали наше внимание на последней части публикации г-на Хакимова, посвященной “Большому Татарстану” (кстати, сам термин, как это нам известно доподлинно от очевидцев, родился в кругу нескольких интеллектуалов, готовивших в 1996 г. концептуальную докладную для М. Шаймиева, в т.ч. и по этой теме). Программа пять лет погибала втуне и устаревала, но, очевидно, была не обычной политической пачкотней годовых речей и посланий, а вереницей плотно упакованных силлогизмов, потому что даже в нынешнем адаптированном виде выглядит как только что придуманная.

Теперь же нам хотелось бы сказать несколько слов и по поводу части, озаглавленной “Культура”. Из-за того, что она в основном носит характер весьма и весьма популярной лекции, ее просто трудно анализировать с содержательной точки зрения. Здесь мы имеем дело с обрывками советских представлении о джадидизме как о просветительстве плюс к современным мыслям о нем как о буржуазной модернизации. С легкостью мысли необычайной он, ничтоже сумняшеся, считает джадидизм “формой ислама”, как бы неким течением исламской теологии. Это действительно новое слово в понимании джадидизма, но доказывать это следует не словесными выкрутасами, а в солидном научном труде. Пока же мы, теософы, будем считать джадидизм отдельно, а религиозное реформаторство – отдельно. Считать же, что джадидизм сводится к “обновлению” и “модернизации” ислама как религии, это, извините за откровенность, уровень студента Козибадамского пединститута, учившегося к тому же у советского профессора. Здесь замечательна такая фраза: “Джадидизм выступил против надуманной и привнесенной в ислам формы, обратившись к сути религии, к самому Корану, подвергнув критическому анализу различные схоластические “авторитеты”. Если подобные представления об исламе и джадидизме бродят в уме директора Института истории АН РТ, то это, просим прощения за непарламентское выражение, полный караул. Не знаем, как реагировали на это в академической среде и среди историков общественной мысли, коими славится Академия наук РТ, но у нас, доморощенных теософов, подобные глубокомысленные сентенции вызывают гомерический хохот. Уж простите любезно. Однако тот символ веры, о котором говорится в цитате, не имеет ничего общего с джадидизмом, но зато точно и лаконично характеризует пресловутый ваххабизм или, точнее, салафизм, которые европейская религиоведческая мысль называет “фундаментализмом”, “возрожденчеством”, “исламским протестантизмом”. Последний термин использует и наш глубокомысленный философствующий политик или политанствующий философ (как его величал в Диалогах Л. Овруцкий). Понятно, что никакого отношения ни к татарскому религиозному реформаторству, ни к татарскому джадидизму это не имеет. Единственное течение татарской общественной мысли, к которому применимо такое понимание Веры, – это “ваисовцы”. Джадидисты как раз признавали Сунну и всех схоластических “авторитетов” древности, а их расхождения с кадимистами носили скорее тактический характер. Вообще, только давнее уважение к г-ну Хакимову и максимальная доброжелательность к нему как последователю философской школы из Сан-Суси, представители которой обычно выше мелких фактов и черпают вдохновение в широких мазках по всему фону татарской культуры, не позволяют более критически оценить его вклад в татарское религиоведение. Вот если бы подобные благоглупости о джадидизме написал какой-то наш брат теософ, то был бы безжалостно осмеян и потерял авторитет как профессионал. Однако из лучших соображений хотели бы предостеречь уважаемого автора от высказывания подобных мыслей в академической среде, поскольку там могут быть люди весьма далекие от нашей деликатности и благожелательности.

Другой заинтересовавший нас пассаж имеет более прикладной характер. Рафаэль-эфенди в своем эссе обещал читателям ответить на вопрос о том, кто является “генератором идей” и “определяет пути развития культуры”. Разумеется, мы, теософы, которые хлеб свой насущный собирают именно на ниве идейной и общетеоретической, обойти молчанием этот, вопрос не могли.

Вчитавшись в смысл написанного г-ном Хакимовым, мы поняли: он хочет, чтобы татары получали качественное образование, чтобы у руководителей в Татарстане произошла ценностная переоценка роли образования в современном обществе. Более того, он страстно желает, чтобы АН РТ стала генератором идей и разработчиком “стратегии республики”. В будущем, когда АН РТ в экстазе творческого симбиоза сольется с неким несуществующим Татарским университетом, именно последнему передается функция стать “главным” в выработке идей как для татарского народа, так и для республики. Что же, намерения благие. Мы тоже хотим, чтобы наши сородичи, все без исключения, были умными и здоровыми, а то и “конкурентоспособными”. Да и вообще, кто же этого не хочет? Однако одно дело мечтательно закатывать глаза, другое – сознавать реалии, когда дураки и дороги покажутся только самыми большими, но, к сожалению, не единственными проблемами. Не зря сказано: добрыми намерениями вымощена дорога в ад. Остановившись на этой глубокой мысли, перейдем к делу. Так как школьное образование для нас – сфера далекая (заметим только, что в бедной стране не бывает хороших школ), обратимся сразу к академической сфере.

Напомним попутно, что средний сотрудник вверенного его заботам весьма важного для будущего нации Института истории АН РТ, зарабатывает в 7 раз меньше его самого. Кроме того, там преобладают люди уже под шестьдесят. Оно и понятно – кто же из дееспособной молодежи выберет карьеру нищего гуманитария? Если сюда еще добавить, что здание Института истории, изношенное на 80%, вот-вот рухнет (кое-где трещины шириной с кулак), а компьютеры, стоящие там, допотопные, мы уже приблизимся к пониманию одной проблемы – разумеется, дорог. Но это еще не все. Сей институт, как известно, из бюджета получает деньги на издание 1 (одной!) книги в год. А размер годовых командировочных на сотрудника – 2000 руб. (до Москвы, как гоголевское колесо, доехать можно, но обратно до Казани – никак). На экспедиции средств не выделялось уже лет пять, а то и больше. Конечно, все изложенное – материя грубая, и любителям ходить в белых перчатках и морщиться при виде вечно голодного, но зато всегда подтянутого научного сотрудника оно может и не понравиться. Но теософы обязаны напомнить об этом, даже если правда эта и горька на вкус.

Теперь об Академии наук РТ, которой Рафаэль-эфенди предписывает задачу сделать “качественный скачок” в развитии интеллектуального потенциала республики. О, творец! Да возраст представителей сообщества академиков то ли перевалил за 70 лет, то ли близок к тому. Где вы видели, чтобы глубокие старики делали скачки, да еще “качественные”? Нет и никаких механизмов обновления и омоложения кадрового состава наших академиков. Бессмертные они, одним словом. Иными словами, древо жизни вечно зеленеет, но где-то в стороне.

И вот на фоне этой благостной картины уважаемый автор убеждает нас в том, что проблема изменения роли АН РТ никак не связана с “финансированием и штатным расписанием”, а сводится к простой “воле” – административной и интеллектуальной. Услышав такое, хочется сказать: ой ли? В любом нормальном, т.е. буржуазном проекте на первом месте стоит финансирование, от которого идет кадровый состав и все прочее, про волю – это больше материалисты и всякие научно-коммунисты загибали.

По поводу несостоявшегося Татарского университета много говорить не будем – пока казанский Кремль выбирал, что делать с этим проектом, Москва уже решила: любой университет в России должен быть только федеральным. Очевидцы говорят, что депутату Ф. Сафиуллину российский министр образования разъяснил перспективы открытия Татарского университета примерно как возможность увидеть свои уши. За точность идиомы не ручаемся, а содержание было именно такое. Так что на пути образования и науки встала в лице министра образования в полный рост вторая российская проблема. При таком дружном их воздействии идея о некоем симбиозе академических ученых и университета (идея, кстати, тоже, как и осетрина, второй свежести) не реализуется в ближайшем будущем и не стоит и выеденного яйца. Как говаривал жене по сходному поводу мистер Твистер, известный инвестор в экономику Россию: “Ты не в Чикаго, моя дорогая”.

Есть в его эссе о культуре и забавные моменты. Например, он яростно обличает современную татарскую эстраду, считая (что, собственно, во многом справедливо) ее “дешевой” и “пошлой”. Можно было бы поддержать автора, мы, теософы, тоже не раз, ностальгируя по прошлому, по-стариковски поругиваем современную музыку, а в текстах и слов приличных нет. Однако нельзя не видеть в современной музыке того же “элемента протеста, ответа на русификацию”, что и в советские годы. Татарская эстрада – это та периферия, что окружает развитую профессиональную культуру, она, занимая пограничное положение, может быть более или менее “высокой”. Парадокс в том, что ни эстрада без профессиональной музыки, ни последняя без эстрады существовать просто не могут. Что же касается другой стороны вопроса, то хороший музыкальный слух не должен вступать в противоречие с политической целесообразностью. Существование пусть и несколько какофоничной татарской эстрады (вся современная российская эстрада такова – давно известно, что “этот стон у нас песней зовется”) – это способ сохранения языка и противостояния русификации. Однако пусть лучше слушают плохую татарскую, чем хорошую русскую. Пока наша молодежь слушает татарские песни по радио и на дискотеках – жива и высокая культура (именно жива, а не законсервирована, извините за невольный каламбур, в консерватории). Поэтому надо протестовать не против “актов бездарности”, а помогать создавать что-то современное по форме (например, СD-диски с записями татарских композиторов в современной аранжировке), но классическое по содержанию. А молодежь все равно будет слушать свою музыку. Такова жизнь, и ее мы своим стариковским брюзжанием не изменим.

Как и в музыке, так и мода в одежде имеет свои приливы и отливы. Регламентировать или запрещать что-то бессмысленно. Помнится, в советские времена партия всемерно боролась против джинсов или против брюк-клеш, а результат известен – против прогресса не попрешь. Как говорил великий Тукай: “А “узких брюк” ты не страшись: не развратят они татар”. Что ж, он был прав, религию разрушила не мода, как не только мода ее возродит, хотя осовременить некоторые детали национального костюма и сделать его достоянием моды – это дело очень достойное. Поэтому с некоторым юмором следует воспринимать рассуждения уважаемого г-на Хакимова о женской моде на длинные платья. Трудно понять, что его раздражает. Или ему, неверующему человеку, невдомек, что, став верующим, человек меняет образа мыслей и действий, меняет привычки и пристрастия в одежде, что у него другое понимание греха и т.д. Заметим, разумеется, не одежда делает человека верующим, но верующий меняет свою одежду. Сum grano salis, можно предположить, что некоторая гривуазность стиля и представление о том, что современность и интеллигентность девушки зависят от того, насколько элегантно и изысканно она раздета, связаны у г-на политсоветника с его многолетним опытом членства в жюри конкурсов красоты. Со своей стороны, с нашим тяжким стариковским теологическим опытом не уверены, что распущенность нравов будет способствовать подъему татарской культуры, а, скорее, наоборот – падению.

Вот такое, с позволения сказать, культуроложство демонстрирует уважаемый автор. Таким манером он сумел обсудить все – от моды до эстрады, но вот ответа на вопрос о том, кто же в дальнейшем все-таки будет определять пути развития татарской культуры, генерировать идеи, мы так и не получили. Автор сразил нас причудливой смесью из блесток литературного стиля, гражданственного пафоса и бесспорных истин. Эссе “Кто ты, татарин?”, вне всякого сомнения, легко, талантливо и занимательно написано. Но, как говорится, “как ветер, песнь его свободна, зато, как ветер, и бесплодна: какая польза нам от ней?”. Пока ясно обнаруживается одно – все его читают, начинают над ним задумываться. Если это было целью автора, то ее он, очевидно, достиг. Что же касается простых ответов на “проклятые вопросы”, то их автор не дает; а если дает, то весьма тривиальные и сомнительные. Гете на это совершенно верно заметил, что “всякий, кто удаляется от идей, в конце концов остается при одних ощущениях”. Ощущения и чувства, особенно для публицистики, вещь не просто нужная – это ее плоть и кровь, но для политической практики требуется все-таки идеология. А ее пока в подходе ни к одной из заявленных уважаемым политсоветником тем не прослеживается, во всяком случае, цельной и последовательной. Размышляем над этими темами и мы. Возможно, что в будущем придет время ознакомить общественность и с нашими посильными раздумьями-размышлениями по злободневным поводам татарской действительности. Но не теперь. Мысли, как хорошее вино, должны устояться, перебродить и окрепнуть.

Возвращаясь к эссе Рафаэля Сибгатовича, надо сказать, что прочтение его оставляет довольно странное впечатление эфемерности и виртуальности. Вместо выверенных политических шагов – добрые пожелания и рекомендации неизвестно кому: все действия отдаются на откуп кой-то безличной “воле”. От того, что эта воля обзывается “интеллектуальной” или “административной”, даже если вслед за жрецом ФМЦ-Динамизма мы ее напишем с большой буквы, она яснее не станет. Спрашивается: что, сие сияющее создание, состоящее из одного Ясного Света, тоже должно появиться из среды нынешней научно-административной братии? Блажен, кто верует, светло ему во мраке. Пока же ничто не свидетельствует, что татарстанская бюрократия хотя бы в малой степени осознала свою ответственность за судьбы своего народа.

Завершая свой отклик, можем только констатировать, что уважаемый политсоветник прошел через самосожжение, аутодафе и перешел в состояние просветления. Он нашел в себе силы шагнуть за пределы чиновничьих условностей и обрел прежнюю свободу и широту мысли. Надеемся, что этот путь выведет его к желанному Свету, а не к очередной политической гнилушке. Мы же, со своей стороны, пожелаем ему всяческой удачи на этом пути, поскольку также бредем во мраке жизни дольней.